В темном коридоре он помешкал. Перед ним была дверь в комнату — раньше здесь жила Телма. Снизу выбивалась тонкая полоска света. Он постучал тихонько, чуть подождал — и вошел. На стуле возле окна, опустив голову на грудь и сложив руки на коленях, сидела Лорел. Он услышал запах жасмина.

— Лорел, это я, Клей, — сказал он.

Его поразило ее спокойствие. Она сидела, словно красавица из старинной баллады, которая семь долгих лет ждала возлюбленного в своей комнате, ни секунды не сомневаясь, что в назначенный час он придет. Клейтон подошел ближе — но любовь не проснулась, и сердце билось по-прежнему ровно.

Лицо ее стало тоньше, четче прорезались губы, подбородок лишился детской припухлости, которую он так хорошо помнил. Она стала еще красивее. Но теперь это была красота пресмыкающегося: кожа утратила перламутровый оттенок и сильнее обтянула скулы. В глазах уже не было прежнего света… Он подошел совсем близко, а она спокойно, не отводя взгляда, смотрела ему в лицо.

Клейтона захлестнула волна печали и утраты, захлестнула — и одновременно промыла его душу.

— Ты приехал за Гэвином, — тихо сказала она.

— Нет. Я приехал с братом — искать его сына.

Она не поняла, свела брови в недоумении. Клейтон махнул рукой, не желая объяснять.

— Мне захотелось просто зайти, повидаться с тобой. Надеюсь, ты не против. Если против — я уйду.

— Я не против, — улыбнулась она. — Ты изменился, Клей, я бы тебя не узнала.

— Это из-за растительности, — сказал он, дернув себя за бороду. — Я ее скоро сбрею.

— Нет, не только это. Ты повзрослел, возмужал. Я помню тебя мальчиком.

Он вдруг понял, что совершенно свободен от Лорел. Страсть прошла давным-давно, даже память о ней умерла и погребена, вот он снова здесь — но она не воскресла. В первый раз он увидел в Лорел взрослую женщину, самостоятельную личность, понял и принял ее присутствие здесь. Она отказалась искупать грехи Гэвина — как и сам Клейтон семь лет назад. Он не мог осуждать ее, прикованную цепью брака к старику, которого она не в силах была полюбить.

Она первая заговорила о главном.

— Ты знаешь, что они собираются сделать с Гэвином?

Клейтон кивнул.

— И куда же ты пойдешь? — спросил он.

— Не знаю. У меня ничего нет, только несколько акций, которые он мне подарил. Но, говорят, они ничего не стоят.

— Может, ты вернешься домой, туда, откуда приехала?

Лорел покачала головой.

— Нет. Слишком много времени прошло. Я слишком стара для этого. — Она бросила на него быстрый взгляд, потом улыбнулась. — А может быть, останусь здесь. Странно… но теперь это мой дом. А ты, Клей?

— Поеду в Калифорнию, куплю кусок земли. Это будет мой дом.

Она потянулась вперед и ледяной рукой коснулась его щеки.

— Ты знаешь о моем ребенке?

— Да, мне сообщили. Можешь себе представить, что я чувствовал. Но все равно, из этого ничего не могло получиться, Лорел.

— Да, теперь я понимаю, но… — она сжала голову руками. — Это той ночью, в хижине, в горах… Я точно знаю, что той ночью. Ты помнишь, я почувствовала это? Когда он узнал, то поклялся, что никогда не допустит. Он держал меня взаперти, морил голодом. О , Клей! — в ее глазах снова вспыхнуло пережитое страдание. — Ты понимаешь, я почувствовала, когда он у меня внутри умер! Ты можешь понять, каково это для женщины?

— Лорел, не надо об этом.

— Я хотела бежать за тобой следом. Но он клялся, что найдет меня. Он совсем обезумел.

— Я знаю. Я даже хотел поехать за ним сейчас, попробовать увезти его отсюда, но понимаю, что ничего не выйдет.

— Не ходи! — твердо сказала она. — Даже не думай об этом. Он сошел с ума. И ты за него не отвечаешь.

— Если не считать, что я его сын, — тихо проговорил Клейтон.

— Нет, Клей, больше нет.

Что-то в ее голосе поразило его.

— Что ты хочешь этим сказать?

С улицы донесся шум: несколько человек пробирались сквозь сугробы. Клей хотел было встать, но она схватила его за руки и удержала.

— Куда ты?

— Мне пора.

— Клей, ты любил меня когда-то. Возьми меня с собой, забери отсюда. — Она больше не владела собой, Клейтон чувствовал, как дрожат ее пальцы.

