В полдень 2 июня 1911 года Тхань пришел на пристань Няронг, когда к ней причалило приплывшее из Турана (ныне Дананг) судно. Это был пароход «Ля Туш Тревиль» морской компании «Пятизвездная». Тхань поднялся на палубу и обратился с просьбой принять его на работу. При виде худощавого юноши капитан усомнился в его способности к тяжелому физическому труду, но вспомнив, что пустует место помощника повара, велел ему явиться на другой день.

Так Тхань попал на французский пароход, взяв себе новое имя: Ван Ба.

…Кухня обслуживала семьсот – восемьсот человек – членов экипажа и пассажиров. Поэтому паренек не имел ни минуты отдыха. То и дело слышалось:

– Ба, принеси воды!

– Ба, почисти котлы!

– Ба, подбрось угля!

Работа на кухне обычно заканчивалась в девять часов вечера. К этому времени Ба совершенно изматывался. Однако, когда одни укладывались спать, а другие принимались играть в карты, Ба садился за книгу или что-нибудь писал. Он помогал неграмотным товарищам писать письма домой. Был всегда отзывчив и вежлив.

Однажды Ба чуть не утонул. В открытом море разыгрался шторм. Налетевшая волна подхватила легкое тело мальчика и смыла его с палубы. Он спасся чудом, в последнее мгновение ухватился за канат…

Среди пассажиров находились два молодых французских солдата, недавно демобилизованных и возвращавшихся домой. Они подружились с Ба.

– Знаешь, Май, – говорил Ба своему другу-вьетнамцу, – оказывается, среди французов тоже есть очень хорошие люди…

Когда прибыли в Марсель, всем выдали жалованье. Заработная плата каждого вьетнамского служащего составляла сто – двести франков. Ба, помощник повара, получил только десять франков. Но он и этому был рад. Путешествие дало ему много интересного.

В Марселе его поразил трамвай. Он впервые увидел эти «подвижные домики». Все привлекало его внимание, все казалось новым и удивительным. Ба часто говорил: «Я это вижу впервые в жизни…»

После работы он переодевался, шел в кафе на улицу, как он произносил, Каннебьер. Это было первое французское кафе, которое он посетил. Здесь Ба обратил внимание, что французы дома, на родине, ведут себя лучше и вежливее, чем в Индокитае.

Потом он прибыл в Гавр, где корабль стал на ремонт. Всех перевели на другое судно, которое должно было отправиться в Индокитай. Но Ба не захотел вернуться. Капитан отвел его к себе домой, и с тех пор я не имел о Ба никаких известий…

Могли ли тогда моряки подумать, что маленький смышленый и трудолюбивый Ба станет с годами главой правительства, основателем независимого государства в Юго-Восточной Азии, его армии, флота, спецслужб. В общем – Хо Ши Мином – «Озером Светлого пера»…

Но это произойдет еще более чем через тридцать лет…

Мне принесли цветы. Алые, белые, голубые. Они стояли в вазе у балкона. Легкий ветерок врывался в комнату, покачивал их роскошные шапки. Я выходил из гостиницы «Тхонтнят», шел по ханойским улицам. Я люблю этот город, город цветов, город блиндажей.

…В нескольких километрах от вьетнамской столицы, в тени гигантских деревьев да и нян, среди холмистых гряд, бамбуковых зарослей разбросало свои строения небольшое село. Здесь, на его окраинах, две могилы. Одна под деревом да – деревом долголетия, другая – под деревом нян, что означает «глаз дракона».

Эти могилы – трагический финал двух жизней: одной, ставшей примером для многих, жизни, отданной народу. И другой – жизни американского летчика, сеявшего смерть на вьетнамской земле. У этих могил от местных жителей я услышал следующую историю.

– …Это случилось жарким летним утром 1967 года, – рассказывал мне пожилой крестьянин Кхоай. – Воздушная тревога. Звено американских самолетов «F-105» повисло в небе неподалеку от Ханоя. Один за другим самолеты пикировали на мирное селение, бомбили крестьянские хижины, рисовые поля, дамбы, дороги. Под разрывами содрогалась земля. Раненная, но непокоренная, объятая жадными языками пламени, земля отвечала ударами на удар. Зенитчики и ополченцы из отрядов самообороны не покидали боевых позиций. Вдруг в небе вспыхнул ярко-оранжевый бутон пламени, а мгновение спустя из него вывалился с черным шлейфом дыма американский самолет. Пилот успел катапультироваться.

