-- Ты смотри, а?! -- взвился Муха. -- Да так что угодно припаять можно! Где на нашей машине след удара? Где доказательства?
-- Не волнуйся, парень! Будут и следы, будут и доказательства, -заверил майор. -- Кроме вас, тут никто не проезжал. Так что спрячь зубы, пока торчат.
-- Не рыпайся, Муха, -- бросил Пастух.
Через считанные минуты все шестеро были в наручниках. Их уже собирались рассаживать по машинам ГАИ, но тут подкатили три небольших темных фургона.
Из них выскочили какие-то люди в армейской форме и после короткого разговора с майором ГАИ они затолкали задержанных в эти глухие фургоны, повалили их на пол и повезли куда-то в полной темноте.
Ехали долго, не менее полутора часов. Говорить запретили. Каждое слово стоило жестокого удара, который следовал из темноты. Фургоны кружили, тормозили и разгонялись... Определить направление было невозможно.
Наконец прикатили куда-то. С лязгом отворили задние двери. Пинками вытряхнули из фургонов. Они еле успели оглядеться.
Фургоны стояли в обширном темном дворе, окруженном высоким забором, за которым высились, освещенные луной, шумящие сосны. С диким рыком и лаем, вставая на дыбы и вздымая шерсть на загривках, на длинных цепях бесновались несколько кавказских овчарок.
Озираться и разглядывать местность не пришлось. Подталкивая автоматами, их погнали к огромному загородному дому, похожему на дорогой дачный особняк, в котором светилось всего одно узкое окно. Ввели в дом, провели коридорами и оставили одних в роскошно обставленной гостиной с камином.
Здесь было довольно светло, в камине потрескивал огонь. Всюду -- на стенах и на полу -- дорогие ковры. Добротная старомодная мебель красного дерева, в высоких книжных шкафах -- многотомные энциклопедии, иностранные словари, собрания сочинений. В нише темнел экран большого японского телевизора, на нем на подставке из прозрачного оргстекла красовалась модель-копия голубой подводной лодки с золотым штырьком перископа над рубкой.
Помещение, судя по всему, было жилое, и в то же время по каким-то неуловимым признакам в нем угадывалось нечто казенное. Почему-то все шестеро почувствовали это сразу.
-- Госдача, -- шепнул Док Пастуху. -- Или вроде того.
Сергей глазами показал, чтобы тот помалкивал.
Вошел плотный человек в дорогом темно-сером штатском костюме. Однако походка и выправка легко выдавали в нем военного, скорее всего из спецподразделения: не то "медведя"-телохранителя, не то опера-"волкодава".
Лицо его скрывала черная вязаная шапка-маска с прорезями для глаз, и такая экипировка выглядела непривычно, как-то не вязалась с цивильной одеждой. Вошедший достал ключ, молча, переходя от одного к другому, снял с каждого по очереди наручники. Вручил единственному курящему из них, Ивану, пачку сигарет, зажигалку и отступил на шаг.
-- Значит, так, господа, -- сказал он. -- Люди вы опытные, военные, лишних объяснений не требуется. Сопротивление, бегство и прочую дурь из головы можно выбросить сразу. Есть вопросы, пожелания?
Все шестеро молчали. Но вдруг поднял голову Трубач.
-- У меня в нашей машине остался саксофон, друзья подарили. Так чтобы был в целости и сохранности.
Человек в маске усмехнулся.
-- Если господин Ухов считает, что это для него сейчас самое актуальное, то может не волноваться.
-- Кто вы и что вам надо? -- резко спросил Пастух.
-- В течение часа вам ответят на кое-какие вопросы, -- спокойно сообщил тот и вышел.
Все понимали: обсуждать что-либо в этих стенах глупо и бессмысленно. Растирая запястья, молча переглядываясь и рассматривая обстановку, расселись по креслам. Перегудов закурил и, закинув голову, закрыл глаза.
-- Боюсь, Коля, -- сказал Артист, -- тут тебе не твоя Матросская Тишина. Тут дурдом посерьезнее.
-- Тюряга тут, а не дурдом, -- сквозь зубы процедил Трубач. -Натуральная гэбэшная хаза.
