– А то! Сперва бежал как оглашенный, будто его резать собирались.

Прятался почти год где-то, а теперь пожаловал. Не боишься, значит? Стало быть, приперло, раз отважился! Я так и знал, что еще свидимся и что я пригожусь.

Кажется, он всерьез на меня обиделся, что я тогда не дал ему себя зарезать. Или намаялся, оттого что не стало слушателя и не с кем было столько времени как следует выпить.

– Так чего мне прятаться-то от вас? – довольно искренне изумился я. – Здорово! Да я от вас-то и не прятался. Наоборот, боялся вас подвести.

Вдруг, думаю, следят за мной? Не-е, не такой я человек, чтобы вас, великого специалиста, каких в Москве других нет, подставить из-за ерунды!

Я тараторил, хотя знал: чем больше говоришь, тем больше вероятность брякнуть лишнее. А с другой стороны, тот, кто больше молчит, тот и больше опасений вызывает, верно? Привлекает больше внимания к каждому своему слову, так? А при моей комплекции и при очень среднем, хоть и весьма специальном образовании чем меньше внимания и опаски провоцируешь, тем дольше живешь. К тому же когда кто-то много натараторил, поди-ка еще выдели из мешанины суть.

– Ты за меня не бойся, – недовольно буркнул Полянкин, набычив лобастую с проплешинами голову. – Обо мне есть кому беспокоиться. Ты лучше скажи: почему убег тогда и чего тебе сейчас понадобилось?

Актерское мастерство мне преподавал старший лейтенант Семен Злотников, у которого лучше получалось входить в дот с гранатометом, чем в образ Гамлета, отмахивающегося от любвеобильной Офелии. Но у Семена незаконченное высшее театральное образование, благодаря чему он не только стал называться Артистом, но и мог рассказать-показать много-много чего интересного. А между прочим, далеко не все учителя сами умеют делать то, чему учат. Сема был замечательный наставник. Я знаю, что я не Смоктуновский и не Гафт, мне и крошечную ролишку не сыграть на сцене. Но только благодаря Семиным урокам я и не тщусь кого-то изображать. Просто выпячиваю ту собственную черту, которая мне в данный момент выгоднее. Или проще. А главное – не вру.

Я действительно люблю иногда поболтать. И умом, коль влип в такую историю, не отличаюсь. А поскольку Полянкин мне действительно позарез нужен, я и сам верю, что у него нет оснований меня опасаться, и его в этом убеждаю. Кого опасаться: болтуна-недомерка, который наивно старается притворяться простодушнее, чем он есть? Ну уж эти-то мои потуги от зоркого глаза Михаила Федоровича не укрываются.

«Что бы ты ни делал, ты заставляешь окружающих вначале подыгрывать твоей роли, потом поверить в нее, а потом так привыкнуть к ней, что она в их глазах из роли уже становится твоей сущностью». Это – тоже из наставлений бывшего лейтенанта Семена Злотникова, то бишь Артиста. Нас тогда очень плотно зажали, и мы путешествовали с ним по Европе, не зная, из-за какого куста по нам шандарахнут из гранатомета.

Но сейчас мне такой правды образа даже и не надо. Я просто хочу, чтобы Михуил ибн Федорович был уверен: он в любой момент и – что особенно важно – легко меня обдурит или согнет в бараний рог. Много ли, мол, надо для хилого дурачка? Пока он так считает, мои шансы выкрутиться высоки. А поскольку поводов убедиться в собственной глупости у меня хватало более чем, я, не боясь переборщить, строил дурачка:

– Чего тогда сбег, спрашивается? Я потому сбег, что за вас испугался.

Во, думаю, обидел хорошего человека, он щас грех на душу возьмет. А кто будет виноват? Я и буду. Лучше, подумал, уйти по-хорошему, не доводить до греха. Пральна?

– Что-то ты шибко много думаешь, – нехорошо усмехнулся Полянкин. – Только, боюсь, не то думаешь. Понял – нет? Ты думаешь, ты Колобок, что ли?

Раз уже от дедушки ушел и еще раз уйдешь?

