Герои Высоцкого рвутся из "здесь" в "там". Но, может, их не устраивает что-то не столько вокруг, сколько в себе самих? И если повернуть вопрос так, то окажется, что волк из "Охоты" все-таки вырвался за флажки. Он не смог преодолеть их вовне, но они исчезли в нем самом.

Герои ВВ стремятся вырваться из "здесь", где обитают умеренные люди середины. Но ведь "здесь" живут не только середняки, а и сами рвущиеся отсюда. И не только живут -- они стали такими именно тут. Значит, дело не в "здесь", а в самом человеке. И может, это просто иллюзия, поиск более легкого выхода: изменить не себя, а свое местопребывание? Уйти от проблем. Внешнее вместо внутреннего. Об этом "Москва-Одесса", да и не только она.

Об этом, между прочим, и "Охота на волков". Пока волк видит во флажках препятствие внешнее, он вечно обречен, вырываясь за флажки, оказываться в новом окружении. Но как только он поймет, что флажки внутри него, -- они исчезнут сами собой.

Не только "здесь", но и "там" надо жить, строить себя и вокруг себя. От этой-то необходимости и пытаются убежать герои ВВ. Туда, где нас нет, то есть нет меня с моими проблемами. Но от себя не убежишь. Тут-то и становится очевидным, что дело не в "здесь" и "там", не во внешних обстоятельствах, а в том, что внутри человека, в его душе.

Мир един, он "здесь", от него никуда не уйти, не спрятаться. И с гор невозможно не спуститься. Они потому для нас и Горы, что -- на время, на миг. В горах -- единение, дружественность, отвага и т. п. не потому, что это горы, а потому, что -- временно. Навсегда в горах остаться можно -- живут же там люди. Но для них горы будут уже не "там", а "здесь"109. Кстати, возвращаться с гор и нужно для того, чтобы они оставались Горами, не превратились бы в обычное место жительства взамен места бегства. Чтобы было куда "уходить".

Суета городов -- "колышек", который был вбит в начале "Прощания с горами". Оставляя в горах свое сердце, мы вбиваем крюк, к которому потом будем подтягиваться снизу, из суеты городов. Нескончаемое движение -- жизнь -и будет проходить между этими полюсами, перемещаясь от одного к другому и обратно, как маятник: вверх-вниз, вверх-вниз... Жизнь-маятник -- такой она предстает в текстах Высоцкого -- от "Прощания с горами" до "Райских яблок".

x x x

В "альпинистском" цикле есть одна особенность: у кульминаций "горных" сюжетов бывает странное разрешение. Конечно, за пиком всегда наступает спад, но такой...

А день, какой был день тогда!

Ах, да, среда...

Это как пелена, которая вдруг спадает с глаз, и ты видишь все не в розовом, романтическом ореоле, а в естественном свете.

Весь мир на ладони, ты счастлив и нем

И только немного завидуешь тем,

Другим, у которых вершина еще впереди.

Дело даже не в том, что зависть -- бытовое, низкое чувство, и как-то диковато ее соседство с ощущением себя на вершине мира, а в несоответствии масштаба этих чувств. Но и в том тоже, что даже по достижении цели, на самом пике, блаженство все-таки не поглощает героя, и след азарта первенства даже и здесь, на самой вершине, не исчезает.

Какая-то болезненность ощущается в пристрастии персонажей Высоцкого к непокоренным вершинам, к первенству. Что-то невысказанное, глубоко потаенное гложет их. Эта червоточина -- неверие в себя. Хоть и заявляет герой:

Что здесь сомнения я смог

В себе убить, -

нет, не удается ему это, потому он и рвется исступленно в горы, раз за разом110. Не верит герой Высоцкого не столько другу, который оказался вдруг, сколько самому себе. Себя он прежде всего тянет в горы снова и снова, ища там подтверждения своему человеческому достоинству111. Он словно не верит, что покорит следующую вершину, не случайно непокоренная ассоциируется у него со смертью:

Как вечным огнем, сияет днем

Вершина изумрудным льдом,

Которую ты так и не покорил.

И в этом контексте горы, на которых никто не бывал, означают не просто мечту, а недостижимую мечту, мечту-мираж -- как горизонт, который вечно впереди, вечно манит и вечно же недосягаемо неуловим112. Конечно, при таком настрое горы не отпускают героя ВВ, и он повторяет, как заклинание:

Я, конечно, вернусь...

