Перо неуверенно качнулось и замерло, упираясь наконечником в вязь каракулей на листе невыбеленной бумаги, грубые волокна которой, быстро смекнув, чем можно поживиться, принялись жадно всасывать в себя остатки чернил, все, до последней капельки. Не прошло и вдоха, как тонкий хвостик последней в строке буквы обзавёлся соседом – бурым топким болотцем с причудливой береговой линией. Да, не надо было углубляться в размышления: и бумага попорчена, и чернила впустую израсходованы. Капелюшечки, конечно, но сам факт... Бережливее следует быть. Даже с казённым имуществом.

«Когда нежной розой алеет восток и...»

А собственно, что «и»? Положим, с первой строчкой я справился, но переводу подлежит вдесятеро большее количество совершенно невразумительных сведений. Иногда жалею, что связался с Гебаром: такая лавина эльфийских частушек мне и в страшном сне не могла привидеться. Зато теперь... Хотя во всех неприятностях есть крупица пользы: если бы не случайная встреча с любителем инородной поэзии, я забросил бы свои стихоплетческие забавы до лучших времён. То есть, до самого отправления в мир иной. Но судьбе было угодно другое, и она столкнула меня нос к носу с человеком, который, услышав из моих уст: «Да так, рифмую под настроение», быстро нашёл применение свободному времени. Моему, разумеется. Правда, надо отдать Гебару должное: он сам делает тщательный и подробный перевод с эльфийских наречий. И тиранит им меня.

Ладно, вернусь к трудам неправедным. Что там дальше?

С группой рун, обозначающей «время суток вскоре после начала восхождения дневного светила из-за горизонта», проблем нет. А о чём поведает второй фрагмент рунного узора? «Ночное светило теряет свою силу, неспособное сравниться сиянием со светилом дневным, восходящим всё выше и выше». М-м-м...

Ох уж этот Гебар со своими деталями! Почему не написать «солнце» и «луна»? Только потому, что в оригинальном тексте они именуются по-эльфийски – Sahlary и Mehlary? Можно подумать, блюстители закона заглянут в эти жуткие каракули и приговорят к недобровольному, но щедрому взносу в королевскую казну за «пренебрежение традициями и попирание устоев»! Ерунда. Не приговорят: им хватает доходов от молодёжи, вовсю распевающей на улицах зачастую непонятные, но странно притягательные и необыкновенно мелодичные песни пусть и чужого, однако несказанно богатого на таланты народа. Глупо продолжать бороться с тем, что уже победило, но, как говорится, «мы – будем». Потому что упрямые.

Я тоже упрямый. И домучаю строчку сегодня! Хотя бы одну.

Но сначала придумаю рифму на «восток». «Исток», «росток», «лепесток» – самые очевидные, следовательно, нужно выбросить их вон: я же поэт, а не грубый ремесленник... Уж лучше бы был ремесленником, право слово!

А неочевидное? Восток, восток, восток... Ударение на последний слог, непременно... Сочетание букв «сто» необходимо. М-м-м. Сто, сто, сто... Может, чем-нибудь их разбавить? Добавить ещё одну буковку между. Например, «в». Получается «ство», и это уже приятнее. Потому что... Есть очень хорошее и, главное, подходящее слово. Волшебство. Сияние луны, которое исчезает, теряясь в свете восходящего солнца. Теряясь. Тая. Есть!

«И тает в рассвете луны волшебство». Ай, какой я молодец!

Дальше в записи Гебара заглядывать не буду: они воистину бесконечны, а мне только позавчера удалось закончить и отослать предыдущий заказ. Нет, писать стихи самому и проще, и удовольственнее. Жаль, что мало кому это требуется, особенно осенью: вот по весне, наперебой с котами, остервеневшие от любви кавалеры завоют и вспомнят, что ни одна дама в мире не сможет остаться равнодушной, получив надушенный листок с проникновенными строками. И будет у меня много работы... И деньги будут. Если поборю своего самого страшного врага – лень.

