М-да. В общем, вроде бы секрет давным-давно перестал быть секретом. Однако Хельг на предположение Орнольфа – а это было первое, что пришло в голову – только поморщился:

– Никто ничего не знает, рыжий. Змей обо всем позаботился.

Что ж, полусотни лет жизни на Меже явно недостаточно для того, чтобы привыкнуть к фейри. Даже если воюешь с ними больше тысячи лет. Змей, значит, позаботился. Задумываться о том, каким образом Жемчужный Господин сделал так, чтобы никто ничего не знал, Орнольфу не хотелось. Он даже примерно не представлял себе методов, но подозревал, что они не включают в себя понятия: «милосердие» и «добровольное сотрудничество». Уверенность Хельга в том, что тайна осталась тайной, с одной стороны сужала круг подозреваемых. А с другой, сильно усложняла поиск ответа. Потому что, если верить Пауку, посвященных оставалось шестеро: сам Змей, Орнольф с Альгирдасом, братья Норданы и Марина. Девочка никому и ничего рассказать не могла – об этом «позаботился» Орнольф. Зная методы, применяемые в ИПЭ, прекрасно понимая, что куратор вытягивает из Марины даже то, о чем она, как ей кажется, и не подозревает, Молот Данов приложил все усилия к тому, чтобы девочка не говорила ничего лишнего.

Кто-то же должен. Это Хельг – честный и справедливый романтик, он по-другому не может, ему по-другому и не надо, а наставник Касур честен далеко не всегда и не всегда справедлив, о романтике же и речи не идет, если только дело не касается Хельга. Правда, под напором любознательности Волка рухнули все защиты, ну так не против ангелов Орнольф их строил. Против людей.

Стало быть, Марину из списка можно исключать. Кто остается? Да никого. Никого, заслуживающего подозрений. Все пятеро: и Змей, и Норданы, и Касур с Пауком преследуют одну и ту же цель. И все пятеро умеют хранить секреты настолько надежно, чтобы даже создания вроде Элиато не могли подступиться к чужим тайнам. Что из этого следует?

– Ты не там ищешь, – устало улыбнулся Паук, останавливая Орнольфа на очередном круге бесплодных рассуждений. – Нет здесь никаких человеческих шпионов, и гремлины клянутся, что все чисто, и господ лейтенантов обвинить не в чем. А Тилли я разве что наизнанку не вывернул – обычный котенок.

Да… найденыша разобрали и снова собрали практически по шерстинке. Кот как кот. Ничего особенного. И ребята, приехавшие в гости к Марине, тоже не проявляли излишнего любопытства. За полковника Котлярчук… за Аду, – Орнольф усмехнулся, – он мог поручиться сам. Конечно, лучше всего было бы вышвырнуть из дома и кота, и лейтенантов, и просьбы Ады о встрече игнорировать. Но к зверушке привязалась Марина; парни, смело попытавшиеся спасти ее от похитителей, заслужили доброе расположение Хельга (фантастика!), а заклинательница – слишком умная и милая дама, чтобы разрывать отношения с ней. К тому же она прекрасно понимает, что и так добилась большего, чем все ее коллеги и предшественники.

– Что-то тревожит тебя, – Альгирдас затянулся сигаретой и медленно-медленно выдохнул тонкую струйку голубоватого дыма. – Поделись, рыжий.

Сладковатый запах таял в воздухе, как сахар. И Орнольф улыбнулся, вспомнив, что Марина убеждена, будто Паук курит марихуану. Смешная девочка. Курительные смеси Хельга опасны для людей, но это не наркотики. Это своего рода стимуляторы, вот сейчас Эйни вдыхает дым, позволяющий ему дольше удерживаться в реальности, контролировать паутину, одновременно оставаясь здесь, с Орнольфом. Он беспокоится…

– Считаешь, мне не о чем тревожится? – поднял брови датчанин.

– Это что-то, о чем я не знаю.

– Не выдумывай, Хельг…

…взрыв газа, уничтожил два подъезда в шестнадцатиэтажном доме на окраине Владивостока.

