Ненужные слезы снова выступили на моих и так уже покрасневших глазах при мысли о том, что мне придется уехать. Мне пришлось бороться с искушением кинуться вниз, умолять его поверить мне, расспросить Коррин и миссис Беатрис, еще раз подробно расспросить миссис Марию о том, что она видела. Но, но их мнению, все было ясно и обжалованию не подлежало: я была виновата.

Я смотрела на свое отражение в зеркале и чувствовала холодную ненависть Джона ко мне, как будто он тоже был там. Раньше у меня была его любовь, теперь у меня осталось только его презрение и ненависть. Эта мысль совсем лишила меня сил. Я перестала думать, просто снова, дрожа, села на кровать.

Я ничего не делала, просто сидела, бессмысленно глядя на коричневые занавески, раздуваемые легким ветром. Взлетят — упадут, взлетят — упадут… Это движение еще больше внушало мне нежелание двигаться, и во мне росло странное нереальное чувство, что где-то я уже это видела. Занавески взлетали и падали… Я, вздрогнув, отвела глаза. Неужели я схожу с ума?

Я закрыла глаза и, открыв их через несколько минут, увидела листок бумаги под дверью. Я автоматически встала и подобрала его, думая в тот же момент, что человек, который хотел убить меня, который уже причинил мне столько вреда, только что был у моей двери, с той стороны. Если бы я только знала! Я бы осмелилась посмотреть ей в глаза и нашла какой-нибудь способ заставить ее признаться. Я удивлялась: неужели она получала удовольствие, мучая меня? Когда я найду следующую записку?

Я быстро прочитала записку, больше не пугаясь: во мне была только злость и чувство несправедливости.

«ПОЙДЕМ, ЖАКМИНО. СМЕРТЬ ЖДЕТ НАС».

Опять Жакмино!

Миссис Беатрис очень бы расстроилась, если бы узнала, что ее дурацкие записки и это имя больше не тревожили меня. Меня волновал только ее мотив. Вдруг это имя — Жакмино — показалось мне очень знакомым. Но тут же это чувство пропало. Интересно, смогла бы я получить ответ прямо здесь и сейчас, если бы только постаралась и подумала? Должна же быть какая-то причина, по которой она называет меня Жакмино. Нужно было выяснить значение этого слова.

То, что я подумала о Клэппи, было очень логично. Я не могла спросить об этом никого из членов семьи, они уже все заявили, что ничего не знают. А Клэипи ко мне не так плохо относится, и она здесь достаточно долго живет.

Я решила, что нужно спуститься и поговорить с ней. Я встала, достала платье, даже не обратив внимания на его цвет, надела его и разгладила складки. Я боялась снова встретиться с Джоном в его ярости и испытала чувство облегчения при мысли, что мне не надо будет с ним встречаться. Изнемогая от голода, я наложила на лицо чуть-чуть рисовой пудры, взяла последнюю записку и уже собиралась открыть дверь, когда вошла Полли.

Она слабо мне улыбнулась.

— Мисс Гэби, это все так ужасно. Я знаю, что вы не могли сделать такую вещь. И как только все могут так думать?

Я ничего не ответила, и она продолжала, прибираясь и решительно собирая одежду.

— Хотела бы я отсюда уйти. Не припоминаю, чтобы мистер Джон был так зол раньше. Он просто взбесился. Как раненый медведь.

Я осторожно поставила чашку.

— Это просто слепой гнев, Полли, не забывай, — мой голос звучал так же беспомощно, как я себя чувствовала. — Его сын может умереть.

— Это правда, мисс, но когда я заходила к нему утром, мне показалось, ему немножко получше.

— Надеюсь. Доктор Брауни уже приехал?

— Он попил у Клэппи кофе с булочкой минут двадцать назад. Он о вас спрашивал, и Клэппи ему сказала, что вы еще спите, — она собралась уходить. — Да, чуть не забыла. Миссис Мария хочет, чтобы вы спустились в дальнюю гостиную как можно скорее, — она тихо прикрыла за собой дверь.

Что еще теперь? Я отодвинула поднос; у меня пропал аппетит. Сначала мне нужно будет с ней поговорить. Неужели меня снова будут отчитывать? Не думаю, что вынесу это еще один раз.

Я сунула записку, которую хотела показать Клэппи, в рукав и спустилась вниз. Холл был тихим и пустым; я шла осторожно, стараясь не шуметь. Проходя мимо библиотеки, я краем глаза заметила Джона, и мое сердце пронзила острая боль; мне так нужна была его прежняя любовь!

