Безусловно, кое-какие подозрения у Лаврика будут - в особенности учитывая, что это дело прямиком попадет в его цепкие лапы, минуя милицию. Возможно, Лаврик и докопается до каких-то там обрывочков. Но - не более того. Слишком многих ключевых фигур уже нет среди живых, а те, что еще здравствуют, благоразумно промолчат, и прищучить их будет невозможно даже Лаврику. Обойдется. Точно, обойдется. Сглотнут...

А вот с Нечаевым никак нельзя было поступить иначе - улик против него и в самом деле не имелось. А Михася ему никак нельзя было простить - наверняка его мальчики Михася и убрали, когда он где-то лопухнулся, он же не знал про Нечаева, не подозревал, что доверять ему нельзя. А Нечаев наверняка бывал в здешнем Центре, здесь у него хватает высокопоставленных приятелей, вот и узнал, быть может, Михась с ним же и посоветовался обиняками...

Такой вот импровизированный суд офицерской чести, господа. А кто не без греха, пусть бросит в меня камень...

Вздохнув, Мазур поднялся, тщательно стер с картины свои отпечатки пальцев, отнес ее в спальню и, вернувшись, решительно снял телефонную трубку. Никакой радости от своего несомненного триумфа он не испытывал - как всякий раз, как обычно. Его триумфы оставляли позади столько трупов и сжигали столько нервов, что радоваться не было никакой возможности...

Красноярск, 2001