Страшно далекими и вроде бы уже не нашими казались времена, когда даже если где-то на Чукотке пропадал пистолет, то хватало сил и средств вести поиск по всей стране. Теперь же, как само собой разумеющееся, средь бела дня в центре Москвы могли пальнуть из гранатомета. Это не говоря уже о том, что повсеместно взрывали мосты, поезда, газопроводы, водозаборные станции. Россия стремительно погружалась во тьму преступности и, что самое страшное, столь же стремительно привыкала к такому своему состоянию. Поэтому что было говорить друг другу двум операм, пропахавшим жизнь под стволами и заточками тех, кто ныне из грязи да в князи…

– А соседство хорошее. Символичное, – вновь серьезно проговорил Глебыч, когда узнал, чьи имена носит храм. И тут же прервал тягостную атмосферу, воцарившуюся в кабинете: – Ладно, все это лирика. Что у нас плохого, как любит поговаривать один мой знакомый? И в честь чего это вы вздумали бросать моих ребят в кювет?

Серафим, вроде бы согласившийся на разговор, вдруг замер, услышав тонкое попискивание стоявшего за телефонами приборчика с коротким штырьком антеннки. В подтверждение к звуковому сигналу в нем запульсировала красная точка: «сторож» фиксировал, что в зоне его действия заработало подслушивающее устройство.

И Моржаретов, и Глебыч одновременно глянули в окно. Взгляд уперся в купол, по которому все еще ползал маляр с ведерком. Пока Серафим включал генератор подавления радиоизлучения, муровец, кроме храма, начал осматривать все, что входило в поле зрения: слева направо, снизу вверх – все ларьки, окна домов, стоявшие у тротуара машины.

Моржаретов поднял трубку внутреннего телефона и, не называя собеседника, попросил:

– Зайди, пожалуйста, ко мне.

Вошел сухощавый, подвижный, словно ртуть, парень. Полковник указал ему на мигающую кнопку, но тот не с удивлением, как думал Глебыч, а с ожидаемым удовлетворением кивнул: наконец-то. Легким движением, словно официант, попросил выйти за дверь.

В коридоре он вновь развел руками, словно извиняясь за тех, кто взял под колпак начальника оперативного управления:

– Честно говоря, мы устали ждать чего-либо подобного. Поэтому ничего, кроме благодарности, выразить не могу.

– Сам доложишь?

– Сначала проверю все соседние кабинеты. На что грешите?

– Давно не молились. А церквушка рядом…

– Помолимся.

Когда парень исчез за соседней дверью, Моржаретов пояснил:

– А вот это и есть «безпека», наша служба собственной безопасности, за руководство которой наш доблестный Ермек и получил генерала. Это они, кстати, твоих ребят-то вели, поэтому ко мне с претензиями по поводу своей «вольво» не очень-то. Ты чего сел на Василия Васильевича?

– Ты о толстяке? А вы что, тоже его каким-то образом имеете в виду?

– Но ребята ведь не зря зарплату получают. – Моржаретов опять кивнул на соседнюю дверь. И наконец серьезно пояснил: – От нас начала уходить информация, и вот кое-кого высчитываем. Проверяли одного кандидата, и хотя здесь я ожидал полный кидняк, тем не менее, кажется, зацепили. А тут влазишь ты со своей «вольво»…

– Да мы на этого Василия Васильевича полтора года потратили. Помнишь, перед твоим уходом в департамент пункт обмена валюты взяли?

– Он?

– Скорее всего.

– Тогда его надо или поделить, или действовать совместно. Твой толстяк активно интересуется нашими людьми, значит, на прицеле очень крупное дело.

– Твои налоговые дела, между прочим, знаешь, где расположены в Уголовном кодексе? Правильно: между статьями о незаконном занятии рыбным Промыслом и нарушении правил в борьбе с болезнями и вредителями растений. Такое отношение к вам и в сводках – между браконьерами и грызунами.

– Но сам-то ты понимаешь…

– Серафим, дорогой, я-то понимаю. Пусть другие поймут. Тем более что пункт обмена висит на моей шее.

