– Ах да! – Убийца досадливо поморщился, заглянул в глаза пленнику, глубоко заглянул, словно в душу пытался проникнуть. – Вы можете говорить.

– Разве что с трудом, – осторожно произнес отец Алексий, мимоходом удивляясь странному чувству, словно говорить ему и вправду позволили только сейчас. И стоит ли говорить? Разговаривать с этим… Впрочем, найти в себе ненависть или хотя бы презрение не получалось. И надо бы порадоваться, ведь действительно не подобает христианину, тем более священнику, ненавидеть или презирать своих врагов, но вместо радости было смутное недовольство собой. – Чтобы понять, нужно верить. – Он вспомнил наконец о вопросе Зверя. – В того единственного Бога, который создал нас и весь мир. В Бога, который всех нас любит и хочет, чтобы мы были достойны этой любви.

– Угу. – Зверь кивнул и сменил тампон. – Убедительно. Бога не выбирают.

Боль понемногу отступала. Стихло и жужжание. Открылась и тихо затворилась дверь.

– Пылесос, – объяснил Зверь. – Ковер чистил. М-да, а меню придется пересмотреть: жевать вы теперь вряд ли сможете. Значит, так, святой отец, я полагаю, вам совсем не интересно будет провести оставшееся время, лежа пластом. Да и кормить вас с ложечки кажется мне не самой удачной идеей. Так что после моего ухода вы снова сможете двигаться. Но поверьте, лучше бы вам не повторять своих рискованных фокусов. Я знаю, что вы хороший боец, и я знаю, что я лучше, понимаете?

– Понимаю, – произнес отец Алексий. Что-то брезжило на самом краю сознания. Какая-то мысль… ухватить ее не получалось. Двигаться. «…снова сможете двигаться»… И руки. Чуткие, гибкие, очень красивые руки… – Мы уже начали разговаривать, так, может, стоит продолжить? Заглядывайте в гости. Эдак по-соседски. У меня ведь здесь даже книг нет.

– Хотите что-нибудь почитать? – предупредительно поинтересовался Зверь.

– Я предпочел бы с кем-нибудь побеседовать. Поскольку выбирать особо не приходится, единственным собеседником можете стать вы.

– Если это вас развлечет… В любом случае сейчас я принесу вам поесть, потом рекомендую отдохнуть. Синяка быть не должно, но к вечеру снова может разболеться.

– Уж поверьте, что наличие или отсутствие синяка волнует меня меньше всего.

– Ну да. Под бородой не видно.

Когда Зверь вышел, отец Алексий вздохнул и попытался сесть.

У него получилось.

День уступил место вечеру. Как и предсказывал Зверь, челюсть снова начала болеть. Так что вместе с ужином обаятельный убийца принес отцу Алексию какое-то зелье в бутылочке и несколько марлевых тампонов.

– Подержите с полчасика. Это снимет боль. Иначе не заснете.

Его заботливость изумляла. Так же как и спокойное дружелюбие.

– Я правильно понял, что вы собираетесь меня убить? – спросил священник, осторожно прихлебывая горячий крепкий чай. Зверь сидел напротив, разглядывал небо сквозь узкое окошко.

– Правильно.

– В таком случае к чему это? – Отец Алексий показал на бутылочку. – Так ли важно мое самочувствие, если жить мне осталось два дня?

– Конечно, важно. – Зверь перевел взгляд на собеседника. – Мне хотелось бы видеть вас бодрым и полным сил. Слабая жертва очень быстро сдается. Покоряется. Прекращает борьбу. Это плохо. Смерть должна приходить медленно, неспешно, страшно. Вы будете драться до конца, отдавая себя по капле, и в каждой этой капле будет вдесятеро больше силы, чем в разом отнятой жизни какого-нибудь перепуганного ничтожества.

– Значит ли это, – спокойно произнес священник, – что вы собираетесь убивать меня медленно?

– Значит, – кивнул Зверь, – есть определенный набор правил, и я по возможности их придерживаюсь. Ваша смерть затянется на несколько часов. Полагаю, вы пройдете, умирая, все стадии от ненависти до отчаянья, от сопротивления до рабской покорности. В конце концов вы разуверитесь даже в своем Боге.

– Неужели?

– Мне нравится ваша ирония, – черные глаза потеплели, – и ваша вежливость. Но, помнится, даже Христос незадолго до смерти упрекал Бога в том, что тот оставил его.

