- Серьезно?

- Да, да. И к парикмахеру сходишь там, - шутливо добавил он.

Учительница расхохоталась.

- Это смешно! С Чукотки в Москву к парикмахеру!

- Причина вполне уважительная, - сказал Тынанват.

- Нет, верно? А к началу занятий успеем вернуться?

- На месяц раньше вернемся.

Доктор Модест Леонидович торопливо шагал к берегу. Депутат еще издали заметил его и пошел навстречу. Они были большими друзьями. Тынанват еще студентом часто заходил к доктору, на его ленинградскую квартиру. Они встречались почти каждый выходной день. Обедали вместе и затем направлялись в музеи, в кино, в театр.

- Модест Леонидович!

- Тынанват! - Они дружески поздоровались. - Ты извини, пожалуйста. Замешкался. Маленькую операцию заканчивал.

Доктор смерил глазами депутата и, улыбнувшись, сказал:

- Ох, какой ты важный! А?! Это тебе не студент какой-нибудь, прощелыга... Помнишь, в Ленинграде какую ты скорость развивал в своем пальтишке? - И Модест Леонидович добродушно рассмеялся.

Тынанват был одет в кожаное пальто, оно плотно облегало его широкие плечи. Вдумчивые глаза смотрели на доктора и улыбались.

- Модест Леонидович, окрисполком вынес вам благодарность за вашу работу.

- Спасибо, спасибо! Говорят, работа идет у меня неплохо.

- Постановление есть о премировании вас.

- Ну, это зря! Благодарности, может быть, и заслуживаю, но премии не заработал. До кочевников-оленеводов еще не добрался.

- Доберемся. Не все сразу. Решили вас премировать медвежьей шкурой.

- Ха-ха-ха! Что ты говоришь? Не возражаю, не возражаю! Память на всю жизнь, и мне, и детям.

- Распоряжение привез вашей фактории. Только знаете что, Модест Леонидович, выбрать медвежину вы уж доверьте мне. Ведь раньше я в них кое-что смыслил.

- Э-э, Тынанват! Теперь и я в них кое-что понимаю! Я надеюсь, что ты по старой дружбе остановишься у меня. С тех пор как радиограмма пришла, жена все время готовится к встрече. Помнишь, как она обучала тебя культурно пить чай?

Оба рассмеялись.

- Обязательно, обязательно, Модест Леонидович. Вот зайду в школу - и тогда к вам. Марии Федоровне передайте привет и скажите, что теперь я научился пить чай бесшумно.

В учительской большое оживление. Здесь стало тесно, как в чукотском пологе.

Депутат Тынанват сидел за столом и вместе с директором рассматривал расписание экзаменов. На нем был отличный костюм, на лацкане пиджака значок "Верховный Совет СССР" и орден Трудового Красного Знамени.

- Татьяна Николаевна, неужели он был пастухом в оленном стаде? шепотом спросила одна учительница.

- Да, да! И совсем недавно. Ну, лет десять тому назад. Он был на положении Чомкаля из стойбища Араро. К профессору Тан-Богоразу в Ленинград он приехал совсем неграмотным - не знал ни слова по-русски.

- Товарищи учителя, - сказал депутат Тынанват, - завтра у вас начинаются экзамены. Я очень хочу вас просить об одном: когда будете экзаменовать, совсем забудьте, что вы экзаменуете чукотских детей. Вы должны спрашивать их по самой полной программе. Не надо делать скидок. Это не полезно нам. Должен вам сказать, что до сих пор еще есть работники, которые приходят в умиление, когда видят чукчу, держащего в руке, скажем, учебник алгебры. И если он еще не совсем хорошо знает ее, они с улыбкой на губах готовы сказать: "Это ничего. Для чукотских юношей и это очень большое достижение". А если вдуматься во все это, то станет обидно за наш народ, это унижает наш народ!

- Правильно, товарищ Тынанват! - послышались голоса.

- Конечно, правильно, - сказал депутат. - Теперь такого положения не должно быть. Это пройденный этап. Требования к нашим ученикам должны быть такими же, как в любом городе Советского Союза. Не знает ученик - пусть учится еще. Не надо замазывать пробоин. Ведь если пробоину в вельботе заделать тонким картоном, подкрасить, то глаз может не заметить этого слабого места. Но стоит выйти в море, как вельбот потонет вместе с ценным грузом. Надо заделывать прочно, хорошо. Пусть и ваши ученики будут знать полностью все, что они должны знать. Хотите, я вам расскажу случай из моей жизни?

- Просим, просим, товарищ Тынанват!

- Когда я учился в институте, были у нас такие преподаватели, которые восторгались тем, что я держал в руке книгу по историческому материализму: "Смотрите, смотрите, какое время! Чукча изучает материализм!" А я ничего не понимал в этой науке. И скажу откровенно: когда шел преподаватель, я старался попасть ему на глаза с какой-нибудь ученой премудростью. Так постепенно я научился обманывать и себя, и своих учителей. Они восторгались, когда я произносил, например, слова: бином Ньютона. Я их, этих учителей, очень хорошо понимаю теперь и ни в какой степени не обвиняю. Но мне толку мало, если я слышал о биноме, не зная его существа. Я закончил институт с некоторыми скидками на свое чукотское происхождение. Те пробоины, которые искусно замазывались, дают теперь себя знать. И скажу вам откровенно, что у меня сейчас много дела в связи с депутатскими обязанностями и обязанностями председателя окрисполкома, но, несмотря на это, те пробоины, которые остались, приходится заделывать теперь. Нельзя оставаться недоучкой. Недоучек бьют. Мое положение обязывает меня много знать. Вот, товарищи учителя, какое дело.

Депутат усмехнулся и добавил:

- Это, кажется, у Пушкина есть в "Борисе Годунове": "Учись, мой сын! Наука сокращает нам опыты быстротекущей жизни".

В учительскую вошла чукчанка-сторожиха. Она внесла огромный медный чайник.

- Тынанват, чай пауркен*, - мягко сказала она.

[Чай пить.]

- Вот это хорошо. Только ты, пожалуйста, мне покрепче, по-нашему, сказал по-чукотски Тынанват.

Сторожиха кивнула головой и пошла за посудой. Около двери она остановилась и спросила:

- Тынанват, а ты Сталина видел, живого?

- Видел, видел! И даже разговаривал с ним.

- Какомэй! - взмахнула она руками. - Ученики просят рассказать о нем...

* * *

Экзамены окончены. В актовом зале шумно, празднично. Пять учеников сдали на "отлично". Все они веселы, глаза радостно блестят. Лишь Тает-Хема опечалена. Николай Павлович, при всем благосклонном отношении к ней, никак не мог вывести ей по математике больше, чем "удовлетворительно".

- Ты не горюй, Тает-Хема, - успокаивала ее Лена. - Летом возьмем да и подтянемся на "отлично". Николай Павлович сказал, что он поможет. Ведь и у меня оценка только "хорошо". Он сказал, что будет заниматься с Ктуге и нам можно присоединиться.

- Да, не горюй! Тебе можно не горевать. Ведь я - комсорг. Стыдно мне. А я старалась...

- Вот чудачка! У меня в Сочи никогда не было оценок больше "поса". Я и то не унывала.

В зале показался Андрей Андреевич.

- Здорово, ребята! - крикнул он. - Поздравляю вас с окончанием!

Крепко пожимая руки, он сказал:

- Специально приехал поздравить. Как у тебя дела, Таграй?

- Все в порядке, товарищ начальник, - с достоинством ответил он.

- Молодец! Я и не сомневался в тебе.

В зал входили директор, учителя, депутат. Они заняли места за столом, в зале воцарилась тишина. Тринадцать учеников сидели на первых скамьях. За ними - их родители, родственники, знакомые. Чукчи внимательно посматривали на учителей, на учеников - своих детей, которые так много лет учились в школе.

- Андрей Андрей, праздник сейчас будет? - спрашивали они его шепотом.

Заговорил директор школы:

- Товарищи ученики! Позвольте от всего сердца поздравить вас и весь чукотский народ с окончанием вами школы. Это - знаменательная дата в жизни вашего народа. Теперь ежегодно школа будет выпускать учеников все больше и больше. Но вы - первые, которые получили среднее образование. Вы должны с гордостью понести свои знания своему народу. Не успели вы еще закончить школу, а я уже получил заявки на вас. Чукотский рик и райком ВЛКСМ просят, чтобы часть окончивших школу учеников была послана к ним на работу. Мы хотели на следующий год открыть восьмой класс, но, видно, придется уважить их просьбу. Вот и товарищ Тынанват, наш депутат, считает, что эту просьбу надо уважить. И в рике и в райкоме очень нужны грамотные работники, как вы. Вчера я получил радиограмму из Ленинграда. И оттуда просят вас в Институт народов Севера. Но институт просит откомандировать только четырех отличников. Вот вы подумайте и потом скажете мне: кто из вас хочет ехать?