Хм-м, человеколюбие возвращается, неужели прошел целый час?

Нужно самому идти в Пэрфлит. То есть, ехать, разумеется. До тех пор пока на Межу не выбраться, придется ездить как люди. Ладно, Эйни, не рассыплешься. Заодно посмотришь поближе на их железную дорогу – когда-то же надо начинать.

Как по заказу, едва прибыв в Пэрфлит, Альгирдас получил сообщение о том, что в лечебницу днем приехали Пастух и Жених. Там они встретились с подругой девицы Вестенр. Позже к ним присоединились Лекарь и некий Харкер, молодой человек, несколько месяцев назад укушенный упырем. Он, правда, не получил даже метки, которая дала бы кровососу власть над ним, но подобные приключения не проходят бесследно. И, конечно же, не случайно несостоявшаяся жертва упырей оказалась в одной компании с Женихом, Пастухом и Лекарем. Чуть позже к ним присоединился еще и Ученый, и таким образом все четверо оказались в сборе, и еще двое сверх того. Определенно, ситуация яснее не становилась.

Карфакс мог и подождать. Ящики с землей никуда не денутся, в отличие от упомянутых смертных, которые проявили кипучую деятельность как терьеры на охоте.

Единственные окна без решеток обнаружились на втором этаже лечебницы. Они ярко светились, и именно там чувствовал Альгирдас присутствие Сенасов.

Здание, погруженное во мрак, будило в его сердце чувство мутного недовольства, подозрительно похожего на страх. Слишком много было за этими стенами людей, чьи души и разум разительно отличались от разумов обычных смертных. Слишком много было в доме тех, кого походя, небрежно одарили своим вниманием фейри. Оставили след, исказили правильное течение жизни, спутали что-то очень важное – что-то, бывшее сложным красивым узором – в безобразный комок: сплошь колтуны и обрывки нитей.

Да, Паук не любил сумасшедших. Вообще не любил все противоестественное…

«Благие боги, да кто бы говорил!» – одернул он себя.

Было уже достаточно темно, чтобы летучая мышь не привлекала к себе внимания, и, выкинув из головы лишние мысли, Альгирдас взлетел к одному из освещенных окон. Нашел за что уцепиться. Сложил крылья и стал слушать.

Говорил Ученый. И до того интересно говорил!

Оказывается, у них были какие-то бумаги – дневники или что-то в этом роде, где, как понял Альгирдас, была изложена история всех… четверых? Шестерых? Как бы там ни было, с бумагами непременно следовало ознакомиться, и чем скорее, тем лучше.

А дальше началось нечто несусветное. И, подслушивая под окном, Альгирдас время от времени боролся с желанием ворваться в комнату и встряхнуть за шиворот первого попавшегося под руку Сенаса. Как следует встряхнуть, чтобы, когда встряска прочистит мозги, спросить: ты что, совсем рехнулся, упырь проклятый?!

Они там собирались охотиться на вампира. То есть, ладно, если бы только собирались. Они были убеждены, что уже охотятся на вампира. Леший его разберет, на которого именно, но, учитывая, что всех кровососов Великобритании, соблюдавших договор, уничтожил Сенас, а всех кто был нелоялен, уничтожали сами упыри, выходило так, что охотиться-то и не на кого.

Из того, что можно было хоть как-то понять, Альгирдас сделал вывод, что упырь, на которого охотятся эти шестеро смертных, довольно стар. По крайней мере его возможности, перечисляемые Ученым, соответствовали приблизительно трехвековому возрасту. Да и то, не каждый упырь, проживи он хоть пятьсот лет, научился бы оборачиваться в животных, управлять стихиями и приказывать людям и зверям. Для всего этого следовало умереть чародеем.

Что замыслил Сенас? Зачем ему это представление? Или он, распределив всего себя между четырьмя смертными, действительно потерял разум? … Ах-ха, двое новичков – муж и жена. То есть, они тоже связаны между собой, пусть и не узами крови.

– На нашей стороне власть единения, – торжественно говорил Ученый, – власть, которой лишена природа вампиров…

В словах его была настолько мрачная ирония, что Альгирдас, наверное, не принял бы ее даже в часы обостренного человеконенавистничества.