Но это уже другая песня.

x x x

Персонажи песен Высоцкого рвутся к вершине не из стремления к идеалу, ими правит азарт движения/действия. Не может горовосхождение в этих текстах быть понято как метафора самосовершенствования человека -- просто потому, что сам факт покорения вершины ничего в персонажах не меняет. Они вообще неизменны: какими приходят в песню, такими ее и покидают. Разве что внутри песни приоткрывают себе (и нам) нечто в себе подспудное, потаенное от суеты будней. Идея стремления к идеалу была чужда не только героям Высоцкого, но и самому автору113. Ему близка была другая: экстремальные ситуации вызывают к жизни в человеке то лучшее, что есть в нем. Именно об этом писал ВВ, это прежде всего показывал в "альпинистском" цикле. И мотив возвращения в таком контексте приобретает совсем другой дополнительный смысл. Он скрыт за строкой:

Что же делать -- и боги спускались на землю.

Опорная мысль та, что Высоцкий имел в виду древнегреческих богов (а не Христа, как приходилось читать). И дело даже не во множественном числе и обиталище означенных богов, горе Олимп, а в смысле выражения боги спускались (откровенная параллель со спускаемся мы с покоренных вершин). "Спускались" -то есть "опускались". Опускались до людских низких страстей. Эта параллель придает возвращению оттенок, очень важный для поэтического мира Высоцкого: в возвращении в суету городов -- т. е. на свой повседневный уровень, к себе обыденному, человеку середины -- ничего катастрофического нет, ведь и боги спускались... Невозможно постоянно жить на вершинах духа, но нужно стремиться и подниматься иногда до них. Чтобы осознавать в себе скрытые, дремлющие силы и хоть изредка их реализовывать.

И самое главное. Полюса в мире Высоцкого не противостоят друг другу. Между ними не пустота вражды, отчуждения, борьбы и ненависти, между ними -многообразие жизни114, человеческой личности. Между ними -- полнота бытия115. Для того, чтобы о ней напомнить, и появляются эти полюса так часто в песнях Высоцкого. Потому и уход "туда", вверх, для его героев -- это углубление в себя и вытаскивание из тайников-запасников души, со дна, заветных мерцающих ракушек, несущих звездный блеск. И вновь -- в который уже раз -- мы видим единство, цельность поэтического мира Высоцкого, когда, вглядываясь во тьму глубин, проникаешь в горные выси, а взбираясь на вершины, обнаруживаешь, что достиг самых потаенных глубин души.

1991,1993

10. "ЕСЛИ ДРУГ ОКАЗАЛСЯ ВДРУГ..."

... "От безвкусицы, вульгарности, халтуры совсем недалеко до прямой аморальности. Недавно в пионерском лагере "Орленок" чудесный музыкальный руководитель Виктор Малов разговаривал с детьми о песне ...>. Зашел разговор о песне В.Высоцкого "Друг", которая распространилась с помощью радио среди молодежи и даже среди детей. Причины популярности этой песни просты: мелодия сверхэлементарная, тема -- как будто о дружбе. А о дружбе всегда и всем хочется петь. А о чем она на самом деле? Если парень в горах "оступился и в крик, значит, рядом с тобой -- чужой" -- и тут же вывод: "Ты его не брани -- гони". Что это за философия?! Ну споткнулся, ну закричал, допустим, даже испугался -- так его сразу же назвать чужим и гнать?

Мы привыкли думать, что друзья познаются именно в беде, в трудную минуту. А впрочем, Высоцкий тоже так думает, но только по отношению самого себя. И потому дальше поет так: "А когда ты упал со скал, он стонал, но держал... значит, как на себя самого, положись на него". Вот это выходит друг! Вот как Высоцкий понимает дружбу... Какая аморальная позиция"116*.

И снова: правомерен ли подход к художественному тексту как к реальной ситуации? Может ли иметь значение, что описанного Высоцким в этой песне на самом деле быть не могло? Ну, например, человека, невнятно поступившего на равнине, ни один здравомыслящий альпинист в горы бы не потащил. Опять же никто бы в горах никого не "гнал" с ледника.