IV

Прилипло к памяти дурацкое: студентами еще сговорились на даче Новый год отмечать. Вольготно - шуми-кричи, свежий воздух, телки, четыре комнатушки - есть куда разбрестись, в случае чего. И вот, у хозяина дачи (предки, конечно, настоящие хозяева) бабушка - возьми и умри за неделю. В семье траур - любили старушку, хлопоты, похороны, то-сё - нет, дача отпадает решительно. А все уж приготовлено у нас, настроились порезвиться. И неделю ходим, бесстыжие, за Витьком (внучком ненаглядным), приканючиваем: "Может, ничего еще, а? Может, оклемается бабушка?" В самом деле, приспичило же когда помереть, подождать не могла! И съехались-таки, отпраздновали, погудели. Что называется, всюду жизнь.

Пусть мертвые хоронят своих мертвецов.

Теперь понял, к чему велось: так я десять лет себя уговаривал - бывшее сделать небывшим. Чего, мол, там - праздник всегда с тобой, будь проще, гляди на мир широко открытыми глазами. Да и не твоя это бабушка, по большому счету. Но тут не получилось, видимо - возраст сказывается. Ни веселья, ни телок. Душою - все там, среди милых призраков. Катенька Богданович, Ириша Коняева, Ленуся, - бывшее - было. Куда там - было! Только и есть, что оно, - сдаюсь, иду, возвращаюсь к вам.

Ну, кто же первый навстречу?

Чтоб не раздумывать - соблюдем субординацию: главбух у нас Люба Бандурко, тем более, раз о любви - так с Любки и начнем. По чалдонским меркам - давно перестарок: двадцать четыре, а не только что в девках, но (сорок дворов - всё на виду) девка и есть. Уж не больна ли? Нормально ведь как: чуть заволосело в пахах

- погоняй-нахлестывай. Спешите творить добро. В чем же дело, Любаша? Это не только я, мать, подружки - это натура спрашивает. Грех бабий век так разбазаривать: в Чалдонии он недолгий, не Париж. И вот - Любаша поднимает от счетов свои чудные серые глаза, встряхивает перманентом, улыбается чуть (а нельзя широко - зубы тут едва до двадцати держатся: север) и - снова в калькуляцию, будь она неладна. Кого хочешь зло возьмет.

Но - свершилось-таки! Прямо не верится. Отыскался принц. Из нашего брата, из зэков, конечно. Шестера на ушах, но остался разменянный годишник, уже одной ногой товарищ. Андрюха Долгаев. Столичная штучка (пермяк то есть). Завфермствует здесь. Солидон, раздобрел на молоке, аж лоснится. Усы смоль, брови жгучие, хорош, хорош. Но главное - степенность эта, начальственность, хоть и двадцать семь всего (на ферме-то натренировался - благо не в лесу, где все с топорами).

Чем не жених? По всем статям.

Но это я так, балагурю, - а уж что там серые Любашины глаза углядели - можно только фантазировать. А зачем? Факты достаточно красноречивы. Андрюха в конторе

- щечки рдеют, счеты не щелкают, и даже выяснилось, с какой стороны зуба не хватает. Этот котяра прожженный - на ус, конечно. Бурное крещендо, сон разума, апогей страсти. Девчатам даже обидно - все-таки была местная достопримечательность, почти святая (хоть и дура несусветная). А теперь - то Андрюха в Любкины окна (уследили, да он и не осторожничал особо), то она на ферму - пошло, вульгарно, какувсехно, - что же было чуть не до пенсии тянуть?

Сама-то Любка как раньше плевала, так и дальше не удостаивала.

Никакая это не новость в мире - злые шутки природы: художнику - руку отсушить, композитора - тугим на ухо, - ну, и вот еще изощрение: девчонка таежная (пятьдесят километров, автобус раз в неделю - до ближайшей парикмахерской) с душою аристократки - нет, не это удивительно. Но пронести в себе, не похерить, даже ватник носить, как манто от кутюр, преклоняюсь! завидую! Счастья, конечно, таким не видать - да и ну его к черту, счастье это куриное! Тогда ты так не думала, Любаш (и никто до тридцати так не думает), прости отсебятину.

Может, здесь и оставить вас с Андрюхой?

Знаешь, ходили мы с отцом на охоту, он с ружьем, а я за компанию, единственный раз, кстати, выбрались вместе. Начало мая, на тяге только разрешено стоять.

Стоим. Вдруг на поле (метров пятьдесят от нас) два зайчишки выбегают. И - столбиками друг перед другом, целуются, точь-в-точь. Батя и бахнул из двух стволов. Одного - наповал, а другого (другую?) уже я догнал, подраненного, и ножом прикончил. Сейчас вспоминать - тошнит, а тогда азарт, горячка, дух забирает! Атавизм окаянный. На охоту вышел охоться, а не умиляйся. Это - добыча. Подумаешь - целуются! Вот и писательство - сплошь на таких инстинктах.