-- Ошибаетесь, Николай Михайлович, -- вдруг раздался чей-то внушительный мужской голос из невидимого динамика. -- Вы попали совсем в другое место. Нам предстоит очень серьезный разговор. Но прежде мне бы хотелось, чтобы вы ясно осознали свое положение. От вас потребуется тридцать минут внимания. Потом продолжим беседу.
Огромный экран телевизора вспыхнул и засветился. Возникло превосходное цветное изображение: вот они все шестеро сидят на полянке у костра, дружно сдвигая солдатские кружки, вот Трубач отправляется к "патролу" и, остолбенев, молча смотрит на коробку с саксофоном...
На всех кадрах в углу четко фиксировались электронные цифры тайм-кода: число, месяц, год, часы, бегущие минуты и секунды записи.
Снято было издалека, сверхсильной цифровой оптикой, и, хотя камера слегка подрагивала, качество записи поражало. Но главное -- каждое слово их запечатлелось на фонограмме. Все самые сокровенные, самые доверительные вчерашние разговоры, все смешки, все признания, все воспоминания о прошлых делах. Расслабившись и малость подвыпив у костра, они рассказали о себе слишком много.
Проклятые "жучки"-висюльки на белой хламиде Боцмана оправдали себя с лихвой.
Пастухов сокрушенно покачал головой.
А в это время он сам с горечью говорил с экрана:
"...Если бы нашлось действительно стоящее дело, я бы еще покувыркался. Но только вместе с вами..."
-- Н-да, -- сказал в пространство Трубач. -- Техника!
Потом, но уже с другой точки было запечатлено, как этим утром они разминались, боролись, бегали и бултыхались в речке. А вот Артист и Иван скрываются с Боцманом в лесу, чтобы исследовать его чемпионский костюм. Вот когда уже наткнулись на хитрые висюльки и смекнули, что к чему, разговоры смолкают -- и с пленки звучат лишь потрескивания, щелчки, птичий свист, незначительные отрывочные фразы и междометия...
-- Продолжим наш сериал, -- вновь раздался голос из динамиков. -Дальше все значительно интереснее...
На черном экране загорелись сдвоенные точки огней, из тьмы возник их "джип", вдруг он резко вильнул, остановился -- и взгляд камеры перенесся на изувеченное женское тело, распластанное на дороге. Причем сумели как-то так смонтировать и переставить кадры, что возникла полная иллюзия наезда на женщину в эту самую минуту именно этого "джипа", что подтверждала и ложная фиксация момента записи в углу изображения.
Включили стоп-кадр. Они сидели и молча смотрели на бездыханную женщину, лежащую на бетоне. Кадр не менялся, и эта странная пауза все длилась и не кончалась...
Человек, что обращался к ним из скрытых динамиков, спрятанных в разных углах комнаты, где они сидели в заточении перед экраном, был здесь, в этой же огромной даче, на втором этаже.
И он тоже смотрел на экран большого телевизора, стоящего на столе рядом с пультом и аппаратными шкафами, на которых перемигивались разноцветные огоньки светодиодов.
На экране мрачно переглядывались его пленники -- Сергей Пастухов, Иван Перегудов, Дмитрий Хохлов, Семен Злотников, Николай Ухов и Олег Мухин.
Человек в затененном кабинете был не один. Рядом с ним сидели еще двое мужчин, чьи лица тоже скрывал полумрак. Но чувствовалось, что первый повелевает здесь всем и всеми.
Он держал в руке дистанционный пульт, которым управлял на расстоянии незримой телекамерой. Ее объектив холодно рассматривал, как товар на прилавке, шестерых бывших элитных офицеров войск специального назначения Российской армии. Камера брала крупным планом то одно лицо, то второе, то третье.
Вот они все перед ним. В его полной власти. Со всем своим прошлым и будущим. Резко сведенные брови Пастухова. Колючий, напряженный взгляд исподлобья Мухина. Покусывающий губу Перегудов. Насупившийся Хохлов. Погруженный в себя бородатый Ухов. Чуть иронично прищуривший глаз Злотников. Наконец-то он мог не спеша рассмотреть каждого.
-- В них действительно что-то есть... -- сказал тот, что повелевал здесь всеми. -- Передайте Чернецову -- я им доволен. Он нашел тех, кто нам нужен. Хотя... не будем спешить.
