Первое утро трёхдневья отдохновения принесло ещё больше снега: аллею и двор засыпало столь основательно, что пришлось ползти в кладовую за лопатой, одеваться потеплее и идти на мороз – чистить подходы к дому. Это занятие задействовало меня на несколько часов, заставило неисчислимое количество раз выругаться, ещё больше – устроить передышку, но к обеду удалось справиться с белым покрывалом, а, принимая во внимание попытку неба разъясниться, можно было смело, с чистой совестью и полным удовлетворением идти обедать. Я и собрался приступить к приготовлению пищи, когда мне в спину презрительно бросили:

– Хозяина позови.

Голос показался странным: и не детским, и не взрослым, потому я предпочёл сначала повернуться к окликнувшему меня, а только потом делать выводы.

Не особенно высокая, угловатая фигурка. Впрочем, пропорции позволяют надеяться, что когда девушка повзрослеет, её облик обретёт приятность, а до тех пор... Будет вызывать недоумение. Впрочем, лет для пятнадцати-шестнадцати, на которые пришелица выглядела, простительна и плоская грудь, и костлявые, хоть и широкие бёдра: вообще, будь на девице одежда просторнее, её можно было бы принять за мальчишку, но плотно облегающие ноги штаны и короткая, туго перетянутая поясом курточка на меху не позволяли усомниться в том, какого пола гость мэнора.

И одежда, и обувка (отороченные мехом сапожки) даже на вид дорогие. Богачка? Если да, то почему рядом не видно прислуги? Капюшон откинут на спину и открывает для обозрения бледное лицо, обрамлённое густыми локонами кричаще-чёрных волос. Брови и ресницы тоже чернущие, но густая травяная зелень глаз в сочетании с фарфоровым оттенком кожи ясно говорит: девица вовсе не брюнетка от рождения. Хотя, какое моё дело? Хочет краситься, пусть красится. Возможно, без подобных ухищрений дело было бы совсем плохо: черты лица резкие, нос слишком длинный, чтобы считаться очаровательным, подбородок острый, уголки глаз опущены. Южанка? Не уроженка севера, это точно.

– Чего пялишься?

Да и любезностью не блещет. Если смотреть по одёжке и поведению, то она сильно напоминает жительницу Меннасы: там все громогласные, бесцеремонные и уверенные в собственной исключительности. Счастливые... Мне никогда не научиться так себя вести. Не в тех землях родился.

– Простите, hevary.

– Ты вообще меня слышал?

– М-м-м?

Зелёные глаза сузились, успешно превращая юное создание в старую каргу:

– Где хозяин?

– Позвольте узнать, зачем Вам понадобился хозяин этого мэнора?

– Ты его позовёшь или нет?

Я счистил с лопаты снег, прислонил её к стене дома и скрестил руки на груди.

– Сначала скажите, зачем.

– Тебе-то какая разница? Я хочу говорить с твоим хозяином, а не с тобой.

С моим хозяином? Было бы любопытно взглянуть на встречу девчонки с Сэйдисс. Полагаю, они стали бы достойными собеседницами: первая не слышит никого, кроме себя, вторая уверена, что весь мир безропотно внимает её речам.

– Простите, но это несколько затруднительно.

– Его что, нет дома?

– Доброго дня, heve!

Это Кайрен, спозаранку ушедший по своим делам, а теперь вернувшийся с объёмистой корзинкой на согнутой в локте руке.

– Доброго!

Девчонка перевела взгляд с меня на дознавателя, потом вернула обратно и спросила, тоном, похожим на праведное негодование:

– Что он сказал?

– Пожелал доброго дня.

– Кому?

– Мне.

– А почему обратился к тебе: «heve»?

Кайрен в свою очередь удивлённо посмотрел на незнакомку:

– А как ещё гость дома может обратиться к его хозяину?

Зелёные глаза округлились, став немного привлекательнее, ресницы хлопнули друг о друга, и негодование сменилось укором:

– Значит, ты – хозяин? Так почему молчал?

– Собственно, я не молчал...