Бойцы отряда самообороны, среди которых была 18-летняя Ла Тхи Нгок, «Жемчужинка», как ласково называли ее односельчане, отправились на поиски пилота. Американский летчик приземлился в зарослях кустарника зуой, отстегнул парашют, спешно пытался сжечь карты и другие военные документы. Нгок первой обнаружила врага. «Не дать, ни в коем случае не дать ему сжечь карты. Возможно, на них, как это часто бывает, нанесены объекты последующих бомбардировок», – пронеслась мысль. Вовремя предупредить людей о готовящемся налете – значит спасти десятки, а возможно, сотни жизней.

– Руки вверх! – решительно скомандовала Нгок. В спину пилота уперлось дуло ее карабина. Но в этот момент девушка увидела, что пламя небольшого костра, разведенного летчиком, пожирало ценнейшие карты с нанесенными объектами бомбардировок. Забыв об опасности, не успев обезоружить врага, девушка бросилась к костру. Неосторожность была роковой. Летчик выхватил револьвер и выпустил в спину Нгок обойму. «Жемчужинки» не стало. Но, умирая, она успела выхватить из огня карту.

Несколько минут спустя бойцы-ополченцы взяли летчика в плен. Карты он уничтожить не успел. Погибая, Нгок спасла жизнь другим. Девушку похоронили на окраине деревни. Глухо прогремел прощальный залп у свежей могилы девушки-бойца. И теперь почти ежедневно люди приходят сюда, к маленькому холмику Нгок, чтобы заботливо положить букетик алых цветов. И я тоже возложил на холмике Нгок букетик алых цветов, столь же ярких, как сердце Нгок…

Но есть в этой деревушке близ Ханоя и другая могила.

Это произошло, кажется, в августе 1967 года. Жаркое солнце обжигало зеленые спины холмов. После налета на Ханой возвращалась на авианосцы седьмого флота четверка американских бомбардировщиков. Они летели высоко в чистом небе, видимо, наслаждаясь безнаказанностью своих пиратских действий. Но неожиданно попали в зону шквального огня вьетнамской противовоздушной обороны. Ракета поразила один самолет. Объятый пламенем, он врезался в землю недалеко от могилы Нгок. Тяжело раненный пилот Джеймс Фостер успел катапультироваться. Приземлившись в районе деревни, он по портативной рации начал передавать позывные американским самолетам с просьбой о помощи. Некоторое время спустя в этот район прилетела новая группа американских самолетов, видимо, получивших ею сигналы. Началась ожесточенная бомбардировка всего этого участка.

Фостер лежал на земле один на один со смертью. Не раз он вот так же бомбил Демократический Вьетнам. Не раз от плоскостей его самолета отваливались смертоносные огненные змеи ракет, обрушивался бомбовый груз. Точно так же, как это происходило сейчас. Летчик всегда видит землю с воздуха. Теперь он следил за самолетами с земли. Раньше разрывы бомб были далеко от него, не угрожали его жизни. Черные клубы дыма, дыбящиеся смерчи взрывов, обломки строений, даже человеческие жизни – для него лишь пораженный объект. Словно на учебном полигоне.

Сейчас Фостер испытывает на себе удары своей авиации – авиации США. Летчик, сбитый в воздухе, находит конец на земле. Но перед смертью приходит страх. Страх неодолимый. Страх диктует, заставляет Фостера ползти. Минуты, часы… Искать убежища, искать людей, пусть даже тех, кого всего час назад он считал своими врагами. Сейчас он готов молить их о помощи. Жить любой ценой, по только жить!

Фостер выполз из зоны бомбардировки и в районе деревни сдался в плен. Вьетнамский врач Тху оказал ему медицинскую помощь. Обработал раны, перебинтовал. Но ранение оказалось смертельным. Когда на носилках ополченцы понесли Фостера в деревню, он попросил Тху позвать ему пастора для исповеди. Священника в деревне не оказалось. Исповедь американского умирающего летчика принял вьетнамский врач.