Не отрываясь от бинокля, Олег щелкнул "зажигалкой".
На связь вышел Михаил. Семен не отзывался.
Муха коротко сообщил в лагерь о происходящем.
-- Зараза! -- возбужденно пискнула "зажигалка". -- Где Семен? Куда он делся?
-- Рванул к тебе... Я и сам не пойму, где он... Слушай! Возможно, пакет пока еще там, под нашей техничкой. Могли бы взять.
-- Я далеко. Наведи Семена.
-- Рад бы, только где он?
А в поле зрения бинокля происходило что-то непонятное. Тот, что вылез из-под фургона, миновал стоянку японцев, чуть задержался около американцев. Теперь он уже не таился, вел себя совершенно непринужденно -- просто прогуливался, дышал кислородом. Двигался этот человек удивительно легко, спортивной поступью -- вот вышел за пределы лагеря, вот удалился в темноту, вот показался с другой стороны и вновь вернулся в его границы... Похоже, он шел по кругу. Увеличение было достаточно сильным, но лица по-прежнему нельзя было рассмотреть из-за прядей темных волос, падавших на глаза. Он вновь возвращался к российскому лагерю, но уже с другой стороны, так что Олег мог видеть его только со спины. Следивший за ним неизвестный, пригнувшись, двигался по его следу.
И тут где-то в лагере хлопнул выстрел, за ним -- второй...
Длинноволосый сначала кинулся вперед, потом метнулся назад. Прильнул к борту какой-то темной машины, и на миг слился с ней.
В лагере поднялся переполох. Олег видел, что многие технари оторвались от работы и с недоумением смотрят в ту сторону, откуда раздались выстрелы, люди из разных команд повыскакивали из палаток. На звук выстрелов из-за деревьев в направлении лагеря раллистов выбежала чуть ли не рота одинаковых молодых людей в тюбетейках -- не иначе все те же утренние местные гебисты, -- и они взволнованно забегали по периметру площадки, видимо не понимая, что произошло.
Тут у Олега в кармане курточки задрожала "зажигалка".
-- Слышал? -- встревоженно спросил Михаил.
-- Ясное дело! Что стряслось? Где Семка?
-- Сгинул куда-то. Видно, что-то случилось. Оставайся пока там и продолжай наблюдение...
-- Есть!
Муха по-прежнему следил за тем, что происходило в лагере.
Артист не появлялся. Человек в шортах исчез. А тот, что держал в поле зрения длинноволосого, продолжал скрытое наблюдение за своим объектом, прячась за крылья, бамперы и капоты высоких "джипов".
И тут Олег понял, что заставило длинноволосого отступить во тьму. Из-за поворота, озираясь, торопливо вышел тот высокий в спортивной кепочке, но пистолета в его руке уже не было. Встревоженно оглядываясь, но уже не таясь, он быстро проследовал к стоянке россиян, и его тотчас обступили, возбужденно размахивая руками, несколько человек.
Длинноволосый, по-прежнему не замечая наблюдателя, быстро зашагал в том же направлении к стойбищу россиян. Это шел он, несомненно, но приметных длинных волос на его голове уже не было...
-- А... ч-черт! -- тряхнул головой Олег. -- Скинули паричок...
А бывший длинноволосый беспрепятственно оказался внутри ограждения у российских автомобилей, подошел к человеку в кепке и о чем-то торопливо заговорил с ним. Тот кивнул и вместе с двумя или тремя механиками тут же шагнул куда-то в сторону и скрылся в темноте.
Оставшись один, пришедший обошел техничку, сунулся под нее, быстро вытащил пакет из-под заднего моста, стремительно вернулся с ним обратно в фургон, пробыл там не больше десяти секунд и снова оказался снаружи, но уже с пустыми руками. Потом устремился туда, куда ушли остальные. Но двигался уже неспешно, расслабленной, ленивой походкой.
А тот, что все это время следил за ним, пошел в сторону от российского лагеря и пропал за машинами.
Артиста крепко держали двое. В лицо ударил, ослепив, луч яркого фонаря. Он уже понял -- угодил в руки туркменской службы безопасности.
-- Ай-яй-яй, как нехорошо! -- прозвучал рядом укоризненный голос с сильным акцентом. -- Совсем нехорошо. Такой молодой, такой красивый...
-- Вы не имеете права! -- возмутился Артист. -- Я российский журналист! Вот мои документы. Пожалуйста, убедитесь!