— Не могу, Лорел. Не проси. Между нами давным-давно все кончено.

— Ты собираешься к Гэвину. Я по глазам вижу. Не ходи к нему, Клей!

— Не собираюсь я к нему, — сказал он удивленно. — Я уезжаю отсюда навсегда. Хватит с меня Гэвина, я свободен от него.

Она покачала головой.

— Нет, ты не свободен. Никто не может освободиться от дьявола, пока он сам не отпустит. — В глазах ее вспыхнула злая мудрость, она еще крепче стиснула его руки. Клейтон почувствовал, что покрывается холодным потом. — Послушай, что я скажу, Клей, — шептала она. — Я могу освободить тебя от него! Я расскажу тебе правду. И ты будешь свободен, сможешь забрать меня отсюда, и тебе нечего будет бояться…

— Мне и так нечего бояться. Я не боюсь его.

— Тише, — сказала она, оглядываясь через плечо. — Он может услышать. Он не человек — он дьявол. И он тебе не отец.

Клейтон оттолкнул ее от себя и шагнул к двери. Она бросилась за ним, вцепилась в куртку, повисла. Глаза горели диким огнем.

— Выслушай меня, — молила она. — Я могу освободить тебя! Жизнью твоей заклинаю, выслушай! Ты знаешь, за что он убил Сэма?

Клейтон попытался вырваться — она испугала его, ему не терпелось скорее уйти.

— Слушай же! Он думал, что я не могу иметь детей, повез меня в Денвер, к врачу. Помнишь? Доктор должен был лечить меня от бесплодия, а выяснил, что я, — она смущенно улыбнулась, — беременна. Тогда он сделал анализ Гэвину — и сказал, что это он не может иметь детей, и никогда не мог. И не сможет. Это неизлечимое! Доктор сказал, что это у него от рождения. И сделать ничего нельзя. И тогда я, наверное, просто лишилась рассудка. Я рассказала ему, что это был ты — в ту ночь, в хижине…

— Ты говоришь, от рождения… — Клейтон наконец понял — и замотал головой. — Не мог иметь детей… Но как же я…

На лице Лорел теперь играла улыбка — ехидная, злорадная.

— Гэвин вышел от врача бледный, как покойник. А я радовалась! Он был убит, поражен в самое сердце, у него свет померк в глазах, — ее трясло. — А я думала о твоей матери, как она должна была его ненавидеть — наверное, так же, как и я.

Она продолжала говорить, и теперь ее била мелкая дрожь:

— Потом мы вернулись домой, в долине шел дождь, и Гэвин пошел искать того человека. И он нашел его, нашел Сэма — выбирать-то ведь было почти не из кого. А потом он заставил меня поклясться, что буду молчать. Он говорил, что если я скажу хоть слово, хоть одной живой душе, он отведет меня в горы, голую привяжет к дереву и так бросит. И с того самого дня он больше не живет, понимаешь? Он сидит в своей комнате, как больной зверь в клетке; уже семь лет он не спит со мной. И знаешь, Клей, после всего этого… мне стало жаль его. И я хотела его…

Клейтон шагнул за порог на неосвещенную улицу… Взглянул направо, налево, но не заметил в темноте никаких признаков жизни. С крутой крыши банка — напротив, через дорогу — сорвался ком снега и, обрушившись на тротуар, поднял легкое пушистое облачко.

И вновь воцарилась тишина, город спал. Ветер вырвался из-за угла и шлепнул его по щеке. Клейтон слышал, как в конюшне, чуть выше по улице, еле слышно переступают лошади. Двадцать один год ему был тогда, девять лет назад, когда он прятался в конюшне, а Билл Кайли хотел его убить и поджидал на улице. Там он впервые сражался за Гэвина. Там — в каких-то двадцати ярдах отсюда — терпеливо покачивался в своем кресле Риттенхауз, спрятав револьвер под одеялом, прикрывающим его бессильные ноги. Казалось, по пустынной улице бредут призраки давно ушедших людей. Вот Сэм Харди — всегда добрый, заботливый, умолявший его в Таосе не губить в себе мужчину. Сэм Харди, который любил его мать, но не мог на ней жениться, который стоял у ее могилы с сухими глазами. Теперь Клейтон думал о своей матери — и не испытывал стыда за нее, только грусть. Он никогда не понимал ее по-настоящему, и теперь гадал, возможно ли это вообще — понять в человеке его глубинную суть, самое сокровенное в нем, то, что никогда не должно выйти на свет.