Отец Алексий покачал головой:

– Нынче не модно богохульствовать.

– Убивать священников тоже не в моде. Но ведь кто-то должен.

– Зачем?

– Зачем священников или зачем именно вас?

– Ну, на меня, полагаю, выбор пал совершенно случайно.

– Случайно ничего не делается. – Зверь разглядывал его так же внимательно, как утром. – Я же сказал, что вы жертва. Жертва моя, но убить вас я собираюсь по приказу того, кому служу.

– Сатана! – Отец Алексий откинулся в кресле. Чуть слышно рассмеялся. – Подумать только, а я спрашивал, кто ваш хозяин! Как вы сказали тогда? Он далеко и я вряд ли с ним встречусь? Ну конечно. Теперь понятно, почему священники. И прозвище ваше… Послушайте, но это же детство. Сколько вам лет, Зверь?

– Конечно, детство, – спокойно улыбнулся Зверь. – Дьяволу все равно, кого убивают, как убивают и убивают ли вообще. Но многие верят, что ему нужны смерти, особенно смерти тех, кто служит тому, другому. А я, уж поверьте, получаю свой маленький кусочек радости от хорошо выполненного убийства.

– Обыкновенный садизм, – понимающе кивнул отец Алексий. – Взращенный на почве какого-нибудь застарелого комплекса.

– Надо полагать. Я иногда пытаюсь понять, откуда что взялось. Но, знаете, это довольно слабая зарядка для ума. Слабее даже, чем устный счет.

– Не боитесь?

– Чего?

– Вы признаёте существование Сатаны, следовательно, признаёте и существование ада. Что ждет вас после смерти?

– Да уж не то, что вас, – Зверь задумчиво опустил взгляд, – и, конечно, если бы все жертвы были такими шустрыми, как вы, святой отец, я бы не зажился. Однако мне везет. Просто безобразно везет, и вы сегодня столкнулись с этим на практике, не так ли? Так что проживу я еще долго. И достаточно счастливо.

– А потом придется платить.

– Так ведь потом. Какое чудное средневековье получается, не находите? Христианский священник пугает ужасами загробной жизни погрязшего в грехах сатаниста.

– Большинство грехов – это соблазны, – отец Алексий поставил пустую чашку, – и вполне понятно, что люди не находят в себе ни сил, ни желания противостоять им. Однако убийство – это не то, что может привлекать, и не то, без чего трудно обойтись.

– Слаб человек, – вздохнул Зверь. – А смерть, своя или чужая, это самый большой соблазн, какой только есть в мире. – Он поднялся на ноги. – Время позднее. Спать пора. Что же до грехов и соблазнов, вспомните лучше, что и вы сами когда-то готовы были убивать. Да еще как убивать. Ничуть не хуже, чем делаю это я. И сдается мне, не умерла в вас эта готовность, а просто затаилась до времени. Спокойной ночи.

Темно в комнате. Тусклые лунные лучи белесыми потоками льются сквозь узкие окна. Закрыта дверь.

Отец Алексий задумчиво посмотрел на скрытый в резьбе выключатель. Спать пора. И вправду поздно уже.

Вразуми, Господи!

Вертится мысль на самом краю сознания. Осознание. Знание. Вот оно, тут, рядом, поймать бы только. Но, как тень, что ловится на пределе видимости и исчезает, стоит присмотреться, как тень мысли…

Нет ничего. Но ведь было. Поблазнилось?

Привиделось?

Вразуми! Господи!

А утро ясное и свежее. Жить интересно и весело. Даже в одной клетке с хищным и опасным животным. С человеком. Он тоже мог бы назваться Зверем. Или его могли так назвать. Что снилось ночью? А что хорошего могло присниться, если этот там, наверху, взывал к своему Богу с отчаянной страстностью первохристиан? Убить такого – дело чести, если бы была честь у экзекутора. Дело принципа, если бы были у него принципы. Убить такого интересно. И полезно. Во всех отношениях.

Немаленькая доля отнятой у трех позавчерашних покойников силы ушла на то, чтобы устоять на ногах после того удара. И еще больше на то, чтобы за несколько секунд залечить разбитые губы. Молодец священник. Это додуматься надо – одеколоном в глаза брызнуть. Впредь тебе, палач, наука. Не расслабляйся. Самому-то и в голову не пришло, что безобидные, мягкие и легкие бутылочки могут быть опасны. Все-то ты расцениваешь с точки зрения грубой силы.