Призываем всех товарищей к полнейшему спокойствию, к усилению своей работы по борьбе с контрреволюционными элементами.

На покушения, направленные против его вождей, рабочий класс ответит большим сплочением своих сил, ответит беспощадным массовым террором против всех врагов революции.

Товарищи! Помните, что охрана наших вождей в ваших собственных руках. Теснее смыкайте свои ряды, и господству буржуазии вы нанесете решительный, смертельный удар. Победа над буржуазией - лучшая гарантия, лучшее укрепление всех завоеваний Октябрьской революции, лучшая гарантия безопасности вождей рабочего класса.

Спокойствие и организация! Все должны стойко оставаться на своих местах. Теснее ряды! - Председатель ВЦИК Я. Свердлов. - 30 августа 1918 г. 10 час. 40 мин. вечера".

Телеграфные бланки переходили из рук в руки.

В избе царило молчание. Вдруг на пороге появился матрос.

- Ну что, Соколов? - спросил его Павлин. Матрос развел руками:

- Котлас не отвечает... Только газеты привез. Сейчас получили...

- Как так не отвечает? - гневно крикнул Павлин. - Требуй провод! Как это может не отвечать? - Он побледнел. - Марш обратно на левый берег!

Матрос, положив на стол газеты, попятился и вышел из избы...

Фролов подошел к окну. У берега качался на волнах маленький челнок. Матрос быстро спустился по крутой глинистой тропке и побежал к своему челноку, чтобы снова переправиться на левый берег, где проходила телеграфная линия.

Подойдя к столу, Фролов взял одну из газет и развернул ее. Газетные листы тревожно зашуршали в его руках.

- Товарищи, - негромко сказал он, - послушайте... как это случилось...

"30 августа, на пятничном митинге в гранатном цехе было очень много народа, особенно много..." - так начиналась статья, которую читал Фролов. Голос у него задрожал, он сделал над собой усилие, и продолжал чтение:

"Когда на деревянных подмостках показалась невысокая, крепкая фигура Ленина, тысячи людей его приветствовали... Улыбаясь, он поднялся на трибуну, махнул рукой, чтобы остановить рукоплескания, и сразу начал говорить. Он говорил о пресловутой свободе Америки: "Там демократическая республика. И что же? Нагло господствует кучка не миллионеров, а миллиардеров, а весь народ в рабстве, в неволе... Мы знаем истинную природу так называемых демократий"... Он призывал к беспощадной борьбе с бандой наглых хищников и грабителей, вторгшихся в пределы русской земли и сотнями, тысячами расстреливающих рабочих и крестьян Советской России.

Все затихло. Люди дышали его дыханием. Чувствовалось, что ни огнем, ни железом не порвать связи между ним и слушающими его людьми. Свою получасовую речь он закончил словами: "У нас один выход: победа или смерть!" Разразилась новая несмолкаемая буря. Толпа запела "Интернационал". Ленин направился к выходу в сопровождении большой группы людей, состоявшей из рабочих, моряков, красноармейцев, женщин и даже детей. В цеху и на заводском дворе за его спиной еще раздавалось пение "Интернационала". Пели все. Вечер был жаркий. Ленин вышел к автомобилю в распахнутом пальто, с черной шляпой в руке. Какая-то женщина с встрепанными волосами, стиснув в зубах папироску, настойчиво проталкивалась к нему..."

- Нет! - вдруг сказал Павлин, сжимая пальцами виски. - Не верю!.. Не может Ильич умереть в этот грозный час...

- Не может, - убежденно сказал Фролов, откладывая газету. Он взглянул на Павлина: - Однако ты прежде всего возьми себя в руки.

Павлин пожал плечами:

- Ты совсем как мой покойный друг Андрей Зенькович... Нет, Фролов! Сейчас нельзя не волноваться!

Фролов понимал состояние Павлина, сам волновался не меньше его и только усилием воли сдерживал себя.

- Мы должны работать, действовать, принимать решения... - говорил он. Все это мы должны делать во имя Ленина. Никто из нас не имеет права сложить руки и предаться горю. Наши враги только этого и жаждут...

