Звезда минучая-ударилась в песок, и нет. Россия найдет точку и соберется, горестная со спины, а обернется лицом новым, неожиданным... Но к делу. Напомню всем притчу, как две мыши попали в кувшин со сметаной, Одна, обессилев, потонула, а другая все лезла и лезла на стенку-билась. И сбился из сметаны комочек масла. Встала на него и ушла. Если было бы три мыши, они быстрее бы сбили комочек масла и спаслись.

Порознь погибнем! Мы, брат, всего лишимся, Гордей без трактира останется, Астафий с запяток слетит, когда доехал уж, чтоб получать от нашего совместного дела.

А царь с нами! - Викентий встал и поднял руку.

Бриллиант засверкал, озарил комнату поразившим светом.

Желавин упал на колени.

- Царь!.. Царь!..

- Не отречется. Вечный. Даст или воздаст!-сказал в тишине Викентий.

Гордей закрыл рукою глаза. В тени неподвижно стоял Антон Романович. Пашенька подбежал, прижался к отцу.

Петух в сарае возвестил время полночное.

-Запрягай лошадку, хозяин,-сказал Викентий.- Брат и Павел дома останутся. А мы погуляем на свободе.

Вернулись перед рассветом. Все трое за столом быстро попили, поели и беспробудно полегли по углам.

* * *

Павел вошел в знакомый с той давней ночи двор, будто вдруг сразу после метели зазеленел акварелью.

Вон и крыльцо, с угла окошко. Сам спал... "Сбор...

сбор!.." Умолкли голоса. Да и что они в истории! Зарастает отжившее травой - простеньким быльем, как и не

было ничего - все те же белые ромашки, все то же синее небо и тот же снег.

У сарая, в тени, женщина стирала белье в корыте

- Гордей Миропыч дома?-спросил Павел ее.

Она распрямилась, вытерла цветастым фартуком руки. Посмотрела на него.

- Так они не живут тут.

- А где же?

- В деревне.

- И тетя Даша?

- Да.

- Долг бы послать,- сказал Павел.

-_ Сейчас узнаю. Погоди.

Женщина скрылась в дверях на крыльце. Вышла с Пазухиным.

- Вот, Пармен, Дашу спрашиваем-показала она на стоявшего среди двора Павла.

- Долг послать,- повторил Павел.

- Зайди,- пригласил его Пармен в свою комнату.

Павел вошел.

"Сбор! Сбор!"-загомонили голоса.

Та самая комната перегороженная.

Пармен порылся в ящике стола. Нашел письма дарьи. в гости звала, по ягоды, и его, и соседей Он списал адрес на бумажку и подал Павлу.

- А ты что, родственник ее?-спросил он Лазухина.

- Нет. Тут жили отец с матерью. А теперь один

- Вина не хочешь?- предложил Павел.

- Не пью.

- Тетю Дашу знаю. А где же хозяин ее?

- В деревне. Там, видимо. Прошлой осенью приходил. Какую-то икону в сарае взял. Повздыхал и ушел.

- Что ж, спасибо, товарищ.

- А ты что, сидел где?- спросил Лазухин.

- С дороги. Помялся,-ответил Павел.-Я в этой комнатке когда-то ночевал. Давно. Помню, про царя что-то рассказывала и про барина. Богатый был. Гуляли тут... Убили, слышал?

- Не знаю. В курсе женщина тут одна. Недалеко живет.

- Да я так. Зачем мне. Пошлю долг, и все. А то мне далеко ехать. Ну, еще раз спасибо. А что за женщина? Родственница ее?

- Нет.

- Дайте адресок на случай. Мало ли что?

- Налево и прямо. А там бульваром. Дома большие стоят. Красный. В подвале Серафима живет. Дворником работает.

- А ты учишься где? Книги, смотрю.

Павел снял книгу с полки, полистал и сказал:

- Высшая математика. Богатым будешь. Сколько мыслей. А все с бессмысленной точкой в конце.

- Почему же бессмысленной? За точкой новое. Бесконечность,- сказал Пармен.

- Пошел. Счастливый ты.

Павел прошел улицей, потом переулком свернул к кладбищенским воротам.

За церковью посмотрел на часовенку, на невысокое окно и повернулся. Как раз напротив окна часовни, за дорожкой, могила. Отливал под цветущей бузиной черным мрамором камень. Приблизился Павел. Покоилась здесь Татьяна Сергеевна Опалимова. Зашел в оградку, постоял, будто бы в скорби, с волнением вдыхал душистый сладковатый запах, обдававший с куста. Нагнулся, поворошил засохшие цветы, слегка отвернул дернину под нетесаным затылком камня. Взял что-то.

