сдурслая. Такой ее делают сами люди, забывая, что корова труженица, кормит и поит людей, наполняя кувшины и чаши их молоком.

Корова пила воду из корыта, сыто и довольно посапывая, прислушивалась к голосу хозяйки. И чувствовала ласку рук, отпускавших соски так вовремя, что молоко свободно и обильно струилось, с нежным щекотанием избавляя вымя от ноющей тяжести.

Отдоив корову, Феня побаловала ее: дала ей кусок хлеба с солью, который она взяла влажными губами из рук хозяйки, обдав ее теплом дыхания с запахом парного молока и свежего сока травы.

Феня проводила корову в хлев и, вернувшись к ведру с молоком,спросила Кирьяна:

- Ты что-то хотел сказать?

Кирьян очнулся, как от наваждения, которое нашло на пего, и от тишины двора, и от ровно прерывающегося шипенья молока, и от хозяйки, руки которой будто что-то перебирали неторопливо, а плечи и все тело плывуче покачивалось, неподвижны были лишь бедра в литой посадке.

- Делай свое дело,- сказал Кирьян: не хотелось прерывать это для обоих счастливое чувство. Так бы и могло быть, если бы они жили вместе в своем дворе со звоном вечерних забот и были бы, как сейчас, одни.

В сенях Феня стала процеживать молоко: лила его из подойника через ситечко над ведром, и от льющегося молока по лицу снегово волнился свет.

Кирьян подошел и обнял ее, поправил косынку и вдруг зарылся под нее губами в жниво волос.

- Что ты хотел сказать? - спросила она в эту минуту: тяготило ее недосказанное. Хотела скорее, хоть раз дома, окунуться в вечерок счастья, которое постерегут до зари крепко закрытые ворота и двери.

- Честное слово, не хочу и говорить про это. Тетку твою встретил. Вот уж фантазерка! Всякой чертовщины наговорила. И между прочим понял я, будто ты что-то про Митю знаешь.- И Кирьян добавил хмуровато:- Очень такое для него неприятное.

- Наоборот. Для меня неприятное может быть. А для него это уже и не надо. Вроде бы отошло от него... И не хочу говорить. Не хочу!- вдруг загорячилась Феня.- Хоть вечерок покоя. Покоя, чуть покоя, Киря. Я начинаю понимать, что такое счастье: это покой вокруг души. Печь сберегает огонь. А покой - жар души и свет, ее солнце, без него жизнь - кострище остывшее, ненастье. У нас нег покоя. Мы тратим свое солнце, потому что боимся людей. Разметем его страхом, солнце-то наше в душе неприкрытое.

Кирьян схватил ее за руки.

- Так выйдем сейчас вместе. Пошли!.. Пошли!

- Не горячись. Обожди. Эю пока лучше: не беда ведь.

- И не будет беды!

- Так слушан, что я знаю про Мчтю.^. Молчала, потому что не хотела мутить тебя всей этой грязью. Да и не решила. Сама хотела решить... Когда уходил Федор Григорьевич в тот последний свой день, зпмой, сказал он мне: "Как /Келавина убитым найдут, спасение Мнти под березой смотри..." Испугалась я. Спрашиваю его: "Что говорите вы, Федор Григорьевич? Какая береза?"- "Узнаешь скоро".

И ушел. Не знала я, что больше не придет он, замерзнет.

Зима была. А весной я пошла поглядеть к этой березе.

Трава уже зазеленелась. А в одном месте земля голая, в шаге от ствола проваленная, как что схороненное там...

Жутко стало. Побежала я. Думала сразу и сказать все Мите. Но так и не сказала. Боялась чего-то. Да и мне он, Федор Григорьевич, слова-то свои сказал, а не ему. Значит, не хотел, чтоб он знал.

А когда Желавина нашли. Стройкой ко мне приезжал.

Про Митю и Федора Григорьевича спрашивал. Я и тут не сказала, что Федор Григорьевич мне завещал. Обождать решила.

- Дальше что?- шепотом спросил Кнрьян.

- Обождать решила.

- Твое дело сказать, раз просил.

- Боюсь я.

- Чего?

- Затаскают меня, Киря.

- Пустое ты говоришь. Сейчас же надо сказать Стройкову.

- Постой, Киря.

Но он уже не слушал ее.

Она выбежала за ним на крыльцо.

- Не ходи пока. Постой. Не надо.

- Почему? Чего ты боишься? Это надо сейчас же сказать. Чем дальше, тем хуже для тебя, если узнают.