«Власть единения!» Бедняга, ты даже не подозреваешь, насколько прав. Насколько вы четверо едины. И подчинены чужой власти… И все же кто? Кто из них? И зачем?! И кого они собрались поймать?

Если слушать и верить тому, что слышишь, люди, собравшиеся в кабинете Лекаря, кажутся во всем подобными своим современникам. Такие же здравомыслящие, как Орнольф, не способные увидеть леса за деревьями, свято верящие в силу науки и закрывающие глаза на ее, науки, слепоту.

Орнольф… проклятье, как тебя не хватает сейчас! Капелька чародейства совсем не помешала бы. Ну да, если только рыжий сам еще верит в чары.

Такое впечатление, что они там убеждают себя в существовании вампиров. По крайней мере, одного. Того самого чародея, или кто он там? …Как-как вы сказали, господин Ученый? «Выродок природы»? Сильно. Эй, Сенас, тебе не икается?..

Демонстрируя слушателям золотое распятие, Ученый высказался в том смысле, что для защиты от вампиров этот священный символ мало пригоден. И был, безусловно, прав. Альгирдас чувствовал себя единственным на всю планету упырем, близко к сердцу принимающим силу христианских святынь…

И вот в этом что-то было… Какая-то мысль. Мелькнула и исчезла, пока он втягивал голову в крылья, защищаясь от света распятия…

Услышанное далее заставило Альгирдаса свеситься над окном во весь мышиный рост и насколько возможно растопырить уши-лопушки. Будь его тело сейчас хоть сколько-нибудь гуманоидным, он, наверное, потер бы руками… лапами? щупальцами? словом, потер бы глаза и потряс головой, чтобы в ней разместилось столько невероятных новостей.

Эти шестеро смертных, четверо из которых сами были упырями, намеревались поймать господаря Дракулу. Влада Третьего! Ай, молодцы!

Глубоко чтимого Альгирдасом владыку Валахии убили четыреста лет назад. Четыреста десять, если уж быть точным.

Он, конечно, еще тот был кровопийца, но это – неотъемлемая черта любого правителя. А после смерти господарь Дракула вел себя вполне пристойно. В смысле, никак он себя не вел. Погиб и погиб. О том, чтобы сей достойный муж упокоился с миром, Альгирдас позаботился лично. И тому было две причины. Первая заключалась в том, что Влад был предпоследним на Земле настоящим Старейшим, хозяином своей земли, плотью от плоти ее и кровью от крови. Последним был сам Альгирдас Паук, посему питал он к господарю вполне объяснимую симпатию. Вторая же причина его личной заинтересованности во Владе Третьем состояла в том, что замок, выстроенный над Арджешем, сцементированный человеческими жизнями, стал своеобразным порталом из этой реальности в ту, где жил… совсем другой Влад Третий.

Ох… Как любит говорить Орнольф: тут выпить надо, чтобы разобраться.

Тот, другой, нездешний, вообще не был человеком. Фейри он был. Причем таким фейри, перед которым снимают шляпы разные там Сенасы. Он прожил свой срок в смертном теле, освободился от плоти и живет теперь, как подобает существу его порядка. А, будучи смертным, успел родить сына. Того, кого Гвинн Брэйрэ долго считали владыкой Тьмы, и который оказался повелителем стихий. Жемчужным Господином, если говорить на языке самих фейри. Змея родил, одним словом.

Какова была природа связи между той, недосягаемой реальностью, и этой, родной, Альгирдас не взялся бы объяснить, даже если бы выпил два раза по столько, сколько мог осилить Орнольф. Но факт оставался фактом: связь эта существовала. И здешнему Дракуле жители здешней Валахии приписывали сверхъестественные возможности, а нездешнего жители той, другой Валахии, считали обычным человеком. И наоборот. И если долго об этом думать, то запросто можно запутаться окончательно и тихонько сойти с ума. Хм! А может, Сенас как раз очень долго об этом думал? Ему-то еще хуже. Он, мразь, сам бродит между реальностями, а не только сказки слушает. Думал-думал Сенас, свихнулся, и теперь Дракулу ловит.