…я беспокоюсь о том, что ты не даешь себе отдыха, но ты вряд ли сочтешь это поводом для волнений…

…в одном из самых больших торговых центров Владивостока произошла утечка ядовитых веществ. Сотни жертв. И никто не понимает, откуда взялся смертельный яд…

…кроме того, ты ведь сам знаешь, я сейчас ничем не могу тебе помочь, и это тоже заставляет нервничать. Знакомое чувство, верно, птаха?

…за последние два дня бытовых убийств в городе случилось больше, чем во всей области за целый месяц…

…Мне совершенно нечем заняться. Да и вообще…

– Как это нечем заняться? – тихо спросил Альгирдас. – Ты ведь собирался переговорить со смертными магами? – тигрово-желтые глаза его медленно теряли цвет, плечи расправлялись, Паук вновь уходил, застывал статуэткой невыносимо-прекрасного Будды. – Прости, сердце мое, – произнес он уже почти неслышно, – мне нужно поговорить с комэйрк [51].

– И вообще, все складывается не лучшим образом, – вздохнул Орнольф, убедившись, что Паук уже не слышит его.

Не лучшим образом. Хорошо сказал! Мягко так охарактеризовал положение. Сразу видно – поэт. Висы, ниды, метафоры, гиперболы, чтоб им… Альберт Нордан позвонил и сообщил, что Змей закрыл все выходы с Земли. Не только для магов – вообще для всех, включая высоких и высочайших фейри.

И Эйни, надо полагать, слушал сейчас доклады об этом со всех ниточек своей паутины.

Орнольф поискал подходящее определение для ситуации, но не нашел ни одного цензурного слова.

Волк не сможет уйти. Без помощи Змея – не сможет. А к Змею он не пойдет. Правильно сделает, да, но что же, черт бы его побрал, делать с самим Волком? И со Змеем… И с Адамом Элиато, будь он проклят!

– Я похожа на твою сестру? – спросила Маришка.

Бог знает, почему она вдруг вспомнила. Артур сделал что-то, наверное, чудо совершил, они и поговорили-то минут десять, а жизнь снова обрела смысл. И Зверь… Олежка, он ведь сказал то же самое, что и Артур. Только он злой, природа у него такая, и Маришка его не сразу поняла. Любовь была. Любовь прошла. Будет когда-нибудь новая. Это не смертельно, когда любовь уходит, особенно, если она уходит, потому что кто-то потерял память. И то, что дикий зверь кусает протянутую ему руку абсолютно естественно.

А вот то, что Альгирдас отдал за нее целый мир и еще что-то, гораздо более значимое для него, это теплом отзывалось в душе. Маришка понятия не имела, для выполнения какой сделки должна была послужить инструментом, но из короткого разговора с Артуром уяснила одно: она никогда не была просто средством для достижения цели.

– Это же Паук, – объяснил Нордан, – он красив, и все, что он делает тоже красиво.

…Это было позавчера. А прошло, кажется, не меньше месяца. Столько всего успели сделать. Альгирдас заставил Орнольфа пойти в госпиталь и исцелить Дюху. Еще от подвалов до крыши обыскивали дом – «клопов» искали. И духи вздрюченные бегают – тоже всех подозревают. Какие-то странные… люди? – нет, пожалуй, все-таки не люди, приходили и уходили. Потом явились ипээсовцы и забрали Вересова. А бедного Тилли Альгирдас чуть до смерти не замучил, изучая.

И вот, пожалуйста, вспомнилось вдруг. Олег спросил, кто она Пауку, сестра или дочь. Странно, ему не пришло в голову, что она может быть Пауку девушкой. Хотя, что тут странного – Маришка же довольно много успела рассказать, пока не завопила от страха так, что слушать невозможно стало.

– …Я похожа на твою сестру?

Альгирдас медленно покачал головой:

– Не знаю.

Ледяные пальцы скользнули по ее лицу.

Маришка много раз видела, как он делает это с Орнольфом. Жест настолько обыденный, что она даже внимания не обращала, когда Паук мимолетными движениями касался лица датчанина. Знала, что это странная такая проверка на искренность. Если Альгирдас не верил улыбке или словам, или интонациям, подозревал, что Орнольф над ним смеется или пытается что-то скрыть, ему достаточно было пробежаться кончиками пальцев по губам и глазам рыжего, чтобы поверить или, наоборот, поймать на вранье.