- Может, ему в пятак заехать? - предложил шофер. - Определенно нас парафинит погаными словечками... Ни черта не понимаю, но нюхом чую, что парафинит... Пусть за базар ответит, пузо!
- Сиди, - приказал лысый, которого происходящее только развлекало. - Это он на своем наречии ботает, и не более того... Что, еще на соточку поспорим? Уманит он куклу в палатку на порево, или она отвертится?
- А вот хрен он ее уманит! - убежденно сказал шофер. - Разбейте, Кирилл Степаныч!
- Уманит, - возразил Котовский, стискивая его ладонь. - Куда она, бедолажная, денется, если ей еще кучу сессий сдавать? Проще уж ножки раздвинуть... Опа! Повлек, повлек, пузан хренов!
В самом деле, Буряковскому удалось-таки протащить свою жертву метра три, в сторону палатки. Однако она, решив, видимо, соблюдать в присутствии чужих визитеров, минимум светских приличий, в конце концов вырвалась, громким злым шепотом сообщила:
- Да потерпите вы до ночи, Михал Андреич, в самом деле!
И припустила в тайгу, наверное, чтобы отсидеться там среди чащобы, пока профессор охолонет - только ноженьки загорелые замелькали. Оставшись в одиночестве и понимая, должно быть, что в его нынешнем состоянии догнать и пленить девчонку - предприятие безнадежное, Буряковский выругался громко и совершенно неинтеллигентно, шумно высморкался наземь и, подвернув трусы, направился к джипу.
- Соточку позвольте, - вежливо попросил шофер.
- На тебе назад твою соточку, - сокрушенно сказал Котовский. - Ладно, остались при своих... - он спрыгнул на землю, размял ноги и с несказанной вежливостью осведомился: - Как проходят ученые занятия, господин профессор? Переворота в науке не ожидается?
- Какой тут переворот... - пробормотал " Буряковский, громко икая и пошатываясь. - С подобными к-кадрами переворота в науке произвести невозможно. Никакой дисциплины. Каждая сопля позволяет себе вульгарно манкировать своими обязанностями и в грош не ставит авторитет научного руководителя... Лизетт! громогласно воззвал он в сторону тайги, приложив ладони ко рту рупором.
Тайга безмолвствовала, как народ в известной трагедии.
- Вот видите, - грустно промолвил профессор, распространяя аромат доброй браги. - Какой тут переворот в науке...
- Ненаучные методы вы применяете, профессор, уж простите на худом слове, ласково сказал Котовский. - Мы - люди темные, гимназиев не кончали, однако совет всегда готовы высказать... Вы не пробовали объект ваших вожделений к дереву за ногу привязывать?
- Н-нет... - покачнулся Буряковский озадаченно.
- А вы попробуйте, профессор, попробуйте, - с непроницаемым лицом посоветовал Котовский. - Одним концом - к дереву, другим - за ногу, оченно способствует...
- А ведь правда! - просветленно гаркнул профессор. - Коллега, вы подали прекрасную идею! Данный эксперимент ограничивает способность объекта к неконтролируемому перемещению до минимума, сводя таковое до нулевой экспоненты...
- А я и говорю, - хладнокровно поддакнул Котовский. - Ясное дело, до самой что ни на есть нулевой экспоненты, любой академик с ходу согласится... Ну что, не нашли вы еще золотой шлем Александра Македонского? А то слышал я в Шантарске, что тут древние греки хаживали.
- Ч-чепуха! - воздел палец Буряковский. - Не было никаких таких древних греков! И никаких римлян не было... древних! Это все потом немцы придумали, чтобы оклеветать Ломоносова! Сейчас докажу! Он припустил в палатку и скоренько вернулся с толстенной растрепанной книгой без обложки. Потеснив Мазура, вскарабкался на заднее сиденье джипа, наполнив машину ядреным ароматом браги, распахнул книгу, спохватился, что держит ее вверх ногами, вернул в нормальное положение и возгласил:
- Вот, слушайте, что пишет академик Хоменко! "Поскольку средний параллакс Юпитера никогда не выходит за созвездие скорпиона, отсюда недвусмысленно вытекает, что
Новгородская летопись является позднейшей подделкой Якова Брюса..."
- Оно, конечно, - согласился Котовский. - Ежели параллакс, то тут уж никаких дискуссий... А не выпить ли нам за академика Хоменко?