Но мой робкий протест отлетел в сторону под натиском девчонки, судя по интонациям, лучше умеющей приказывать, а не просить:

– Показывай комнату!

Она сделала шаг по направлению к двери, но остановилась, видимо, дожидаясь, чтобы радушный хозяин прошёл первым и проводил её. А может, чтобы услужливо распахнул створку, согнувшись в подобострастном поклоне. Пожалуй, второе вернее.

Разумеется, и не думаю спешно сдвигаться с места. Девчонка желает поселиться в моём доме? Отлично. Но это не повод мной командовать. Поэтому прошло ещё около двух минут прежде, чем я неторопливо подошёл к двери, открыл её, жестом пригласив гостью войти, пропустил в дом Кайрена и только потом, всё так же спокойно закрыл дверь и присоединился к изнывающей от нетерпения особе.

Переступив порог предложенной комнаты, девчонка сморщилась, как будто откусила слишком много ситри за один присест.

– Старьё... Хлам... Тряпки дряхлые... Убожество...

Такими эпитетами сопроводилась вся обстановка комнаты во время осмотра. Честно говоря, подобное поведение скорее подходило женщине более чем зрелых лет, к тому же проведшей всю свою жизнь в мебельной лавке и потому разбирающейся в возрасте обивки на креслах, качестве плетения гобеленов, густоте коврового ворса и прочих премудростях – тогда его можно было бы понять и принять. Но слушать хулительные слова из уст юной девушки, не только не могущей в силу небольшого возраста в совершенстве изучить какие-то ремёсла, но и не имеющей права в присутствии старшего человека, тем паче, хозяина дома, что-то ругать... Я и не слушал. Просто стоял и смотрел, ожидая, пока незнакомке надоест кривляться. Кайрен тоже не мог упустить случай полюбоваться бесплатным представлением и занял место рядом. Так мы вдвоём развлекались несколько минут, по окончании которых... Девчонка развернулась к нам и спросила:

– Сколько просишь?

Неуважение никуда не делось, что меня искренне огорчило. А вот сам вопрос удивил.

– Простите, hevary, но мне показалось, что...

– Кажется – молиться надо, – отрезала девчонка.

Ну ничего себе! Грубиянка малолетняя. Надо взять и выгнать её вон без малейшего сожаления, вот только... Вспомнил сам себя в юном возрасте. Был ведь совершенно такой же: непримиримый, считающий, что всё на свете знаю, ещё больше – умею, и вообще, весь такой замечательный, слов нет. Вёл себя соответственно, а потом долго удивлялся, что меня не любят. Хотя, вообще-то, кажущаяся «нелюбовь» и явилась причиной моего протеста против мира в целом и родни в частности. А если учесть, что чрезмерное нахальство и грубость чаще всего являются напускными и призваны скрыть робость...

– Ну так, сколько?

Нет, не буду пока её выгонять.

– Два лоя в месяц.

Она не удивилась, только цыкнула зубом:

– За такую лачугу больше никто не даст.

– Я больше и не прошу. Только плата – за месяц вперёд.

Девчонка запустила было руку за пазуху, потом, спохватившись, отвернулась от нас, покопалась в складках одежды и протянула мне две монеты.

– Не надейся, я здесь долго не задержусь. И учти: как съеду, ты мне ещё сдачу отсчитаешь!

Напугав меня столь забавным образом, незнакомка растянулась на кровати, так и не сняв сапог.

– Как пожелаете, hevary... Только соблаговолите чуть позже зайти ко мне, чтобы получить ключ и расписку.

– Ключ?

– Вы же хотите как-то попадать в дом? Или предпочитаете ночевать на улице?

Она зло фыркнула, не удостоив меня иным ответом, и я, посчитав последний услышанный звук окончанием беседы, удалился на кухню. Кайрен хохотнул, пряча смех в кулак, и последовал за мной, а как только между нами и новой жиличкой простёрся коридор, спросил:

– Почему Вы её не выгнали?

Почему? И сам толком не понимаю. Может быть, разглядел за презрением неуверенность и страх. Обознался? Возможно. Но мне больше по нраву её дерзость, чем медоточивость Галекса, постоянно измышляющего каверзы.