– Хорошо бы, – согласилась Летиция. – Я колола ее кинжалом, а она не пускает.

– Дай-ка я! – Он вскочил, рука его сжала ее колено. Он дернул за черный лоскут – не тут-то было! Мерзкая тварь буквально срослась с ногой. Летиции закричала от боли – ей показалось, что Авл сдирает с нее кожу живьем.

– Пойдем наверх, медики наверняка что-нибудь сделают. – Он протянул ей руку, и Летиция опустилась на землю: висеть в воздухе у нее не было сил. Тряпка больше не пыталась присосаться к полу, но и голень не отпускала.

Авл поднял Летицию на руки и понес. Она обхватила его руками за шею. Ее дыхание коснулось его щеки. Он почувствовал возбуждение. И был уверен, что и ее влечет к нему. Она уже склонила голову ему на плечо. Ее губы рядом… Эх, сейчас бы в спальню. Там наверху найдется пустая комнатка? Черная тряпка вытянула свой отросток и попыталась впиться Авлу в бедро. Он почувствовал липкое прикосновение и укол, похожий на укус. Авл отшатнулся и разжал руки. Не обладай Летиция способностью летать, она бы шлепнулась на пол. Но гениальный дар позволил ей удержаться в воздухе.

«А Элий бы ни за что не разжал рук», – подумала она, и нить, что протянулась меж нею и Авлом, лопнула с оглушительным звоном.

Летиция вскочила на ноги. Разумеется, Авл был прав, что разжал руки и почти отшвырнул от себя Летицию, иначе тряпка захватила бы в плен и его. Авл был прав, но эта правота не могла соединить лопнувшей нити.

«Никто, кроме Элия, никто никогда…» – повторяла Летиция про себя как клятву.

Она уже хотела вновь взмыть в воздух – чтоб подальше от Авла, но тут в гараж вбежал вигил и за ним охранники больницы.

Медики подкатили носилки, уложили на них Летицию. Авла оттеснили.

«Интересно, медик может испытывать отвращение к пациенту?» – подумала Летиция.

Диктатор Макций Проб плохо спал. Просыпался всякий раз раньше пяти. Быстро перекусив и приняв ванну, садился работать. Многие сравнивали его с Плинием Старшим. Кое-кто говорил это в глаза, надеясь польстить. Макций Проб соглашался. Что ж тут особенного, все трудяги похожи друг на друга. Постепенно работа засасывает, как вино или наркотик. Уже ничего не надо – ни женщин, ни развлечений, а только поскорее сесть к письменному столу. Дел много, и это хорошо. Когда дела иссякнут, и жизнь кончится. Не коротать же остаток дней, читая «Акту диурну» и потягивая разбавленное вино. Хорошо, что Постум так мал – значит, у Макция еще много дел впереди. Молодые не таковы. Даже самые лучшие из них не таковы. Даже его внук Марк совсем другой. Его волнуют мелочи, он слишком много суетится.

В этот раз диктатора разбудили ночью. Звонили из префектуры вигилов.

– На Августу напали ловцы, – доложил Курций.

Через полчаса префект вигилов явился лично. Вслед за ним прибыл центурион по особым делам Марк Проб. Сейчас для диктатора он был только центурионом, которому поручают вести подобные расследования.

– Где это случилось? – спросил Макций Проб.

– В гараже больницы, – кратко отвечал Курций.

– Репортеры оккупировали всю Эсквилинку, их там больше, чем медиков. Пытаются что-то разнюхать, – сообщил Марк Проб.

– Ну, и разнюхали что-нибудь?

– Ничего.

– Используйте их тоже. Эти ищейки порой опережают вигилов. Надеюсь, Августа вне опасности?

Марк замялся:

– И да, и нет…

– Что это значит?

– Черную ловушку удалось снять с ноги, но голень опухла, медики опасаются сильной интоксикации.

Диктатор помянул Орка. Какой абсурд, если вдуматься.

– Что она делала в больнице? – Он постарался взять себя в руки.

– Навещала секретаря Тиберия. Приказала одному из гвардейцев зачем-то охранять старика.

– И преторианец оставил Августу?! Надеюсь, с этим ослом разберутся! – Кажется, диктатор нашел, на ком сорвать гнев.

