— Согласно уложению от 978 года шатлен, состоящий в кровном родстве с королем, имеет право не отворять врата замка в течение часа, какие бы знамена ни стояли под стенами. Закон не отменен.

Слово «милорд» в ответ не прозвучало, и, наверное, даже Донахью заметил, как отточено, унизительно интеллигентен сделался вдруг Уриен.

— Ну-ну, — буркнул комиссар. — Значит, надо бы напомнить вашему царственному брату отменить его. Ребята уж отчаялись вытянуть ноги и смыть усталость пивом. Вы, надеюсь, позволите нам разместиться в этом зале? У меня для вас родственное, но сугубо конфиденциальное послание.

— При условии, что вы сдадите оружие на все время пребывания в стенах Фирензе.

— Это невозможно! — воскликнул Донахью наигранным густым басом, с интонацией пьяницы. Добродушие его настораживало Аранту еще больше. — Эти люди — мой эскорт. От кого они смогут меня защитить, если останутся с голыми руками? От баб? Сколько у вас людей?

— У меня двенадцать человек, из них три женщины.

Донахью кивнул.

— Во всяком случае, — сказал Уриен, — им самим будет неудобно таскаться по Фирензе с пиками и арбалетами. Все — вон в тот чулан.

— Ладно. При условии, что ножи и мечи останутся при них.

— Чего вы боитесь?

Донахью дернул густым, подернутым сединой усом.

— Как я уже сказал, это — моя охрана. Где я могу вручить вам письмо короля?

— Следуйте за мной. Пиво вашим людям сейчас принесут, и я надеюсь, что они обучены вести себя в приличном доме как подобает.

Идя первым, Уриен поднялся по лестнице на второй ярус. Донахью шел за ним, ступеньки под ним стонали и прогибались. Аранта следовала третьей, как привязанная. Чувствовала она себя несколько неловко, но в конце концов, это дело Уриена — объяснять ее присутствие, если что-то потребуется объяснять. Пока же ей в спину неслись предположения, сумеет ли она одна обслужить всю вновь прибывшую толпу.

Комната, которую Уриен выбрал для приема, была обставлена лаконично: два кресла и разожженный камин, к которому сам он сел спиной. Аранта встала у спинки его кресла, где была наконец замечена.

— Кто эта баба и зачем она тут?

— Эри? — Аранта попыталась не выдать своего невольного изумления при звуке этого нового для нее нежно-голубого имени, которое Уриен с легкостью употребил вместо ее обычного, ярко-красного. — Она всего лишь исполняет мой приказ: не отходить ни на шаг. Она немая, — добавил Уриен.

— А-а, — протянул Донахью. — И грамоте не обучена?

— Ну, вот это навряд ли, — усмехнулся Уриен. Ах, лукавец.

— Люблю девок с увечьями, — неожиданно откровенно признался комиссар, складывая ногу на ногу. — Представляете, что можно вытворять с немой! Подари. Али самому дорога?

— К тому же я — добрый хозяин. Мы ведь еще ни о чем не договорились? Напомните ближе к концу разговора.

Комиссар Донахью кивнул, пошарил за пазухой и вынул пергаментный сверток. Собственные руки показались Аранте тяжелыми и холодными, как лед. Она его узнала. Когда-то, еще до Рэндалла Баккара, в самую голодную пору ее жизни этот или чертовски похожий тип приценивался к ней в городе под названием Бык.

— Вот, — сказал он. — Читайте, а после не забудьте сжечь.

Лишь увидев, как профиль Уриена обвело контуром света от каминного огня, Аранта сообразила, что в комнате потемнело. Порыв ветра ворвался в узкую щель окна-бойницы, не закрытую никакой драпировкой. Ударило и по трубам, потому что огонь пригнулся, дрогнул, приник к самому дну камина, прогоревшие дрова обрушились, выбросив в темноту сноп искр. Уриен опустил пергамент вниз, зажав его между пальцами и уставившись в пространство невидящими глазами. Огонь робко тронул выделанную кожу, испещренную чернильными значками и помеченную отпечатком перстня.

— Ренату, — спросил он, — тоже?

— Естественно, — отозвался Донахью. — Зачем давать шанс ее возможному мужу? Или… вы сами глядите в эту сторону… милорд?