Суровое лицо Фролова выражало твердую решимость. Глядя на него, все находившиеся в избе, не исключая и самого Павлина, поняли, что среди них появился крепкий большевистский комиссар, человек, не знающий сомнений в борьбе и бесстрашно идущий навстречу любым трудностям.

- Сегодня вечером проведем совещание... Надо выяснить обстановку! Фролов обернулся к Павлину: - Но до совещания я хочу познакомиться с людьми. С каждым отдельно...

- Сейчас мы это устроим, - ответил Павлин.

Он подозвал штабных командиров, чтобы отдать им соответствующие распоряжения.

День подходил к концу, в избе все время шумел и толкался народ, и Фролову никак не удавалось остаться с Павлином наедине, чтобы поговорить с ним по вопросу, касавшемуся самого комбрига. Однако необходимо было, наконец, выбрать подходящий момент и рассказать обо всем Виноградову.

Уже первые часы пребывания в бригаде, разговоры с бойцами, командирами и комиссарами показали Фролову, что люди беспредельно верят Павлину и думают только о том, чтобы выгнать с Двины интервентов. В то же время Фролов понял, что положение бригады чрезвычайно трудное. Начальник оперативного отдела, предупреждая его, не соврал.

Вечером, перед совещанием, Фролов сказал Виноградову, что ему необходимо поговорить с ним наедине.

- Наедине? - быстро отозвался Павлин, и по выражению его глаз Фролову стало ясно, что тот уже отчасти в курсе дела. - Пойдем на берег. Там никто нам не помешает.

Они спустились к реке. Комиссар рассказал Павлину о предписании, полученном им от Семенковского. Передавая свой разговор с Семенковским, он не скрыл от Павлина и своего личного отношения к этому делу.

- Хочешь, я передам тебе предписание, не хочешь - не надо.

- А ты о себе подумал? - усмехнувшись, спросил Павлин. - Не подчиниться - значит не выполнить военный приказ.

Фролов поморщился.

- Мне сейчас думать об этом нечего, - ответил он, поднимая воротник шинели и упрятывая руки поглубже в карманы: на берегу задувал сильный, пронизывающий ветер.

- Странно, - проговорил Павлин. - Почему он не послал мне телеграммы: сдать команду - и все?

- Значит, были свои соображения. А ты просил отпуск?

- Да что ты!.. Люди бы мне этого никогда не простили. Наоборот, я протестовал самым категорическим образом. - Павлин развел руками. - Что за человек Семенковский? Я совершенно его не знаю. Один раз повздорил с ним в Питере по поводу Юрьева. Вот и все...

- Достаточно. Он почувствовал в тебе ленинца, а вся эта бражка не с Лениным.

- Ты говоришь... Ты считаешь, что Семенковский...

- Точно я ничего не знаю, - с резким жестом еле сдерживаемого возмущения комиссар перебил Павлина. - Но я чувствую... И я вижу, что это за типы! И вообще после Бреста, когда вся эта бражка выступала против Ленина, у меня нет к ней доверия. Понял? Вот и все. А бумажка? Ну, я взял ее, думая, может быть, ты действительно хочешь в отпуск... В конце концов, я политический комиссар. Я уполномочен партией делать то, что нужно для блага армии. И я делаю это... И всю ответственность беру на себя.

Вынув из полевой сумки предписание Семенковского, он разорвал его на мелкие клочки и пустил их по ветру.

- Ты остаешься командиром бригады, - сказал он Павлину с ноткой торжественности в голосе. - И мы с тобой выполним не этот, а ленинский приказ.

- Клянусь! - взволнованно сказал Павлин. - Жизнь отдам, а выполню!

Они стояли у самой воды. Тяжелые волны разбушевавшейся огромной реки подкатывались к их ногам. Низко нависло злое, серое небо.

Молодые березки разбежались по береговому склону, их из стороны в сторону качало ветром, и казалось, что они машут буксирному пароходу, медленно тащившему тяжелые баржи с орудиями и боеприпасами. Чернели сваи разбитой снарядами пристани. Над шумевшей рекой с криками носились чайки. Все было сурово в этой картине, развернувшейся перед глазами комиссара и командира. Они стояли рядом, плечом к плечу, словно обретая силу в этой близости.

- Ну, пошли, - сказал Фролов.