- Я буду платить, дядя Гулам! - заявляет Аслан и протягивает кондукторше монету: - Два билета!
- Погоди, Аслан, сынок, что ты делаешь?! - с опозданием протестует дядя Гулам.
- Я беру билеты, иначе нас могут попросить из вагона! - говорит Аслан.
Пассажиры уже обратили внимание на смышленого мальчугана. Кто-то спрашивает:
- Это ваш сын?
- Да, - отвечает горделиво дядя Гулам.
- Нет, это мой дядя, он - папа Салама! - разъясняет спокойно Аслан.
Пассажиры перемигиваются, кто-то говорит:
- Разве можно выдавать своего дядю?! Нехорошо! Аслан невозмутим:
- Я сказал вам правду: это - папа Салама, а мой - дядя! Почему вы мне не верите?
Каждому, кто едет в трамвае, хочется заговорить с Асланом. Мальчик отвечает серьезно и лаконично.
- А куда ты едешь, мальчик?
- На дачу.
- Что там будешь делать?
- Там мы пойдем на море.
- А потом?...
- Буду там купаться, плавать.
- А ты волн не боишься?
- Нет.
- Почему?
- Человек ничего не должен бояться. Наоборот, море боится человека. Ты идешь к нему, а оно отступает! Женщины в трамвае восклицают:
- Ах, какой приятный мальчик!
- Умница!
- Какой смышленый!
Дядя Гулам, преисполненный гордости, улыбающийся, подмигивает пассажирам:
- Да, наш Аслан - бесстрашный парень! Герой!... Таких в нашем городе немного!
Аслан тем временем, высунувшись из окна вагона, разглядывает машины на улице, прохожих, постовых милиционеров. На восхищение пассажиров его персоной он почти не реагирует, он словно начисто лишен тщеславия. Сейчас его интересует улица.
Наконец Гулам-муаллим берет его за руку, и они выходят из вагона, пересаживаются на "тройку". Через несколько остановок - Сабунчинский вокзал. Они опять выходят, пересекают улицу.
- Асланчик, поторопимся, сынок!
- Тороплюсь, тороплюсь, дядя Гулам!... Хорошо бы нам успеть дотемна!...
Они поднимаются по широкой лестнице. Дядя Гулам подходит к кассе.
- Если нет мелочи, дядя Гулам, я могу дать!
- Спасибо, сынок, мелочь есть. Спасибо большое! Гулам-муаллим покупает два билета, и они выходят на платформу, где стоит их электричка.
Дядя Гулам и Аслан вернулись в город на четвертый день, во вторник. Сойдя с трамвая в Нагорном квартале, на своей остановке, они расстались. Гулам-муаллим, передав Аслану плетеную корзинку с фруктами, направил его одного домой (это совсем рядом), а сам решил заглянуть в школу, где сейчас вовсю шла подготовка к началу учебного года.
Аслан без происшествий добрался до дому. Правда, корзинка была довольно тяжелая, и последние метры, от ворот до инжирового дерева, точнее - до его спасительной тени, он буквально волок ее по земле.
Из дома на стук калитки вышла Мехпара, уставилась завороженным взглядом, на янтарные грозди винограда и спелый инжир, лежавший в пузатой корзинке.
Аслану же не терпелось похвастаться "гостинцами" перед Си-тарой - старшей в доме после матери.
- Мехпара, а где Ситара? - спросил он. Не дождавшись ответа, начал рассказывать: - Ты знаешь, какое в этот раз было море!... Шторм!... Волны - до неба!... Один человек утонул!... Меня как закрутит, как потащит вглубь!... Я едва выбрался на берег-Дядя Гулам так испугался!...
На лице Мехпары был написан испуг. Она подлетела к Аслану, толкнула ногой корзинку с дарами бакинских садов (правда, не очень сильно!), запричитала:
- А зачем поехал?! Зачем поехал?! Мы ведь были против!... Что бы мы сказали маме?!...
405
Аслан смерил сестру надменным взглядом с ног. до головы:
- Ладно, ладно, будет шуметь! Ведь все обошлось!... Как видишь, цел и невредим! Там человек утонул даже!...
- Ах, когда ты наконец будешь вести себя как надо?!
- Что значит - как надо?! При чем здесь - как надо?! - Снова спросил: - А где Ситара?
- На базар ушла...
В голосе девочки прозвучали слезы, и Аслан уловил это.
- Зачем?
- Продать туфли.