— Не там ищете измену, — презрительно бросил ему Уриен. — В случае с принцессой право на притязания дает только законный брак. Я отлучен, а значит, не могу быть причастен ни одному церковному таинству. Если же церковь простит меня и примет обратно в свое лоно, то это будет означать возврат мне духовного сана, подразумевающего целибат.

Понять, что происходит между ними, было трудно. Совершенно очевидно, что Уриен и Донахью оба составляли на редкость удачно подобранную пару, из тех, что полностью отрицают право другого на существование. Удивляло то, что Донахью не скрывал своего истинного отношения, и то, что Уриен, отчетливо видя это, все же осмеливался его дразнить, излучая презрение каждой порой своей кожи. Хотя должен бы понимать, что такие шавки не тявкают без достаточных на то оснований.

— Может, вам будет проще, если мы станем говорить о них, как об ублюдках?

— Я предпочитаю говорить о них, как о детях.

— Меня насчет вас предупреждали, — сказал Донахью. — Что у вас могут быть принципы. Эти штуковины, которые годятся только чтобы показать, будто одна задница чище другой. Мои пятнадцать ребят здесь для того, чтобы разрешить ваши сомнения. Чтобы… помочь вам, если это потребуется. Где они?

— На лодочной прогулке.

Уриен встал и прошел к окну, откуда открывался вид на Маячный остров.

— Вон они. Я могу подать, знак, чтобы они вернулись.

— Не стоит. Кто с ними в лодке?

— Слуга и нянька.

Вид у Уриена был такой, словно он отвечал, не вникая в суть. Весь он был там, у потемневшей линии горизонта.

— Какого черта… — пробормотал он. — Эй, на дворе! Поднимите флаг штормового предупреждения! Пусть возвращаются!

— Часто у вас так внезапно портится погода?

— Я вижу такое в первый раз. Если я велю спустить лодки, ваши люди выйдут со спасательной экспедицией в море? Моих слишком мало.

— Нет, — сказал Донахью. — Оставьте, как есть. У вас замечательный шанс не замарать белых ручек. Нянька, — спросил он спустя минуту, покусывая ус, — молодая?

— Да.

— Успел?

Уриен покачал головой, не отрывая глаз от лодки, раскачиваемой волнами на самом пределе человеческого зрения.

— Да вас там что, кастрируют?

— Нет, — язвительно отозвался Уриен. — Оставляют на всякий случай. Вдруг отлучат.

Ударила разветвленная молния. Вода внизу, под скалами, казалась отсюда совершенно черной, испятнанной клочьями белой пены. Веспасиан, сообразила Аранта, с его мраморной окраской в этой воде был бы совершенно невидим. Уриен, опиравшийся о подоконник с таким видом, будто охотно выскочил бы наружу, казался совершенно потрясенным. Сильнейший ветер хватал с верхушек волн пригоршни воды и пены и швырял ему в лицо, но он того словно не замечал, как пикирующий ястреб. Там, где Донахью, без сомнения, забавляясь, видел лишь бессилие человека перед лицом стихии и обстоятельств, на самом деле пылала вынужденно сдерживаемая страсть оказаться сейчас в другом месте, там, где усилием воли творилось невозможное. Пусть — не поверить, но увидеть собственными глазами, а не мараться в то же время о человеческую грязь! И от окна он оторвался со вздохом, значившим для Аранты только одно: об успехе затеянной Кеннетом игры они узнают не раньше завтра. А сегодня у них другая роль. Своя. Может быть, даже более трудная. Которая точно так же должна быть разыграна по нотам без фальши. Иначе все пропадет пропадом.

— Мог кто-нибудь выжить в этом?.. — Донахью покрутил в воздухе кистью, обозначая взбесившийся ад морской. По тому, как он глядел в окно, Аранта дала бы руку на отсечение, что бурю такой чудовищной силы он видел впервые.

— Очень сомневаюсь.

— Ну что ж. Видите, как вам повезло. А правда, что чайки доделают за нас то, что упустила буря?

Уриен молча кивнул.

— Нальете нам, — поинтересовался комиссар, — за упокой? Мы, разумеется, останемся на ночь. Очень уж дурна погода за окном. А утром, или когда там развиднеется, тронемся обратно, с печальной вестью к королю. Пойдем выпьем! Есть повод.

Он хлопнул Уриена по плечу. Аранта думала, тот убьет его на месте, но обошлось. Видимо, записал на счет.