-- Какой российский журналист, почему российский журналист? Все журналисты вон там, в лагере. А это зачем? -- Рука говорившего постучала по биноклю.
Ослепленный лучом фонаря, Артист слышал только голос. Его трясло от досады и нетерпения. В любую секунду там, внизу, все могло измениться. "Вот вляпался, -- думал он. -- Хотя по-своему они, конечно, правы. Не придерешься".
Выкручиваться надо было как можно скорей и без международных инцидентов. Тем более что "зажигалка" в кармане рубашки раз за разом оживала и начинала трепетать.
-- Сейчас все объясню, -- лихорадочно импровизировал Семен. -- Мы тут жили, когда я был мальчишкой, в Красноводске. Двадцать лет не был здесь, понимаете? А на рассвете выезжать. Когда еще окажусь? Решил пройтись немного, найти свой дом...
-- На улице какой жил? -- спросил из-за спины один из тех, что заломили ему руки.
-- На улице Ленина, -- без запинки отрапортовал Семен. -- Улица Ленина, дом три...
-- Вот интересно! -- воскликнул человек. -- Дом три. А я жил -- дом пять. Только не помню тебя.
-- Какое там помнить, -- махнул рукой Семен. -- Мы же мальчишками были. Да и жили мы тут недолго.
-- В школу какую ходил?
-- Какая школа, мне пять лет было, -- удивился Семен. -- Ну и пошел посмотреть... -- продолжил он.
-- А зачем ночью?
-- Так днем некогда было, работал. Никто же не сказал, что ночью нельзя... -- Семен улыбнулся, постаравшись вложить в улыбку все свое обаяние. -- Туркмены добрый народ, -- сказал он с легким укором, -- так у меня с детства в памяти отложилось. Столько лет мечтал сюда попасть, вот и попал... Ладно, ведите меня куда хотите! Будет скандал, кончится плохо для вас, не для меня. Ваш мудрый президент, великий и славный туркмен-баши, ведет свободный Туркменистан дорогой мира и сотрудничества. Так неужели вы хотите помешать своему президенту?
-- Хи-итрый... -- засмеялся человек.
-- Нет, я не хитрый, -- с пафосом воскликнул Семен. -- Меня незаслуженно оскорбили и обидели. Я шел по улице, и на меня напали! Ну что же, что же вы не ведете меня? Ведите!
Но они почему-то не двигались, заговорили по-туркменски.
"Хороший знак... -- подумал Семен. -- Советский человек остается советским. И ничего с этим не поделаешь".
-- Вы лучше приезжайте ко мне в Москву, -- сказал Семен, -- посидим как друзья, над этим случаем посмеемся. Закон, конечно, есть закон. Я понимаю вас прекрасно. Чтоб вы были спокойны, надо разобраться...
Он все-таки знал таких людей. Везде и всюду они мыслили одинаково -повиновение гасило их рвение. Покорный им вызывал лишь скуку.
-- В Москву -- хорошо... -- сказал один из них и вздохнул.
-- Вот, пожалуйста, -- Семен достал и протянул паспорт, -- записывайте адрес.
Но адрес они переписывать не стали. Или просто не успели: внизу, в лагере, вдруг хлопнул выстрел и со всех сторон послышался разноголосый собачий лай.
-- Слышишь? -- сказал старший. Он поднес к губам рацию, отдал какой-то приказ по-туркменски и снова повернулся к Семену. -- Стреляют! Кто стрелял? Зачем стрелял? Не знаешь, да? Слушай -- зачем адрес? Мы сейчас другое запишем, -- засмеялся он, -- почему ты в райкоме партии жил? Как мальчик в райкоме жил? Вот объяснишь -- и проводим тебя в ваш лагерь, как дорогого гостя...
"Эх... -- подумал Артист. -- Кажется, влип-таки я с этой проклятой улицей Ленина!"
-- Ну ладно, ладно, шучу... -- ласково сказал старший. -- Может, я забыл? Может, не райком был? А?
Они привели его к лагерю. Конечно, больше всего на свете Семену сейчас не хотелось, чтобы вызволять "Аркадия Белецкого" подняли среди ночи Леонида Павловича Добрынина.
Но всемилостивый Аллах смягчил сердца своих верных сыновей.
-- Беги! -- сказал старший. -- Ты же не стрелял? Ты гулял, да? Только ночью больше не ходи. Людей много, люди разные... Беги...
