- Продержимся. Я фактически регент, - она, похоже, мысли не допускала, что Вага может умереть. - А второе условие?
Одно неточное слово и мне придется туго.
- Покой душевный - вот что важно...
Бренда угрюмо кивнула.
- Я вас поняла, доктор. Очень хорошо поняла.
Догадалась ли она, что я намекнул на необходимость возможно более мягкого обращения с пленной Наоми?
Наши вечерние встречи с Брендой стали регулярными, ей хотелось выговориться. Но контроля над собой она не теряла и никаких особых секретов мне не поведала. Рассказывала о прошлом, о становлении их с братом власти, всегда подчеркивая, что Вага не тиран, а правитель, избранный сподвижниками по борьбе. Часто она выглядела утомленной, и мне становилось ее жаль. Никогда не бывшая замужем, о любовниках ее тоже ничего не известно, всю свою жизнь посвятила старшему брату. Оба они - дети от одних родителей, только Бренда Алисия была поздним ребенком, и разница в возрасте у них с Вагой составила больше двадцати лет. Он заменил ей и отца после смерти родителей.
А меня мучило одно: невозможность высказаться определенно. Каждый раз я давал себе слово при очередной встрече с Брендой решительно заступиться за Наоми. В моих руках здоровье и сама жизнь Великого Ваги. Ко мне стоит прислушаться. Я собирался предложить Бренде ограничиться самым мягким наказанием для Наоми типа ссылки, под надзором естественно,... а там и страсти улягутся. И не находил в себе сил сказать нужные слова. Бренда так искусно вела наши беседы, что мы каждый раз уходили от больной темы.
Так продолжалось до вечера 1 сентября. Бренда встретила меня необычайно ласково, и я сразу понял: вот он, момент! Теперь или никогда. Или нечистая совесть всю жизнь не даст мне покоя. Но Бренда Алисия и здесь меня опередила:
- Доктор! У меня к вам большая просьба. Уважите?
Как удачно! Теперь мои уговоры пощадить Наоми прозвучат к месту.
- Охотно!
- Глупыш Мано приболел и вам придется его заменить.
- Хм-м... я его давно заменил.
- Вот и хорошо. Завтрашнюю обузу я ни за что на вас не возложила бы, но Мано уперся, хотя это чистая формальность.
- Раз так, рассчитывайте на меня, - я набрал в грудь воздуха, спеша высказать свои требования.
- ...Официальная процедура казни, как в тюрьме, так и публичной, требует присутствия врача. Спасибо, Рональд Гаяр, что согласились мне помочь.
Прошло секунд десять, прежде чем я сообразил: речь идет о Наоми. Это ее убьют завтра на моих глазах. И я должен буду подтвердить палачам ее смерть.
Бренда смотрела на меня все с той же добротой и лаской.
- Не волнуйтесь, доктор. Все равно помочь ей вы ничем не можете, разве что умереть за компанию. Но я не заметила в вас склонности к напрасному героизму. Завтра вы пойдете и сделаете все, что вам прикажут.
В ту ночь я уснул под утро. Думал о том, что не расстанься тогда с Наоми, проглоти нанесенное мне оскорбление, то смог бы ее уберечь. Проклятая моя гордость... Я же видел все! Наоми пала жертвой навязчивой страсти к авантюрам и не смогла без посторонней помощи вовремя остановиться... в погоне за мечтой. Почему, почему не удержал ее, зачем лелеял нелепую обиду? Ведь Наоми отмахнулась от меня не со зла, так она воспитана: в прямоте и незатейливости общения...
Под конец среди ночных кошмаров явилась утешительная мысль: завтра я увижу Наоми. Пусть ей суждено умереть, но сперва я увижу ее.
Наоми низко опустила голову, не желая ни с кем встречаться взглядом. Она давно перестала следить за собой: нечесаные волосы свалялись сосульками, одежда грязна и измята, обуви нет. Выслушала от Бренды свой приговор и, вдруг, вступила с ней в спор, стараясь доказать свою значимость в политическом раскладе Острова - Бренда только рассмеялась. А Наоми, запутавшись в словах, умолкла. По-прежнему, никого не видя вокруг себя, подошла к Пини и упала перед ней на колени. К счастью, холодная отповедь Пини отрезвила ее и избавила всех нас от неприятной, постыдной сцены. У ворот Наоми снова остановилась в недоумении.