Должен рассказать, чем кончилось - и все тут, ружье заряжено, нож под рукой.

V

Пора пояснить, что колонийское наше начальство (а оно же - и поселковая власть, у местных ведь нет иных, кроме кубика, источников пропитания) придерживалось в ту эпоху четкой демографической стратегии: блядки - пресекать, бракам - содействовать. Любкин же случай - однозначный, Мендельсон уже палочкой постукивал. Словом, негласное "добро" майора Канюки ограждало завфермой от многих неприятностей. Что, не могли сумароковские сомосовцы опустить почки безоглядному Ромео? Запросто. И кирзачи давно чесались. Подстеречь в Любкином палисаднике - дескать, темно было, думали - вор. (Никогда такого не случалось в Серебрянке, чтобы зэки в деревне пошаливали. Дверей даже никто не запирал всерьез. И не в том дело, что брать нечего, что у каждого сучкоруба денег на лицевом не только всю обстановку чалдонскую, но и дом целиком купить можно, - нет! Скорее - братственная полюбовность двух берегов, еще из той Руси доплеснувшее чувство одной судьбы... К своему же - залезть? Как и местному - считать зэка за нелюдь, опасаться? - и в голову не придет.) Да, но и без крайностей - мало ли средств? В лес перевести - а там не парное молочко, восемьдесят кубов на маргарине - ежедневное обязалово, а то в жадную, жопу рвущую бригаду - где все сто двадцать намахивают. Так сказать, использование половой энергии в мирных целях. Да и кича с машинкой для стрижки всегда наготове. А все же не борзей Андрюха - и обошлось бы, думаю. Рок завистлив, не высовывайся чересчур. Особенно когда подручные рока - сержанты ВВ, молдаване Дo нос и Гроссу. А старшой у них - коренной коть-моть прапорщик Сумароков.

"Сомосовцами" это он же их и прозвал - без юмора. Очернил, полагаю, гвардию диктатора.

Задача: как выявить распыленные в цивильных буднях особинки национального склада? Если войны никакой - сделайте парня сверхсрочником ВВ. Тюрьмы, зоны, пересылки, колонии вроде нашей - полигон необъятный! И вот - суров, но с искоркой добродушия будет вэвэшник-хохол. Застенчиво-непреклонен - бульбаш.

Педантично-жесток, но строго в рамках закона - красноперый прибалт.

Непредсказуемо-истеричен - кавказец (но их, по-моему, и не берут в ВВ). Бездны мрачного садизма мерещатся в узкопленочном взгляде цирика-азиата, но - не разверзтые, по извечному отсутствию воображения на мусульманском Востоке.

Но тысячью мелких пакостей, неистощимой придирчивостью превратить зэковскую жизнь в ад кромешный - способен только вэвэшник-молдаванин. Как, откуда берется такое в сынах этого, в общем, немудреного народца? Думаю, дохнуло-таки на них растленной латинской утонченностью, смрадом Святой инквизиции. Неисповедимо, но

- факт. Даже Сумарокову Донос и Гроссу внушали легкое омерзение. (А почему, кстати, не начал с русского? - Так с нас что и взять, с нашей всемирной отзывчивостью. В любую сторону всех переплевываем, вне конкуренции. Универсалы.) И ведь говорили Андрюхе: не надо, не надо в молдаванское дежурство любовь крутить! Значит, любовь и была, раз не внял. Ну, получи ниже пояса: шмон на ферме, фляга с бражкой, десять суток кичи, башку наголо. И доказывать нечего, все понимали: бражку в навозе выстаивать - не в Андрюхином стиле, скотники (два придурка недавно с этапа) развлекались. Но за крайнего - зав., натурально. Нет, смешно, при нашей-то железной организации (я же и организовывал): утром - бензовоз в Красновишерск, вечером - бухало в диспетчерской, никакого самотека, только заказывай, - и вдруг бражка эта плебейская! Чисто сучкорубское пойло (рецепт? Пожалуйста: томат-паста, сахар, вода - банку в муравейник, поддерживать температуру брожения. Еще проще, чем все гениальное, быка, между прочим, валит). Ведь хмель - дело тонкое, нужен некий изыск, дополнительная острота. Что там грубоватая сладость запретного! Неторопливо, под разговор-закусочку удвоить окружающее и часа в четыре утра, в миллиметре от полной отключки, нечеловеческим усилием воли сохраняя равновесие, продефилировать - два механика, я замыкающий - перед окнами ДПНК: