– Вы находитесь в распоряжении регионального представительства Планетарной Контрразведки Метрополии "Земля". А едем мы на ваше предыдущее место работы - в Этнографический Музей Департамента Науки. Там вам будет удобнее давать показания, - пояснил капитан дель Рей. - Справа от вас сидит Следователь Федерального Управления Расследований. Кстати, Герлах, снимите наручники с господина Лисецки… Вы не хотите сделать никаких заявлений, приват-доцент?
– Я могу заявить только то, что заявлял уже миллион раз. Я невиновен, и мой арест и осуждение - произвол чистой воды…
Начав свое заявление твердым голосом, Лисецки окончил его на какой-то неуверенной ноте, весь как-то сжавшись, словно приготовившись к окрику или удару. Это подсказало Каю следующий вопрос.
– Вы не имеете претензий к режиму вашего содержания в заключении?
– Я не имею… желания предъявлять претензии.
До мрачноватого - гораздо мрачнее чем функциональной архитектуры центральный застенок - здания музея они доехали молча. Даже ночного сторожа не полагалось нищей как церковная мышь гринзейской этнографии. Пустое здание сторожила автоматика, послушно капитулировавшая перед стереотипной полицейской карточкой универсального доступа. В родных стенах, скисший уж было вконец, гуманитарий встрепенулся.
В мягком свете флуоресцентных панелей перед вошедшими предстала небогатая, но довольно хорошо организованная экспозиция. Были в ней и вполне земного вида истуканы из камня и дерева, воплощающие неведомых тотемов, и страннейшего вида инструменты - не выточенные, выращенные из разных пород здешних деревьев, и некие совершенно непонятные предметы, заботливо расположенные в ряды по убыванию взаимного сходства, и голограммы, запечатлевшие панорамы туземных поселений, и какие-то письмена, в изобилии покрывавшие самые разнообразные предметы, в большинстве для этого, вроде, не предназначенные… Все это содержалось в образцовом порядке и создано было, видно, с большой любовью.
– Как мило, однако, - всплеснул руками этнограф. - Они сохранили мое рабочее место нетронутым… Только пыль смахивают…
Он устало опустился в удобное, какое-то домашнее кресло. Прикрыл глаза:
– Итак, что вам угодно знать, господа? - Наш разговор не так прост. - Гвидо, не дождавшись приглашения, занял место напротив Лисецки. Кай разместился несколько сбоку.
– Скажите, вы связываете ваш, как вы говорите, незаконный арест с теми отношениями, которые вы поддерживали с Послом Окамой?
– Ну, тут только ребенок может не понять. Мне отомстили за участие в работе над докладом Посла. - Лисецки пожал плечами и сгорбился за своим столом. - Это одна половина моей вины.
– А вторая? - А вторая заключается в том, что я дал заключение о несостоятельности хронологии археологических экспонатов музея и основных коллекций планеты. Разумеется, теперь я понимаю, какую глупость совершил…
– Довольно трудно понять, как такой довольно академический вопрос мог столь роковым образом повлиять… - начал Кай.
– Самым простым, господин Следователь. Я довольно давно убедился, что из джунглей нам беспрерывно несут под видом истинных предметов древнего быта аборигенов довольно хорошо сработанные новоделы. Пока это были единичные, без больших обобщений случаи, это только повышало рыночные цены признанных экспонатов коллекций музея и, особенно, самых знаменитых частных коллекций. Но когда я убедительно показал, что на две трети сами эти коллекции более, чем сомнительны, я, оказывается, замахнулся на целые состояния. И меня заставили замолчать. Таким вот способом.
– Это интересно… - заметил Гвидо. - Я сам побывал - немногим более суток прошло - на раскопках, которые этот народец ведет в самых широких масштабах… Там много странного…
– Именно так. Практически невозможно сказать, что из того, что на ваших глазах за большие деньги извлекается из недр Гринзеи, покоилось там веками и тысячелетиями, а что закопано туда вчера. Во исполнение обряда…
– А зачем же нужны такие обряды? Я услышал от аборигенов довольно путаное философское объяснение тому, что на моих глазах какое-то строение предавалось земле…
– Именно в этом и состоит якобы непреодолимая разница в мировосприятии землян и аборигенов… Но неужели вы вытащили меня из камеры только для того, чтобы потолковать на подобные темы?