Насколько хватало взгляда, люди теснились по сторонам улицы плотной толпой: ждали, когда выведут знаменитую преступницу. А она... Машинально расчесала пятерней свою растрепанную шевелюру, за внезапным выражением равнодушного спокойствия я угадал в ней, нет, не страх - глубокую растерянность. Не могла поверить в то, чем обернулась ее игра, в то, что эта ее дорога - последняя...
Она шла в плотном кольце стражи, совершенно одна среди тысяч и тысяч народа, а людской поток струился следом. Мы для нее больше не существовали: Бренда, Пини, Тонка, коммодор Джено Маут. Хладнокровные палачи и свидетели предстоящей казни. И, навсегда вычеркнутый из ее жизни, из остающихся недолгих минут, шел рядом Иуда Гаяр. Она меня так и не заметила! А я видел только ее. Наоми! Запомнить навсегда меланхоличную складку губ, усталый изгиб плеч... то, как держит руки за спиной, обхватив кистью левой руки большой палец правой. И шаг ее размерен и легок.
Охрана у виселицы была настроена злобно и несколько человек уже корчились в приступе падучей, вызванной уколами отравленных стрелок. Остальные отхлынули назад и расступились, давая нам дорогу. Наоми не сопротивлялась, когда ее вознесли на помост. Несколько секунд заворожено смотрела на качающуюся перед ее лицом петлю и, казалось, немного приободрилась. Она глядела поверх наших голов, ветер ласкал ее волосы. Небо над нею клубилось мрачными тучами, окончательно заглотавшими солнце, на землю с шорохом падали первые капли дождя.
Вы, ныне читающие эти строки, знаете ли о бытовавшей жестокой традиции, когда женщину, если она молода и красива, перед казнью обязательно насиловал палач? Так поступили и с Наоми. Джено сорвал с нее одежду,... подробности я опущу. Когда все кончилось, Бренда аккуратно затянула петлю на ее горле и с силой подтянула веревку, а Джено закрепил свободный конец. Теперь Наоми стояла, выпрямившись, ожидая немунуемого...
Нагая нимфа! Средней комплекции и роста, лицом скорее миловидная, чем красивая, она при том отличалась законченным совершенством пропорций. Впервые видя ее обнаженной, я лишний раз убедился в этом. Забыл, что она лишь глупая, порочная женщина, своими неуемными амбициями погубившая и себя и многих доверившихся ей людей.
...И помост под ее ногами обрушился вниз.
...И толпа, как одно огромное существо, издала сладострастный стон...
...А на лице Наоми отразилось страшное напряжение. Способ, которым ее повесили, сохранил в целости шейные позвонки и смерть ее не будет мгновенной так замыслили палачи.
...И ее безнадежная борьба за то, чтобы остаться в сознании и неизбежное поражение.
...И кривящиеся в подобии улыбки губы Джено, я видел, как под черными брюками напряжен его член. Подобное возбуждение испытывали многие в толпе: агональные движения тела сродни конвульсиям любовной борьбы, и наблюдение за ними вызывает сходную физиологическую реакцию.
Раздался глухой рокот грома. Дождь припустил пуще, по помосту дробно застучали белые градины...
- Встаньте на этот брус, сейчас я поверну ее к вам, - Бренда ухватила меня под руку, я ощутил ее округлые, сильные мускулы. Извлек стетоскоп, приложил под левой грудью Наоми. Тело ее покрывало множество свежих шрамов - следов чьей-то злобы и ненависти. Бренда. Недавними вечерами она отдыхала в моем обществе, утомившись от пыточных трудов...
Я равнодушно принял награду - тяжелый столбик из десяти золотых монет, упакованных в оловянную фольгу. Пятьсот реалов. Когда, едва не поскользнувшись на мокром деревянном настиле, сошел вниз, увидел, как кто-то из охранников ухитрился разжечь под ливнем сигарету и тычет ею в вытянутые перед ним ноги Наоми.
- Исчо проба, лекарь! Всамдель сдохла!
Бренда неспешно подошла к нему и заставила замолчать коротким ударом в кадык сложенных щепотью пальцев. Двое могильщиков в балахонах Белого братства, "толстый и тонкий", обрезали веревку, уложили Наоми на льняную простыню и двинулись к повозке с впряженным в нее старым, полуслепым стиксом, а я плелся следом, не понимая, куда и зачем иду. Никто не увязался за нами. Пини куда-то подевалась, а Тонка сделала было шаг, но, покачнувшись, осела на мокрые камни мостовой...