Он достал из бардачка бутылку виски, большой пластмассовый стакан, и сноровисто набулькал такую дозу, что способна была в секунду уложить любого, находящегося в долгом запое.
Так оно и произошло - одним духом выхлебав чуть ли не треть бутылки, Буряковский посидел, таращась на них осоловело, потом стал клониться вправо, и, навалившись на плечо Мазура, смежил глазыньки.
- Давай, Степаныч, отволокем ученого человека в его фигвам, - хохотнул лысый. - Чтоб под ногами не путался... Что смотришь, чадо? Ладно уж, сходи в тайгу, поищи девочку, да объясни ей приличными словами, что в ближайшие часа три ей уж точно в трусы никто не полезет. Смотри у меня, прилично себя веди!
Он выпрыгнул первым и помог Мазуру вытащить храпящего профессора, тяжеленного, как матерый морж. Подхватив бородатого под микитки, они отволокли красу и гордость археологии в палатку, где и бросили без особых церемоний на смятый спальник. Котовский заботливо прикрыл крышку на громадном бидоне с брагой и звучно накинул защелку:
- Выдохнется еще, а к спиртному относиться надо уважительно...
- Пал Федорыч! - заорал снаружи шофер. - Они, похоже, возвращаются, грузовик едет!
ГЛАВА ВТОРАЯ. КАК БЛЮЛИСЬ ЗАВЕТЫ ЧИНГИСХАНА
Оба шустро вышли наружу. Из тайги опасливо возвращалась взъерошенная Лизетта -в обыденной жизни, надо полагать, просто Лизочка - а со стороны узкой дороги, рассекавшей чащобу, и в самом деле слышалось ворчанье мотора, причем автомобиль был явно не легковой.
- Какая у вас машина, Лиза? - спросил Мазур.
- Этот, как его... ГАЗ-66.
- Точно, - поддержал шофер. - Во-он "шестьдесят шестой" ползет. Лизочка, а не помочь ли вам на кухне? Я в армии был поваров первого разряда, генералов кормил в Генштабе, в самой засекреченной столовой...
Покосившись на Котовского и не встретив с его стороны особых возражений, он проворно удалился к печурке вслед за девушкой, на ходу вешая ей на уши какую-то лапшу. Она уже хихикала, девушка, понятное дело, а не лапша.
"Шестьдесят шестой" с выцветшим брезентовым тентом выехал на прогалину, остановился у дальней палатки, и оттуда стали выпрыгивать люди. Мазур подметил, что стекло в левой дверце разбито сразу бросавшимся в глаза образом - будто по нему от всей хулиганской души треснули чем-то тяжелым, и оно разлетелось почти целиком, только по краям рамы торчали разнокалиберные острые соколки.
Выпрыгнувший из кабины шофер бросился как раз к этому самому окну и уставился на него, яростно и беззвучно шевеля губами - с таким видом, словно загибал семиэтажную конструкцию.
Из кузова выпрыгивали "гробокопатели" - обоего пола, числом около десяти, и все какие-то понурые, удрученные, пыльным мешком из-за угла пришибленные, и это что-то не вполне походило на обычную рабочую усталость после душевной работы лопатой...
- Вон она, - тихонько сказал Котовский, подталкивая Мазура локтем. Томка.
Мазур откровенно уставился в указанном направлении:
- Которая? В клетчатой рубашечке?
- Нет, у которой на майке лошадь...
Мазур присмотрелся. И ощутил легонькое разочарование: он отчего-то ждал, что увидит роковую красотку вроде Лары. Ничего подобного. Девица как девица, отнюдь не урод, но ровным счетом ничего особенного - молодая, крепенькая, коротко стриженая, обыкновенная. Из таких во времена юности Мазура обычно рекрутировались боевитые комсорги или заядлые спортсменки, не то чтобы мужеподобные, но лишенные некой неуловимой доли секс-эппила. Только глаза определенно от Гвоздя - такие же светло-синие, волевые...
Они так и не разошлись - стояли тесной кучкой, почти не разговаривали, и лица оставались удрученными, потерянными. Их шофер торчал у разбитого окна, зло курил, то и дело сплевывая под ноги. Громко бросил подошедшей к нему женщине, выглядевшей гораздо старше студентов: