-- Ничего, -- утешал себя я. -- Еще один перевал -- и лагерь передо мной!
Но со второго хребта стало видно, что от третьего, дальнего, перевала меня отделяет не только долина. Между мной и третьим, как я считал, последним, перевалом лежали еще два длинных хребта. Они были ниже, и с первого хребта их не было видно. Чтобы их обойти, нужно было свернуть направо и выйти на ту трону, по которой ушел дядька. Опытный путник с трезвым рассудком обязательно свернул бы на тропу, а я решил иначе.
-- Вперед, и только вперед! Я должен прийти в лагерь раньше дядьки!
Между тем солнце уже висело на западе. Я торопливо спустился в ущелье, пересек его и хотел штурмовать противоположный склон. Не тут-то было! Склон на вид был не особенно крутым, но я не добрался и до половины, как вынужден был сесть. Сердце колотилось так, что, казалось, еще немного -- и оно выскочит из груди, а ноги подгибались против моей воли. До выхода на гребень хребта я отдыхал несколько раз. Солнце еще освещало гребень, но нижним краем своим уже касалось горизонта. Тут бы свернуть направо, выйти бы на тропу! Нет. Бес упрямства крепко сидел во мне, и я опять пошел напролом.
С гребня следующего хребта солнца я не увидел. Оно закатилось, а из ущелий потянула сизая дымка. Склон, по которому мне предстояло спускаться, обрывался каменной стеной высотой метров пятьдесят. Нужно было обходить обрыв. Мне показалось, что слева обход будет короче. Я свернул налево и уходил от тропы все дальше и дальше.
Вечера в горах коротки. Сумерек здесь почти не бывает. Едва закатится солнце, как быстро наваливается кромешная тьма.
Я уже понял, что заблудился и в лагерь в лучшем случае приду поздно ночью. Темнело очень быстро. Еще минуту тому назад были видны скалы у подножия обрыва, а сейчас уже с трудом различались камни под ногами. Идти стало трудно. Я то спотыкался о камни, то с трудом удерживался на ногах, попадая на косогор. Фонарик бы мне! Но фонарик остался в лагере. Следовало бы остановиться, а я продолжал карабкаться по склону в надежде выйти на какую-нибудь тропинку. Так двигался я с полчаса. Наконец попал на осыпь, не удержался на ногах, шлепнулся на зад и заскользил вниз. Куда меня несло, я не видел, а катился все с нарастающей скоростью. Чтобы не кувыркнуться через голову, пришлось перевалиться на живот и стараться съезжать ногами вперед. Острые грани каменных плиток сначала порвали мне штаны и рукава, а потом и кожу ног и рук. Пытаясь остановиться, цеплялся за плитки руками, но они катились вниз вместе со мной. Вдруг ноги мои уперлись в какой-то камень, и я остановился, ткнулся лицом вниз и ощутимо стукнулся о камни. Из носа потекла кровь, а на лбу вздулась шишка. Видеть этого я не мог, но чувствовал отчетливо. Как бы там ни было, но я задержался, а сопровождавшие меня каменные плитки гремели где-то внизу.
Прежде всего нужно было унять кровь из носа. Перевернулся на спину и закинул голову. Лежать пришлось долго, и у меня было время подумать. Ветерок охладил мою горячую голову, и я принял первое правильное решение за весь прошедший день: сидеть на этом месте до тех пор, пока не рассветет.
Когда кровь унялась, стал устраиваться поудобнее. Представляете себе, с какими удобствами можно устроиться на каменной осыпи! Прежде всего мне очень мешали острые края плиток. Они больно впивались в бока и спину. Я попробовал вытаскивать их из-под себя, но на это же место сползали новые, края которых были еще острее. Тогда я стал брать плитки со стороны и закладывать ими самые острые выступы под собой. Понемногу выложил себе довольно гладкое ложе. Первое время лежать на нем мне было даже удобно. Саднили царапины на руках и ногах. Ныли разбитый нос и лоб. От сознания того, что я не явился в лагерь и теперь все беспокоятся, на душе скребли кошки. Достал из рюкзака сухари и флягу. Без аппетита поел и хлебнул воды. Фляга опустела наполовину. Надо беречь воду, ночь будет длинная.
Пока я катился по осыпи и гремел камнями, шум распугал все живое вокруг меня. Когда же я затих, послышались шорохи и голоса обитателей гор.
Где-то далеко внизу выл выводок шакалов: голодные щенки звали мать. Потом сверху донеслось обиженное тявканье лисы и тут же, свистя крыльями, совсем рядом пролетел кеклик. Видно, лиса не успела его схватить и с досады затявкала. Немного погодя шакалята затихли: наверно, кто-нибудь из родителей принес добычу. Вдруг совсем рядом загремел иголками дикобраз. Это он кого то испугался. Может быть, меня почуял?
Говорят, дурная голова ногам покоя не дает. У меня же покоя не было не только ногам, но и самой голове. Под ней ле жал рюкзак, в котором были сухари, банка консервов и фляга. Как бы там ни было, усталость взяла свое: и я сначала задремал, а потом уснул. Спал крепко, но недолго. Разбудили меня камни, сыпавшиеся сверху. Спросонья ничего не мог понять, но тут же вспомнил, что лежу на каменной осыпи и что вскакивать мне нельзя, прикрыл голову руками и громко выругался. В ответ -- новый поток камней. Тут я завопил что было мочи. Наверху кто-то приглушенно рявкнул, потом затопал по камням, и все стихло. Кто там был, я так и не узнал, но до утра больше не спал. Когда рассвело, увидел, что лежал всю ночь на самом краю обрыва. Глянул вниз -- высота всего метра три, а под обрывом отличная торная тропа.
В лагерь пришел часа через полтора. Дядька стал было ругаться, но, увидев мою расцарапанную и распухшую физиономию, замолчал и полез за аптечкой.
Больше напрямую я не ходил. По тропе, даже самой извилистой, путь всегда оказывается короче. Недаром по ней до меня прошли уже сотни людей.
САРАНЧА
Наш лагерь стоял у подножия громадного пика. Его острый темно-серый конус возвышался над окружающими холмами. Курбан-Нияз в первый же день показал нам пик и сказал:
"Это Каптар-хана. Ее видно отовсюду. Если заблудишься, ищи Каптар-хану. Увидел -- иди к ней. На Каптар-хану придешь, в лагерь придешь".
Каптар-хана служила нам отличным ориентиром все время, пока мы работали в окрестных ущельях. Первое, что мы видели, поднимаясь по утрам, -- склоны Каптар-ханы. Последнее, что отмечал глаз, когда мы укладывались спать, -черный силуэт Каптар-ханы на звездном небе. Нам уже настолько примелькались ее зеленые склоны и темная скалистая вершина, что мы не обращали на них внимания и не замечали изменений. Я говорю мы, не имея в виду Костю. Костя замечал все. Однажды утром он показал нам небольшое бурое пятно, которое появилось на зелени склона. Однако тогда мы спешили на охоту и не придали этому значения. Когда же к обеду мы вернулись в лагерь, пятно увеличилось вдвое.
-- Что там такое? -- заинтересовался Костя. -- Неужели кто-то выкосил этот участок?
-- Э-э! -- недовольно протянул Курбан-Нияз. -- Кто будет косить богару1? Косить стали бы где-нибудь возле воды, где трава высокая. На богаре трава низкая.
-- Куда же исчезла трава? Там же видно глинистую почву.
-- Не знаю. Надо сходить посмотреть.
Пообедав, мы пошли к пятну, которое за это время стало еще больше. Даже издали нам стало видно, что край пятна шевелится. Когда же мы подошли поближе, то увидели множество бескрылых, толстых кузнечиков. Перегоняя один другого, кузнечики ползли по земле в одном направлении и по пути пожирали всю зелень. Вот один кузнечик подполз к травинке, схватил ее передними лапами и вгрызся в основание. Несколько движений мощных челюстей -- и травинка склонилась к земле. Кузнечик перехватил травинку, быстро, словно втискивая травинку в себя, сожрал и пополз к следующей. Так же поступали и тысячи его собратьев. Позади кузнечиков оставалась голая земля.
-- Чигиртка2! -- воскликнул проводник.
-- Саранча, --догадался я.
-- Да, это кулига нелетных молодых личинок саранчи, -- сказал Костя. -Хорошо еще, что их не так много.
Пятно саранчи занимало в поперечнике метров двести, и на каждом метре были сотни саранчуков. От беспрестанного движения множества челюстей раздавался негромкий стрекот, словно где-то за стеной шили на машинке.