– Он вовремя вспомнил о своих обязанностях. А вот второй охранник исчез. И машина тоже. Парень, обслуживающий гараж, не видел, чтобы пурпурное авто выезжало со стоянки.

– «Триера» исчезла!? Улетела? Или уплыла в Клоаку Максиму[21]?

– Я говорю, что знаю. Теперь, когда гении нас больше не защищают, когда весь мир мертв, я поверю во все что угодно. Потому что теперь возможно все. – И Марк невольно поежился – ибо почудилось ему в то мгновение, что в спину ему как раз меж лопаток направлен остро отточенный клинок.

И гения больше нет за спиной.

– А что это за черная тварь?

– Ее отправили в лабораторию. Не могут установить, что это такое. Явно живая субстанция, но…

– Что «но»?

– Медики разводят руками.

– Что ты предлагаешь? Какие действия? – любящий дед смотрел на единственного внука не слишком ласково.

– Усилить охрану Августы, – предложил Марк.

– А так же императора, – добавил молчавший до той поры Курций.

– Преторианцы? Фрументарии?

– И те, и другие. И в придачу вигилы. И я бы приставил одного или двух надежных гениев к каждому.

Диктатор отрицательно покачал головой:

– Не доверию этим тварям.

– Я тоже. Но они могут то, что не можем мы.

– Я подумаю… – уклончиво отозвался диктатор. – И помните: за Августу и императора отвечаете головой. Вы оба.

– Андабат, – сказал неведомый сосед Гимпа.

Значит, утро. Пленник пробудился за стеной. Гимп открыл глаза. И увидел потолок.

Свет! От яркой вспышки Гимп зажмурился. Гимп лежал неподвижно, боясь разлепить веки. Вдруг свет только почудился? Вдруг… И все же Гимп осмелился. Дрогнули ресницы… Да, свет, несомненно! Свет мгновенно переплавился в боль. Боль пронзила мозг и застряла под черепом. От нее разбежалась по всему телу тонкая зудящая паутина. Гимп вновь распахнул глаза. Но ничего не увидел, кроме слепящей белизны. По щекам потекли слезы. Гимп сел на кровати, по-прежнему ничего не видя. Раньше мешала тьма. Теперь – свет. Его била дрожь. Ему казалось, что он ощущает льющийся свет кожей – он протянул ладони, будто хотел собрать в них лучи…

Вокруг одна белизна. И по ней лишайником расползалась какая-то муть. Зеленое… желтое… голубое… Наконец Гимп различил очертания комнаты. Стол, два ложа, кресла, стулья… Окно. Зрение возвращалось. Теперь он мог рассмотреть даже роспись на стене – яркая, будто только вчера написанная фреска. Гимп медленно обвел взглядом комнату. Столик из черного дерева, ваза муринского стекла… мраморная статуя… Окно. Он подошел к окну. Но за окном ничего не было. Чернота. Не может быть! Ведь сейчас утро. Гимп вновь затрясся. Осторожно приоткрыл решетку и просунул руку в щель. Сначала исчезли пальцы, потом вся кисть целиком. Тьма за окном ее поглотила. Будто Гимп погрузил руку в чернила. Гимп рванулся назад, спешно ощупал кисть. Пальцы были на месте. Он их видел теперь. В комнате. Но за окном рука становилась невидимой.

Гений отошел от окна. Ноги подгибались. Он сел. Что же это такое? Что?

Дверь распахнулась. И за дверью – тьма. Из тьмы в комнату шагнул человек. Шагнул и остановился, глядя прямо перед собой. Гимп вгляделся. Ему казалось, он знает гостя. Знает, но не может узнать.

Гимп постарался принять как можно более независимый вид.

– Неужели не рад меня видеть? – Гость раздвинул губы в улыбке. При этом он смотрел куда-то мимо Гимпа. Неужели тоже слеп? Нет, не тоже. Гимп-то видит.

– Кто ты? – спросил Гимп шепотом.

– Гюн, бывший гений знаменитого гладиатора и бога по совместительству, – отвечал гость. Неужели? Сейчас гость совершенно не походил на Юния Вера. Разве что ростом и атлетическим сложением. Лицо его сделалось бесформенным – нос, рот, лоб едва угадывались в мясной глыбе, что венчала мощную шею. Надо же какая перемена… – Рад тебя видеть, – продолжал Гюн. – Ты наконец вступишь в наши ряды.