– И еще для того, чтобы дать вам возможность глотнуть немного кофе… - Кай отвернул крышку термоса и плеснул в нее горячего напитка. - Глотните, приободритесь. А вот - бутерброды… Не придавайте значения тому, что мы задаем много посторонних вопросов. Но для того, чтобы не наломать дров в здешних условиях, нам, профанам, не хватает общей информации. Той, которую вы здесь считаете банальной. Например, ни в одной галактической базе данных я не получил конкретной информации об истинном возрасте нынешней цивилизации Гринзеи. Я имею ввиду, конечно, туземную цивилизацию…
Лисецки поднялся из-за стола и, верно, сбросив память о долгих месяцах тюремного молчания, неосознанно принял осанку преподавателя, которому бестолковый студент задал забавный вопрос. Он двинулся вдоль витрин, едва заметно касаясь их кончиками костлявых пальцев.
– Если бы вы учились в школе здесь, на Гринзее, вы бы твердо знали, класса с пятого, что нынешняя, упадочная, биологизированная цивилизация аборигенов насчитывает шесть тысяч восемьсот лет - по галактическому календарю, разумеется - и что она вытеснила другую - низкотехнологичную, агрессивную, экспансионистскую культуру, от которой остались лишь затерянные в джунглях руины и несметные клады… Не знаю, кто навыдумывал эти глупости, но они стали беспрекословной истиной для любого колониста младше сорока.
– Вы не верите этим цифрам?
– Они взяты с потолка. В основном, из вольных переводов легенд аборигенов, сделанных дилетантами вроде Олафсена… Дело в том, что у коренного населения Гринзеи вообще нет привычки считать время. Вот - видите эти камешки? Прозрачные - желтоватые такие, синие, черные… Это и есть часы. Когда по каким-то причинам приходится считать равные отрезки времени, они рассказывают друг другу священные истории и перекладывают камешки. Справа налево. Или наоборот. Священные истории имеют фиксированную длину. Их много - на разные случаи жизни. Более сложной техники счета времени народ Гринзеи не приемлет… Здесь нет смены сезонов… Почти нет. Земля родит одинаково во всякий день - нет нужды рассчитывать запасы впрок… Да и не хранится почти ничего в этом климате… Ничего и не нужно сложнее этих вот камушков.
– Но в подземном лазарете я видел… - начал Кай.
– Вы могли видеть в джунглях и компьютер… Когда припирает, современный абориген может пользоваться и электронным хронометром, но не станет ЖИТЬ по часам. С этим связаны какие-то древние архетипы. Счет времени - проклятье для них… Вот, прочтите это… Фонетические значки. "Пиджин". Здесь - мой перевод:
"Люди Земли заворожены Смертью. Они идут ей навстречу, считая шаги. Они не сводят с нее глаз. Знание Времени есть знание Времени Встречи с Небытием. Зачем оно тебе?"
– Мне не удалось соблюсти рифму…
– Иногда мне и самому хочется забросить подальше эти чертовы наручники, - заметил Гвидо, постукав указательным пальцем по тусклому металлу браслета своих "Командирских". Лес вспомнился ему с необычайной яркостью.
– И учтите: это для вас, господа, носящие часы, - продолжал охваченный просветительским азартом приват-доцент, - час поутру - явление той же природы, что и час ночью или в обед. Для толкового аборигена утренний час также отличается от вечернего, как метр от фунта. Время ночью считают этими вот камушками. А днем - только вот этими. Причем играет роль что за день наступил - пасмурный или солнечный. Если час не равен часу, то уж день и подавно не равен дню… Да и любой такой день распадается на несравнимые периоды. И от вашего лично состояния зависит счет времени. Считается, что время сна, вообще, не существует… О счете лет и тысячелетий нет и речи. Да и зачем их считать? Если мудрецом изречена истина, то какая разница - вчера или в начале веков? Зло остается злом вовеки, а радость всегда истекает в мгновение ока. Зачем же считать время? Вот так, господа.