Я остановилась у дверей гостиной.

— Присядьте, мисс Гэби, — миссис Мария выглядела холодной и задумчивой в своем серебристо-сером платье. Ее обычный кремовый цвет лица принял нездоровый оттенок, а живые глаза чуть-чуть припухли.

— Это было очень тяжелое время для нас, но мы наконец-то можем с облегчением вздохнуть: Пити будет жить. Хотя, конечно, ребенок некоторое время будет в тяжелом состоянии.

— Я рада, что он поправится.

— Да, конечно, — она отмела мои слова, абсолютно уверенная в том, что это просто вежливость. — Но я не за этим вас сюда позвала. Я буду честной и скажу, что вы меня очень разочаровали. Я могу только с большим усилием говорить с вами вежливо, не столько из-за своего разочарования — это не так уж важно. Но то, что вы сделали моему сыну — я не могу простить. Даже после смерти Лаурин в нем не было столько горечи, сколько сейчас. Послушайте, я не понимаю таких женщин, как вы, мисс Гэби. И никогда не пойму, — ее губы дрожали.

— Миссис Мария, я ничего не давала Пити. Вы говорите, что видели меня, и мне кажется, вы уверены в своих словах. Но я пытаюсь объяснить вам: это была не я! Вы видели кого-то другого.

Она посмотрела на меня, слегка скривив губы. Вдруг, как ни странно — наверное, от того, что ее любовь к сыну была очевидна — мне показалось, что она была бы рада, если бы я это доказала.

— Мои глаза редко ошибаются, мисс Гэби. В вашем случае, боюсь, они не ошиблись. Единственная моя ошибка была в том, что я не разглядела вас с самого начала, — ее голос звучал горько.

— Тогда думайте что хотите, но я повторяю: я в тот день Пити даже не видела. И видела я его или нет — я все равно невиновна.

Ее глаза зло сузились.

— Вы все еще это утверждаете? Тогда объясните мне, как я могла вас видеть, если вас там не было?

— Кто-то надел одно из моих платьев, намеренно пытаясь выглядеть как я, — уверенно заявила я.

— Кто? — Коротко спросила она.

Минуту я колебалась.

— Думаю, это была миссис Беатрис.

— Абсолютная чушь, — она закрыла глаза; ее темные ресницы подчеркивали морщины, и она, казалось, вдруг как-то постарела. — Что касается того, зачем я вас позвала, — начала она, — думаю, будет лучше, если Абвер отвезет вас в город. Вы сможете снять номер в отеле «Сан-Фрэнсис» или в «Сити-отеле» до отбытия парохода. Это не займет много времени. Не думаю, что вам потребуется больше одного дня, чтобы собраться. Этого достаточно? Послезавтра вы уедете.

Я не собиралась показывать ей всю свою обиду и унижение. Я сдержанно кивнула.

— Хорошо, что вы согласны. Мой сын и так уже достаточно страдал, а ваше присутствие будет только подливать масла в огонь. Я прослежу, чтобы вам заплатили перед отъездом.

Я ничего ей не ответила, просто встала и вышла. Я не заглянула в библиотеку, проходя мимо нее, и направилась прямиком на кухню. К счастью, Клэппи была одна.

— Боже мой, вы выглядите, как смертельно больная, деточка! — она усадила меня на стул. — Вот, выпейте чаю, это придаст вам сил.

Через несколько минут я вытащила записку и протянула ей, сказав, что нашла ее у себя в комнате.

— Клэппи, ты когда-нибудь слышала слово «Жакмино»? Оно здесь написано.

Тяжелая глиняная ваза, которую Клэппи подняла и собиралась убрать, упала на пол и разбилась вдребезги. Она ничего не сказала, цвет ее лица приобрел пепельный оттенок.

— Клэипи? Ты когда-нибудь его слышала? — ее поведение озадачило меня.

— Жакмино… — она прошептала это слово несколько раз своими старыми, уставшими губами, вспоминая. — Маленькая Жакмино… — ее глаза широко раскрылись; она повернулась и посмотрела на меня: — Да!

Бледность вокруг ее губ испугала меня; она выглядела, как будто вот-вот упадет в обморок. Я взяла ее за руку и усадила. Она не слышала меня, ее большая рука сжимала мою, и слезы заблестели у нее в глазах.