- Боюсь я.

- Чего, говори?

- А что там? Если глянуть, что там?

- Нельзя.

- Ненавижу его! За одно слово его - "убью" - ненавижу. Ненавижу, а не решилась. Вырыть бы да в омут!

Потом пожалею, что не решилась. Да так мне и надо. Так и надо. Нет покоя, и не будет теперь до конца. Иди. А я свое решу.

- Что ты, Феня!

- Знать, надо не сгореть тому месту... Иди! Иди,- сказала она со слезами, в которых и отчаяние было и какая-то угроза сверкнула.

* * *

Строчков в этот вечер задержался на хуторе.

По пути домой заехал к Стремновым. Квасу попил. Хозяева поужинать уговорили. Не отказался.

Пока поужинали, стемнело, хоть и не поздний был час.

На небе стали собираться тучи, а от леса, с вершин сосен, заугрюмило тяжелым шумом.

- Переночевали бы у нас. А то куда по такой глухоте поедете?- сказал Никанор.

- Да и правда, Алексеи Иванович, переночевали бы,- поддержала мужа Гордеевна.

- С удовольствием. Люблю ваш дом. Но жена тревожиться будет. Не предупредил. Поеду.

Никанор подвел коня к крыльцу, где Стройков прощался с Гордеевной и Катей.

- Ты когда на свадьбу позовешь?- сказал Стройков Кате, будто и с упреком, что не звала его.

- Пусть еще погуляет,- ответила за дочь Гордеевна.

- На все свой звонок, Гордеевна. А это звонок особый. Прозвенит - и прощай.

Стройков вскочил на коня, который как-то боком, криво пошел к дороге.

- Счастливо доехать!

- До свидания!- крикнул Стройков и хотел было пустить коня, но в проулке показался Кирьян.

- На минутку вас, Алексей Иванович. Дело очень важное,- сказал он.

Стройков пригнулся с коня и выслушал Кирьяна.

- А мне не сказала!- раздувая ноздри, с яростью проговорил Стройков.

- Боялась она.

- Разговоры потом... Никанор Матвеевич, собирайтесь, и ты, Кирьян. Да Никиту Мазлюгина позовите. Пусть сюда живо! Да с тележкой пусть,-распорядился Стройкой.

Катя побежала за Никитой.

Кирьян отсел Стройкова в сторону.

- Не прошу и не грожу, а отвяжите аы Фсио ог этой истории. Она могла бы ничего не сказать. Но сказала, как просили ее. Это исполнила-и чиста. Надо пооеречь чистоту, а нс грязнить ее.

- Ты что это так за нее беспокоишься?

- За человека беспокоюсь. Что же ей всю жязпь маягься?

- Ты кому-нибудь говорил, что знала оиа.-

- Нет.

- Вот и не поднимай панику. Неизвестно, ч-ю.

Перед проулком на дороге остановилась тележка, спрыгнул Никита. Зашел па другую сторону. Подправлял упряжь и глядел в проулок.

- Лопату не забудь и фонарь . Л ружье не обязательно,- слышался голос Стройкова.

- Ружье в лесу, да еще в темном, не помешает,- ответил Никанор.

На дорогу выехал Стройков.

- Что так долго?-спросил он Никиту.

- Да ведь конь-то не в своем дворе, Алексей Иванович!- Оглядевшись, шепотом спросил:- Или на охоту собрались?

- На охоту.

- Хорошо, я и ружье прихватил.

Никита достал из-под сепа ружье и положил его на более видное место.

Никанор и Кирьян сели в тележку. Никита устроился впереди и, когда Стройков тронулся, хлестнул коня.

Девчата и парни, гулявшие за хутором на дороге, разбежались от крика Стройкова:

- Сторонись!.. Сторонись!

Он проскакал, а за ним прогрохотала тележка.

Что-то случилось?

Тележка тряслась и подпрыгивала.

- Потише, а то все внутренности оборке:-,- сказал Никите Никанор, крепко державшийся за гребенку тележки.

- Ничего. Смягчай на собственных пружинах.

- Хорошо у кого они есть, свои пружины, а то один мослы остались!

- На мослах еще лучше, Никапор Матвеевич: крепче сидеть будешь, пе сползешь... Куда 7:е едем?- спросил Никита.

- Кто ее знает? По делу куда-то.

Помолчав, Никита сказал:

- Сколько переполохов всяких на свете, и все от человека.