Вышел через калитку других ворот. Огляделся.

Двое, мужчина и женщина, шли в гору к желтому дому. Прямо, пересекая улицу, блеснул стеклами трамвай.

Павел вытащил из кармана ржавый болт. Отвинтил глухую гайку. Вытряхнул в руку серебристую бумажку из-под чая. Развернул. Еще бумажка: зашифрованный адресок.

По адресу дома хозяина не оказалось. Соседи сказали, что работает он возле рынка, в будочке, сапожником.

Павел разыскал эту будочку, у рыночного забора стояла, сколоченная из фанеры. Дверь была раскрыта.

Мужчина в стареньком картузе, в фартуке косым сапожным ножом срезал кожу с подбойки на высоком каблучке туфельки.

- Шабанов Нил Лавреныч?- негромко спросил Павел.

Сапожник взглянул на Павла улыбчивыми бесцветными глазами, улыбчиво покосился на улицу.

- Что угодно, сударь?- отложил туфельку и потянулся к ящику с обувью.

Павел показал ему записку и ржавый болт кинул в фартук.

Садитесь,- показал сапожник на низенькую табуретку в будке и закрыл дверь на крючок.

Павел положил на ящик пачку денег, пистолет, пакет в коже_застроченный красными и черными нитками.

- Документы и письмо. Все!

- Как все?- удивился Шабанов.

- Дальше ваше дело.

Павел вылез из будки, быстро пересек улицу, скрылся за углом.

За домиком, на огороде, копался в грядках дачный сторож. Клубнику пропалывал. Земля нагрелась, рыхлая, в листьях клубничных цветы белые. Разную ряску да одуванчики выщипывал, выковыривал с корешками и в небо поглядывал, не высоко, а в даль, где снегами слеглись облака по голубому, ровному. Будто вздохнут и чуть тронутся.

Получше барина устроился Гордей: и в домике живи, платили и сверх давали, и угостят когда осетринкой и рюмочкой, чтобы хорошенько дачное сторожил. Как в старое время, колотушкой постукивал, дробная трель Далеко разносилась по лесу, и всем спалось спокойно постучит да прислушается, и в сторону, тихо стоял.

С осени здесь, после схватки с Викентием Романовичем, укрылся, зимой, как в берлоге, отлежался, отъелся, вином запился, что и глаза позаплыли.

И все ждал, ночью к окну подскакивал, к стеклу лицом прижимался. Лицо расплюснутое в стекле-то будто и не сторож, раздавленное что-то.

Чувствовал, приближается. Не то идут, не то едут реоята в хромовых сапожках. Да вот и стукнут в окно и наганом на дверь покажут.

Темнота за деревьями тоже ждала, чтоб страхом удавить сторожа прямо за дачами.

Гордеи покрутил корень в земле, все глубже пальцами забирал и вертел, тянул и расшатывал, и вот он, теплый, изорванный, липкий от млечного сока.

"Значит, и вырву",- так загадал и вырвал.

Хотел бросить корень в кучу и обернулся вдруг.

На тропке стоял Шабанов, в стареньком картузе, с чемоданчиком, улыбчиво так глядел на сторожа.

- С хорошей погодой, с долгожданными переменами.

- Заходи,- показал Гордей на домик. Под рубахой холодом трепыхнуло. Что-то не по себе стало.

Вокруг сосновый лес, виднелись дачные террасы, залитые по стеклам зеленью. Под склоном река тихая, ясная в лугах и во ржи. А за рекой пионерский лагерь.

Маковым лепестком опадал флаг на мачте. В домике пол грязноватый, пахло лесной сыростью. На столе куски хлеба, редиска завялая, бутылка с водкой. Одно окно прямо на дорогу. Кто подходил к дачам, кто уходил - далеко видать.

- Человек был,- сказал Шабанов улыбчиво.- Все секретное. Двадцать второго сбор на охотничьем месте.

Бывшая сторожка барская. Чай, не забыл?

- А что за срок такой?- спросил Гордей.

- Что-то начинается.

- Что же такое?

- А так понимай, война.

- Неужто!- Гордей замолился, и глаза вороновы округлились, как-то проскулил радостно:- Война, война.