-- Господи Боже! -- не выдержал кто-то. -- Да за что-ж вас сюда послали?

-- Да я уж говорил, сынок, что не знаю. Какой с меня вред? А вот, все возят по тюрьмам разным. Три годочка какого-то лагеря назначили...

-- Соловки, вeрно?

-- Не знаю, сынок, и этого не знаю... Дал бы то Господь, чтобы туда послали. В молодые годы был я в этом святом мeстe. Видал все благолeпiе монастыря-то Соловецкаго. У нас, на Новом-то Афонe, скалы дикiя, юг, море синее... А там, на Соловках, тихо все, бeдно. А монаху-то суровое, да бeдное -- для души-то легче. Да... Думал я еще раз съeздить туда перед смертью, да вот 372 не привел Господь... А теперь, вот, за рeшетками везут. Как звeря, али убiйцу лютаго! Ну, что-ж! На все Божiя воля! Без Его святой воли и волос с головы не упадет... Не вeдают бо, что творят.

На нeсколько секунд воцарилась мертвая тишина. Для всeх нас, столько слышавших про ужасы Соловецкаго концлагеря, было ясно, что старику не выйти оттуда живым. Не даром Соловки, превращенные в самый суровый застeнок краснаго террора, называли "островом пыток и смерти". Я сам, только что вырвавшись оттуда и направляясь в Сибирскую ссылку, знал лучше многих, что для старика заключенiе в Соловки -- замаскированная смертная казнь...

Видимо, монах понял наше молчанiе.

-- Да... В Соловки, значит, -- медленно повторил он. -- Ну, что-ж... Там и умереть легче будет. Благодать-то Божья незримо витает в святом мeстe. И злым людям не очернить святыни. Только бы, вот, доeхать живым туда, а там... Это вам, молодым, смерть страшна. А нам, старикам, служителям Божьим... Мы как с трудной дороги домой возвращаемся, когда час послeднiй пробьет. С чистой совeстью, да с именем Божьим вездe смерть легка...

Слова старика, сказанныя с невыразимой простотой, произвели необычайное впечатлeнiе на всeх нас, измученных, голодных, оторванных от дома и семьи, у кого они были, видящих впереди тернистый путь совeтскаго заключенiя -безконечныя тюрьмы, каторжный труд и ссылки... Каждый из нас чувствовал себя невинным или незаслуживающим такого суроваго наказанiя. И всeх нас, людей с надломленной, озлобленной душой, как-то смягчила и одновременно пристыдила картина этой величественной скорби и смиренiя... И фигура старика-монаха словно опять выросла в дверях тюрьмы и мягко сказала всeм нам:

-- Мир дому сему...

И, дeйствительно, какой-то мир, какая-то свeтлая мягкая грусть стали замeнять в душe озлобленность и боль.

И всe мы не могли оторвать глаз от лица слeпого старика, и когда он, съeв кусок чернаго хлeба и запив его водой, тяжело повернулся и стал на колeни, в камерe настала такая тишина, что казалось -- никто не дышит. 373

В этом мертвенном молчанiи обреченный на смерть старик стал молиться... И всe мы почувствовали, что не только между ним и Божьим мiром нeт преград в видe каменных стeн и толстых желeзных рeшеток, но что эта молитва величаваго страдальца приближает и нас к Престолу Всевышняго и облегчает у Его ног наше горе и нашу боль...

Я оглянулся... Десятки напряженных лиц с широко раскрытыми глазами, не отрываясь, смотрeли на поднятую вверх голову старика с невидящими глазами, и всeм чудилось, что он, этот слeпой монах, видит там, вверху, то, что недоступно нам, жалким песчинкам мiрового хаоса...

И в необычайной тишинe тюремной клeтки простыя, безхитростныя слова молитвы старика четко разносились по всeм углам и, как мнe казалось, вливались в раскрытое сердце каждаго из нас...

Тусклая лампочка оставляла в полумракe ободранныя стeны нашей камеры, через окно на фонe темнаго переплета рeшеток виднeлось синее лeтнее небо, и слабые лучи луннаго свeта мягко серебрили голову колeнопреклоненнаго монаха...

Петька-Шкет, лихой жулик и безшабашный вор, стоял у стeны, опершись на одно колeно, не замeчая, что одна рука его так и осталась протянутой в воздухe, и с напряженным, замершим лицом слушал слова молитвы старика.