Не понравился мне такой поворот. Тем более что именно так я и прикидывал поступить в дальнейшем. Но, увы, я чувствовал, что устал. Все ж таки весь день на ногах да по морозу. Очень хотелось расслабиться и подремать. Даже кофе меня не взбодрил. К тому же, с другой стороны, хорошо, что у Михаила Федоровича появился лишний повод блеснуть превосходством в уме. Этому мы оба рады. Он – потому что приятно опять оказаться мудрее другого, а я – потому что поточнее узнал о его умонастроении. При таком раскладе лишней информации не бывает.

– А может, я и уходить не хочу? – растерялся я. – Чего мне уходить, если я только пришел? Но если не вовремя, то я...

– Сиди уж, – как бы добрея, успокоил Полянкин. – Чего ты такой напуганный?

– Похоже, подставили меня... Мы с приятелями подрядились выполнить одну работенку. Отвезти кое-что. Но собака учуяла бомбу. Тогда я и подумал...

– Погоди-погоди, – поморщился Мишаня. – Не части. Давай по порядку.

Все сначала...

Он глядел на меня начальственно, будто я обязан его слушаться. Похоже, принцип у него такой: раз тебе надо, значит, ты подчиняешься. Я не спорил.

Хотя Мишаню, конечно, развезло: «Все сначала». Если все, да еще сначала, то надо от самого рождения начинать: «Слишком маленьким я уродился...» И для почина я протянул ему руку с браслетом.

– А не жахнет ли это хозяйство, пока я исповедоваться буду?

Слишком маленьким я уродился, чтобы жить легко и просто. Посему большую часть жизни приходилось выкручиваться в одиночку. Человеку нормальному, среднего роста, никогда не понять всего, что чувствует низкорослый, или, если называть все своими словами, недомерок, коротышка.

Наверное, только евреи ощущают нечто похожее. Они знают, каково это: быть по сути как все и всегда хоть чуть-чуть, но другими.

Неприятно думать, что меня гнетет комплекс неполноценности. Надеюсь, что если и есть в моем случае какой-то комплекс, так это комплекс своеобразия. Но не уверен. Хотя многое, что случается со мной, можно понять, только учитывая особенности моего телосложения.

Я – Олег Федорович Мухин. Двадцати восьми лет от роду. Метр шестьдесят два ростом. Бывший школьник, бывший курсант, бывший лейтенант, бывший спецназовец. А ныне свободный предприниматель. Из тех, о ком говорят «метр с кепкой». Вопрос на сообразительность: угадайте с трех раз, как меня звали в школе?

А в военном училище?

А в особом разведовательно-диверсионном отряде капитана Пастухова?

Вот именно.

Всегда и всюду – Муха.

И те, кто меня любил, и те, кому было на меня плевать, и те, кто уважал, и те, кто презирал, зовут меня Мухой. Фамилия точно накладывалась на рост, а я отдувался. Не могу сказать, давно сбился со счета, сколько раз я слышал похвалу:

– Ну, Муха, молодец. Как приложил! Не ожидал...

Или:

– Вы не глядите, что Муха. В деле он – ого-го!

– Ну ты и хитрый! Кто бы мог подумать?

Всего-то четырнадцати сантиметров не хватает мне до нормальных ста семидесяти шести. Но из-за них многие слова, незаметные обладателям среднего роста, для меня хуже серпа у того самого места. Только однажды в жизни я без драки ударил женщину. Она сказала мне в жарком постельном сумраке:

– Ты – прелесть. Вот уж не ожидала от такой шмакодявки...

А раз не ожидала, чего легла со мной? Из жалости? Из любопытства?

Хотя, конечно, бить дам нехорошо. Очень извиняюсь.

С детства учеба не требовала от меня особых усилий: нравилось учиться, вот я и держался в отличниках. Старался не соответствовать прозвищу. Ну и добился: начал фигурировать как «малявка с мозгами». Потом некое время надеялся, что если буду силен и ловок, то смогу заставить относиться к себе с уважением. Качал мышцы, набрался опыта, занимаясь боксом и охотно ввязываясь в драки. Освоил массу подлых приемчиков. Мог осилить практически любого сверстника.

И что? Все без толку. Невозможно заслонить одно другим. Если ты сморозишь глупость, тебе не скажут просто «тупой», обязательно дополнят:

«тупой коротышка». Если ум проявил: «Мал золотник, да дорог». Получалось, что больнее и чаще обижали не тогда, когда язвили, а как раз похваливая.

Как симпатично-то уродца.