Я откинулся на спинку кресла, продолжая крутить в пальцах перо. Точнее, то, что от него осталось. Спасибо Дарису, постарался: понимаю, дел мало, скука смертная, но разве это повод хвататься за ножницы и заниматься стрижкой перьев? Получившиеся огрызки способны очаровать только слепого. До момента, когда он нащупает неровные края срезов, не далее. Да и наконечник уже поизносился: линия получается слишком толстая, чернила так и норовят стечь в самый неподходящий момент. Придётся в ближайший день отдохновения забыть о покое в мягкой постельке и с раннего утра отправиться на другой конец города в лавку, торгующую товарами для письма. Нет, разумеется, буду закупать перья и бумагу исключительно для собственных надобностей, а на службу, так и быть, снесу то, что медленно, но верно приходит в негодность дома. Тем более, тратить буду свои монеты, а не казённые, потому что полагающиеся на содержание управы деньги, равно как и жалованье служащих в управе людей, никак не хотят добраться до места назначения...

А всё-таки, что идёт по тексту дальше? Ох уж эти трируния! Впрочем... Последняя группа состоит всего из двух закорючек. Занятно. Смена ритма? Надо бы хоть послушать, как это звучит в эльфийском исполнении... Ладно, приду домой – послушаю. Можно было притащить пьюпа в управу, но чегой-то я с утра оказался на удивление ленив: задора хватило только на разжигание печи и заваривание свежего травяного настоя, который и прихлёбывался мной всё то время, которое обычно расходовалось на то, чтобы окончательно проснуться, собрать сумку и одеться. В итоге перечисленные действия исполнялись впопыхах, на скорую руку и, разумеется, их результаты не страдали совершенством. А самое главное из них – окончательное прощание со сном – вовсе смогло осуществиться только по моему пришествию на службу, и то не сразу: зевал ещё долго, часа полтора.

«Взгляд, своим цветом более всего походящий на морскую воду, наточенная кромка лезвия, предзимние заморозки». И это всё – описание взгляда? У самого глаза соберутся в кучку, пока сообразишь, что имелось в виду сочинителем. А последнее двуруние? О чём расскажет оно?

«Полупросьба, полуприказ, требование не нарушать тишину, обращение к тому, от чьего лица ведётся повествование». Хм...Если отставить в сторону поэтику и романтику, всё сводится к очевидно-простому: заткнись. Видимо, слушатель уже настолько устал от разглагольствований певца, что желает только покоя. Но ведь от меня требуются красивые и по возможности близкие к первоначальному смыслу стихи, а не грубая проза (которая, как ни говори, а всё же больше соответствует жизни)... Ладно, буду «украшать».

«Заткнись», значит. Угу. Ага. Допустим, можно заменить это словом «замолчи». А как быть с просьбой-приказом? С одной стороны должно чувствоваться повеление, а с другой, как бы поточнее выразиться... Что обычно чувствуешь, когда просишь? Отчаяние. Ну да, конечно: если у вас всё уже есть, и просить не нужно. Просьба рождается от нехватки, а нехватка в свою очередь сопровождается недовольством, в крайних случаях перерастающим в самое настоящее отчаяние, уж в чём, в чём, а в этом вопросе я разбирался. Долго и нудно... Хорошо, оставим пока в покое последнюю строку в куплете и обратим взор на предпоследнюю.

Взор, да. Сине-зелёно-голубой, если верить переводу. Вместе получается «лазоревый». А что, вполне приемлемо: и поэтично, и понятно. Лазоревый взгляд... Нет, лазоревые глаза. Которые смотрят... волком? Отнюдь: сказано про что-то острое, наточенное. Лезвие. Глаза-ножи? Слишком просто звучит. Глаза-кинжалы? Уже лучше. Мечи? Точно! У меня же как раз получается окончание строки на «-чи»! Мечи лазоревых глаз. О, простите, забыл ещё одну подробность: «заморозки». То бишь, взгляд холодный. Замороженный. Ледяной? Всё складывается и совершенно чудно.

«Лазоревых глаз ледяные мечи» – чем не третья строка? И что же они делают, ожидая от находящегося рядом певца исполнения сокровенного желания «замолчать»? Не просят и не приказывают, а делают что-то другое, близкое, но стороннее... Может быть, заклинают?