И на его глазах, глазах юноши, выросшаго без ласки матери и уюта дома, видeвшаго в жизни только брань, побои, тюрьмы и голод, затравленнаго, как дикiй волченок, -- на его глазах стояли слезы, скатываясь по щекам... Но он не замeчал этого.

Для него, как и для остальных безпризорников, дeтей, раздавленных безжалостной колесницей соцiализма, это была первая молитва, которую они услышали в своей исковерканной жизни...

Перевернулась еще одна страница моей исторiи

-- Солоневич здeсь?

Я отозвался.

-- Прочтите и распишитесь, -- надзиратель протянул мнe бумажку. 374

"Выписка из протокола засeданiя Коллегiи ОГПУ"... Сердце у меня екнуло. Как-то рeшилась моя судьба?

... "Постановили: замeнить гр. Солоневичу, Б. Л. заключенiе в концлагерe ссылкой в Сибирь..."

Фу... Слава Тебe, Господи!

В памяти почему-то, как мгновенное видeнiе пронеслась величественная картина Соловецкаго монастыря и одновременно почувствовалось громадное облегченiе -- возвращаться не придется. Соловки твердо ушли в прошлое.

Впереди -- Сибирь, суровая страна ссылки. Ну, что-ж! Посмотрим, какова-то она будет мнe, эта Сибирь.

-- А когда отправят?

-- Вот, цeльный этап наберут -- тогда и отправят, -- устало буркнул тюремщик, принимая бумажку.

-- А скоро?

-- В свое время. Ни раньше, ни позже...

>

"Черви-козырь"

Борьба без вздоха,

а не вздох без борьбы.

Методы организацiи

В далекiя мирныя времена какой-то купец сибиряк построил невдалекe от Томска, у рeки Томь громадную паровую мельницу. Потом по этим мeстам прошли валы гражданских войны, Ленинскiй лозунг -- "экспропрiируй экспропрiаторов" дал свои ядовитые плоды, и в результатe громадное зданiе было полуразрушено. Окна, рамы, двери были сломаны, все имущество было растащено, и только многотонныя чугунныя станины от больших машин в нижнем этажe до конца противились разгрому.

В 1924-28 годах "ликвидацiю безпризорников" взяло на себя ОГПУ, и во главe этой ликвидацiи стал сам Дзержинскiй со своими "желeзными мeрами".

Этими "мeрами" -- разстрeлами, раскулачиванiем, тюрьмами, лагерями создавались кадры безпризорников.... Эти же мeры, по мнeнiю иницiаторов, должны были прекратить это больное явленiе. Одной рукой ОГПУ создавало безпризорность, другой -- ликвидировало ее...

"У попа была собака"... 375

Были созданы Болшевская, Люберецкая,35 Орловская Трудкоммуны ОГПУ, гдe начата была "перековка малолeтних правонарушителей". Перековка шла по штампам ОГПУ, и для того, кто не подходил к этим штампам, с чекистской гостепрiимностью разступалась мать сыра-земля...

В 1928 году Московскому ОГПУ пришло в голову создать Коммуну и в далекой Томской губернiи, и зданiе старой мельницы было намeчено под это новое "воспитательное учрежденiе".

Организацiя была до крайности проста. Из Москвы прибыло нeсколько эшелонов с безпризорниками. Больше тысячи "живых песчинок" было выброшено из этапных вагонов и направлено под конвоем на мельницу.

Была холодная сибирская осень. Сотни полураздeтых ребят в возрастe от 12 до 20 лeт были предоставлены самим себe. Им были даны в помощь нeсколько воспитателей из числа ссыльных, пилы, топоры, кое-какiе матерiалы и сказано:

-- Вот вам дом -- устраивайтесь, как знаете...

Дороги, ведущiя от мельницы к городу и деревням, были оцeплены патрулями ОГПУ, и "Томская Трудкоммуна ОГПУ" на бумагe стала числиться существующей.

Лeтом 1929 года, когда я был из Томска переброшен в Коммуну, как "спецiалист по пенитенцiарiи", старые знакомцы по моим вольным и невольным путешествiям по Россiи разсказывали мнe, к а к пришлось им пережить первую зиму существованiя Коммуны. С ними поступили по большевицки: или -- или. Или дeлайте так, как приказывают, или погибайте...

35 Исторiя возникновенiя Люберецкой Коммуны послужила (в передeланном на большевицкiй лад тонe) темой для нашумeвшаго по всему мiру фильма -"Путевка в жизнь". Я жил в этой Коммунe, знаю ея героев и когда-нибудь опишу эту исторiю в значительно менeе идиллистических тонах.