Возможно, он уточнил, что имел в виду под работой. Мы распрощались.

В назначенный день позвонил тот бандит. Слушаю его.

– Сейчас отдашь баксы или поживешь еще неделю? Запомни: третьего звонка не будет, третий звонок будет с того света.

– Я встречался с Ежом, – сказал я нарочито спокойным голосом. – Я ему все рассказал. Он дал телефон и повелел тебе позвонить. Записывай!

В трубке тяжелое молчание.

– Откуда ты знаешь Ежа? – спросил он, явно сбавляя тон.

– Знакомы, – сказал я. – Катался в его «мерседесе» с затемненными стеклами.

Развлекал его историей с Джульеттой… Так записываешь телефон?

– Не будем беспокоить Ежа, – ответил он дружелюбным голосом. – Прости, браток! Вышла ошибочка. Видно, эта дура по пьянке сама не помнит, где оставила деньги.

– Только не убей ее, – сказал я.

– Кто же убивает дойную корову, – ответил он и положил трубку.

Позже мой неутомимый джазист рассказал некоторые подробности этой истории, которые ему удалось выведать чуть ли не у самой Джульетты.

Она целый год регулярно встречалась с крупным азербайджанским коммерсантом.

И именно в ту ночь, когда я ее встретил, она доконала его своим любвеобилием. После третьего пистона, когда он мирно засыпал с чувством исполненного долга пожилого коммерсанта, она пыталась растормошить его для новых утех. И тут мирный коммерсант взорвался.

– Что, я эти пистоны в кармане держу, что ли?! – крикнул он, как бы философски доказывая, что у карманов имеется ббольшая склонность к бесконечности, чем у человеческого тела. После этого он крепко ударил ее несколько раз и выгнал из квартиры. Правда, дав одеться вплоть до плаща.

Тогда-то я ее и встретил, плачущую возле троллейбусной остановки. Как видишь, у меня она могла бы заснуть и пораньше.

– И вот после всего этого ты мне скажи: почему некоторые шлюхи наделяются ангельским профилем?

– Потому что мужчины, гоняясь за ангельским профилем, делают их такими, – ответил я.

– Мне теперь не на кого молиться! – взревел он.

– Ну почему же? – пытался я его утешить. – Ведь тот юношеский профиль девушки остался незапятнанным. Молись ему!

– Я теперь никому не верю, прости Господи, – отвечал он и капризно добавил:

– А почему она одна пришла в кино на последний сеанс?

– А кинотеатр был заполнен? – спросил я. – Ты помнишь?

– Да, – сказал он, – я хорошо помню! Только два места возле меня были пустыми.

– Это лишний раз говорит о чуде, которое ты сам ощутил, – подсказал я ему. – Девушка явно должна была прийти в кино со своим парнем, но под действием чуда она его отвергла и пришла к тебе одна.

– Опять я виноват?! – снова взревел он.

– Нет, – попытался я утешить его, – чудо, вероятно, сорвалось по каким-то космическим причинам.

– От всей этой истории, – мстительно громыхнул он, – у меня наворачиваются стихи о Нефертити, обладавшей лучшим профилем древнего Египта. С нее все началось! И она за все ответит! Вот набросок первых строк:

– Вот и напиши, – посоветовал я ему.

Что-то в моем голосе ему не понравилось. Вероятно, он ему показался слишком благостным, вероятно, он решил, что я так и не осознал всю глубину его внутренней трагедии.

– Больше всего меня раздражают, – вдруг сказал он, – так называемые светлые люди темного царства. Они как напудренные негры.

Впрочем, никаких уточнений по поводу того, к кому именно относятся эти слова, не последовало. Возможно, он думал о чем-то своем.

Однажды я его встретил, и он, о Боже, говорил еле слышным голосом.

– Что с тобой?!!

– Ты знаешь, – просипел он, – я женился на необыкновенной красавице! Она прочла мои стихи в журнале и сама меня нашла, так ей стихи понравились.

Представляешь, приехала ко мне из Владивостока, так ей стихи понравились! Но она почти глухая, как учитель моей юности. И все время умоляет меня читать ей стихи. При этом из женского кокетства она, красавица, не хочет пользоваться слуховым аппаратом. Мистика! Повторение истории с моим учителем! Это великий знак, что я должен остановиться на ней навсегда. Когда я умру, только она толково разберется в моем литературном наследии. Вот первые стихи, посвященные ей:

Поздравим иву, мокрую от счастья! Кстати, при внешней нередко грубой напористости наш поэт на самом деле обладал деликатнейшей душой. Он пять раз был женат, и каждый раз жены уходили от него, а не он от них. Он не мог решиться отнять у них такую драгоценность, как он. Но это была боевая хитрость его деликатности.

Если он чувствовал, что со своей женой больше не может жить, или влюблялся в другую женщину, он начинал регулярно напиваться и всю ночь вслух читал свои стихи, грузно похаживая по комнате.

В конце концов полуконтуженная жена не выдерживала этого и сама уходила, предварительно скрупулезно собрав стихи, посвященные ей, иногда прихватывая и стихи, посвященные другим женщинам.

Я случайно оказался у него дома, когда от него уходила, кажется, четвертая жена. Тогда он жил в Химках, в отдельной двухкомнатной квартире. Он пригласил меня, уверенный, что к моему приходу жена уйдет и мы выпьем по поводу этого мрачного события. Но жена задерживалась, и он нервничал. Из другой комнаты доносились голоса спорящих людей.

– Да это же Люськины стихи, – гудел он, – куда ты их берешь! Что я ей скажу!

– Какая там еще Люська! – визжала в ответ жена. – У тебя от пьянства совсем вышибло память! Ты же при мне их написал, скотина!

– Да это же Люськины стихи, – продолжал он гудеть, – что я ей скажу, если она узнает?

– С Люськой я сама разберусь! – крикнула жена. – Лучше вызови мне такси!

Дело в том, что все его жены, считая его чудовищем, одновременно были уверены в его гениальности. И каждой было важно перед тем, как уйти от него в бессмертие, запастись достаточно солидным багажом стихов, посвященных ей.

Оставленные жены, то есть, что я говорю, ушедшие жены, вели между собой бесконечные арьергардные бои по поводу тех или иных стихов, якобы самовольно присвоенных женой, которой они не причитались.

Иногда по этому поводу они изматывали его истерическими звонками, и он порой, не находя выхода из тупика, писал дополнительные стихи, выдавая их за стихи периода звонящей женщины, до этого случайно затерявшиеся в бумагах.

После чего неблагодарная бывшая жена говорила:

– Неряха! Как следует поройся в старых бумагах, я уверена, там еще кое-что затерялось!

Уже в гораздо более поздний период, когда выход книги нашего поэта стал неотвратимым фактом, бывшие жены загудели, как растревоженный улей. Они снова стали донимать его бесконечными звонками, пытаясь наново перераспределить посвященные им стихи, каждая, разумеется, в свою пользу.

Отчасти в этой путанице был виноват и он сам. Дело не в том, что нумерации посвящений он путал с нумерациями жен. Кстати, очередность жен он действительно иногда путал. Но над стихами он вообще никогда не ставил никаких посвящений, как, впрочем, и под стихами не указывал не только дату написания, но и год.

– Столетие и так известно, – говорил он с богатырской неряшливостью. – А все остальное мелочи.

Бухгалтерия посвящений начиналась, когда он расставался с очередной женой.