– Ничего, она у тебя толстая, – отметил, не вызывая сомнения, истину Моржаретов. Хотя оба прекрасно понимали: дружба дружбой, а табачок двух ведомств надо делить. Да еще желательно под присмотром руководства. Иначе можно вообще никогда не прикурить. – Если уж ты здесь, то давай сразу зайдем к Директору.

– Тебя в другом конце коридора ожидает один из твоих ореликов, – приметил Глебыч, соглашаясь на визит.

Оглянувшись, Моржаретов увидел Вараху. Тот нервно терся спиной об угол вынесенного в коридор сейфа, не выпуская из виду начальника. Заметив, что на него обратили внимание, дернулся: то ли спрятаться, то ли подойти. Пересилило первое. Якобы увидев кого-то в другом конце коридора, он поднял в приветствии руку и исчез за углом.

Моржаретов в задумчивости пощипал подбородок, но объяснять Глебычу ничего не стал: так, свои проблемы. Вернулся к разговору:

– К Директору?

– Если только на лифте. Ваши крутые лестницы…

– …очень полезны знатокам Уголовного кодекса, – закончил Серафим и направился к переходу.

– А я все-таки доеду. – Глебыч задвинулся в подошедший лифт и оказался на втором, директорском этаже первым…

Дождь мог начаться в любую минуту. Сидевшая у ограды влюбленная парочка даже достала из сумки зонтики, но шахматисты не торопились заканчивать партию. Они как будто специально выбирали или слишком жаркий, или абсолютно пасмурный день, чтобы им никто не мешал в их уединении.

Старик все так же привычно покручивал перстень, пощипывал загривок собаки и стучал пальцем по лбу старого судьи на крышке табачной коробки. В Америке очередным повальным увлечением стала борьба с курением, но этот джентльмен, судя по всему, привычек своих не менял.

Столь же тонко он вел и шахматную партию. Его соперник, уже наученный горьким опытом предыдущей «легкой победы», был значительно осторожнее и отвлекался только для того, чтобы поплотнее запахнуть джинсовую курточку.

Переговорено между ними, видимо, было многое, потому что беседы как таковой уже не велось. Хотя ее результатами, судя по настроению, остались довольны оба. Теперь же, несмотря на ожидаемый дождь, сосредоточились на фигурах. Старику импонировало стремление Асафа взять реванш за поражение, он даже мог пропустить две-три ловушки, чтобы приблизить окончание партии и утешить самолюбие соперника, но в поддавки никогда не играл.

– При встрече все же намекните ему, что сыпать в цистерны с мазутом песок и выдавать его за отработку – детская игра, в которой он может выиграть доллар и потерять сто, – после долгого молчания произнес старик. – Сыпятся как раз на мелочах, а нам нужна работа, но не разборки с налоговой полицией.

Коротышка с удовольствием оторвался от доски. Хорошего хода не находилось, а передвинуть фигуру просто ради того, чтобы сделать ход, – слишком зазорно, да еще перед таким шахматистом, как шеф.

– И пусть не теряет темп. В деньгах, по-моему, он не ущемлен.

– Он, насколько мне показалось, предполагает, что мы делаем на него политическую ставку. Что поможем ему избраться в их Госдуму или протолкнем в правительственный аппарат. Почему-то он решил, что мы нуждаемся в лоббировании по каким-то вопросам на уровне принятия законов и постановлений и он нам нужен для этого. Так мне показалось, – отдыхая от партии, проговорил Асаф.

– Пусть думает что хочет. Это даже хорошо, что он, кроме денег, любит еще и власть. Но не забывайте и сроки. У нас у самих в стране перевыборы через два месяца, и нам уже приказано сделать перестановку сил в Конгрессе.

– Договоры практически все подписаны. В России сейчас только ленивые не совершают каких-либо сделок, так что в этом плане все прошло естественно. Недели через две первая нефть пойдет Северу.

– Раньше. Через десять дней. И не нефть, сырая нефть там не нужна, – уточнил на всякий случай старик, обращая внимание на оговорку.

– Из ста тонн нефти – сорок тонн мазута, по двадцать – бензина, реактивного и дизельного топлива, – показав осведомленность в нефтеперерабатьшающих делах, успокоил шефа коротышка. Все же он был не так прост, как могло показаться по его внешности, и старик, может быть, в свое время первым это рассмотрел и теперь доверял компаньону достаточно щекотливые дела.