- Какие туфли?
- Папины.,
Аслан взорвался, как бомба. Куда девалось его надменное спокойствие!
- Что?! Папины туфли?! Ситара пошла продавать папины туфли?! Не может этого быть!...
Аслан хорошо знал папины туфли - красивые, большие, коричневые, с широким рантом. Они всегда лежали в нижнем ящике шкафа. Раньше, когда он был совсем маленький, лет трех-четырех, он иногда играл этими туфлями, связывал шнурком один с другим и таскал за собой по комнате или по двору - это были его пароходы. Но вот уже года три он не смотрел на них как на игрушки. Случилось это после того, как один из его приятелей, Намик, мальчуган лет шести, из их квартала, начал однажды стыдить его:
- Смотрите, ребята, у Аслана нет совести, волочит по земле туфли своего отца!
Кажется, в тот день Аслан впервые узнал, что отец его умер, а коричневые туфли - это память, оставшаяся от него.
Придя со двора домой и положив туфли в ящик шкафа, он обратился к матери:
- Мама, давай больше не трогать эти туфли, хорошо?
- Хорошо, детка.
- Пусть они там лежат... Хорошо?...
- Хорошо, хорошо, сынок... - отвечала мать, понизив голос и отворачиваясь.
Аслан подошел к комоду, на котором стоял портрет отца, долго смотрел, сказал:
- А то он может обидеться на нас, да?
- Может...
- Тогда не будем трогать папины туфли, мама. Хорошо? Никому не отдадим их... Ладно?
- Ладно, сынок...
Аслан не раз видел на улице, как соседские ребятишки, его дружки, бегут встречать возвращающихся с работы отцов, с разбегу кидаются в их объятия. Иногда он и сам, вместе с Саламом, выбегал встречать дядю Гулама. Садам повисал на шее отца, а он оставался стоять на тротуаре. Дядя Гулам видел, что ребенок страдает. Он клал свою руку на голову Аслана, выражая тем ему свою дружбу и любовь.
Аслан тогда понял: когда взрослые гладят голову ребенка, у которого нет отца, они хотят утешить его.
Дома он выговаривал матери и сестрам:
_ Вы почему так плохо смотрели за моим папой?, Почему он простудился?... Где вы были?., Почему не уберегли?... Ребята говорят, он умер от простуды!... Но почему, почему?!
Муж Нанагыз Халил умер от воспаления легких, когда Аслану не было и года. Мальчик не мог помнить отца. Но, странно, с каждым годом он любил того, кто некогда был его отцом, все сильнее, все беспредельное. Подолгу смотрел на портрет отца. Порой выходил под вечер на улицу и ждал, как другие ребята, придумывал, убеждал себя: "Сегодня он может вернуться!... Если сильно захотеть - он вернется!" Не дождавшись, притихший входил в дом, спрашивал мать:
- Мама, почему Рухсара всегда клянется папой?... Ребята тоже клянутся своими отцами, но ведь их отцы живы!... Рухсара должна говорить: клянусь могилой отца... Это мне Намик объяснил. А она говорит: клянусь папой... Как будто наш папа жив... Может, он и вправду жив?... Только ты не сразу отвечай мне... Подумай сначала!... Ну, может, папа жив?... Может, он ушел куда-нибудь, а ты думаешь - умер?
Мать печально смотрела на сына, шептала сквозь слезы:
- Твой отец говорил: мой Аслан будет вместо меня... возглавит нашу семью...
Малыш угрюмо отвечал:
- Нет! Мне нужен папа!...
... Аслан не допускал даже мысли, что кто-нибудь из домашних посмеет вынести из дома туфли отца. А тут - продать!
- Я не хочу!... - закричал он. - Пусть не продает!... Пусть принесет их домой!... Пусть лучше продаст мои туфли! -Аслан сорвал с ног свои маленькие сандалии, швырнул их на землю.
Как раз в этот момент во двор вошла Ситара. Приблизилась к инжировому дереву, поставила рядом с корзинкой-зембилем, в которой были виноград и инжир, серую хозяйственную сумку матери. Аслан подбежал, начал рыться в сумке. Здесь были хлеб, масло, кислое молоко, зелень...
- А где туфли? Ситара молчала.
- Ты что наделала, дура?! - выкрикнул брат. - Сейчас же поди и забери их назад! Иди, тебе говорят! - Аслан кинулся, вмиг надел свои сандалии. - Пошли вместе!... Ну. иди вперед!...
