Альберт обозрел обвал впереди, затем поднял глаза к небу.

— Корректировка курса, капрал, — объявил он. — Думаю, самое время вылезать.

Мы соорудили из себя живую лестницу: я встал в самом низу, мне на плечи взобрался Альберт, а ему — Арлин. Она крепко ухватилась за балку перекрытия и так держалась, пока Джилл, подобно обезьянке, карабкалась наружу. Там она закрепила веревку и бросила нам конец.

Когда мы выбрались, уже начинало садиться солнце, небо на западе мерцало слабым зеленоватым сиянием. Обвалившийся туннель оставил на твердой поверхности длинную неровную борозду.

Мы поспешили скрыться из виду, найдя скалистый отрог и растянувшись плашмя на его вершине. Когда появились звезды, Альберт высмотрел Полярную звезду и указал рукой направление, в котором нам нужно было идти.

— Ранчо в четырех километрах отсюда, — сказал он. — Мы должны добраться туда до полуночи.

Спустя три часа мы подкрались к заброшенному, сожженному ранчо. Рядом с амбаром высился огромный стог. Внутри стога, накрытый желтым синтетическим брезентом, нас ждал сюрприз.

Вообще-то я предпочел бы передвигаться ночью и залезать в нору днем, но пришельцев именно по ночам разбирала жажда деятельности. И что еще важнее, мы совершенно обессилели Установив, несмотря на протесты Джилл, трехсменное дежурство, мы свалились как подкошенные и заснули мертвым сном. Вопреки своим угрозам Джилл с трудом продрала глаза, когда Арлин принялась трясти ее на следующее утро.

Двигатель, как ни странно, завелся и постепенно набрал обороты Не исключено, что эта штука поедет, подумал я. Джилл скакала, как дитя, когда «Хамви» стронулся с места. Да она и была ребенком, забывшим при виде новой игрушки все горести мира, особенно когда никто не унижал ее достоинство мелкими придирками.

Именно ради этой девчонки мы должны были выиграть войну с монстрами, невзирая на то, что столько битв уже проиграно. И неважно, что станется с нами.

— Поехали! — призвал Альберт, держа в руках карту автоклуба с таким видом, словно это был кинжал.

Напора в нем было побольше, чем в Президенте.

— Покажем этим монстрам, почем фунт лиха, — добавила старушка Арлин.

Мчась в течение двух часов по бездорожью со скоростью семьдесят километров в час, мы не приметили ничего необычного — но я знал, что это иллюзия. И пока она длилась, я готов был наслаждаться каждым ее мгновением. Нет в мире ничего прекраснее, чем пустынный пейзаж, не обезображенный разрушенными зданиями, тлеющими пепелищами и горами человеческих трупов. Конечно, было бы неплохо увидеть птичку — или услышать, как она поет.

Впереди простиралась безбрежная равнина, поэтому я спросил Джилл, не хочет ли она немного порулить.

— Еще как! — ответила девочка. — Что нужно делать?

Я пустил ее за руль, и на ее рожице появилась предовольная мина. «Хамви» — крупная кобылка, так что я не собирался полностью доверять управление малолетке, но, казалось, она чувствует себя уверенно, словно уже водила большие машины… может, трактор?

Мы остановились, чтобы помочиться. И тут я столкнулся со свидетельством того, что на Земле не все по-старому под ноги мне попался человеческий череп. Череп и больше ничего — никаких примет прошедших боев. Однако подковырнув его ногой, я увидел приставший к кости кусочек ссохшейся кожи. Облепившие это место муравьи довершили картину. Откуда здесь этот одинокий череп? И совсем недавний судя по всему?

— Фу! — воскликнула Джилл, увидев находку.

Что я мог ей ответить.

— Откуда этот запах? — спросила Арлин.

— Вон оттуда, — пояснил Альберт, махнув вперед рукой.

Я тоже почувствовал хорошо знакомый терпкий лимонный запах — верный признак того, что где-то недалеко кучкуются зомби.

Когда мы вновь тронулись в путь, пейзаж изменился. На горизонте выросли какие-то искривленные, поблескивающие на солнце белые и розовые силуэты. Они напомнили мне мясные туши, которые грузно скакали по Деймосу. Эти, однако, больше походили на сталагмиты, которых я насмотрелся, лазая в юности по пещерам. Нездешние это были штучки, как пить дать.

Лимонный дух становился все сильнее, а это значило, что зомби ошиваются где-то совсем рядом или гниют неподалеку в какой-нибудь канаве. Меня замутило, как не раз бывало на Деймосе.

Небо тоже изменилось. Голубизна постепенно перешла в ядовито-зеленый цвет с редкими красными полосами, словно небесный свод затопили потоки зеленой грязи.

Мы почти не разговаривали, боясь нарушить перед надвигавшейся бурей атмосферу тихой доброжелательности. Я посмотрел на Джилл. Вид у нее был самый решительный.

Арлин с Альбертом проверяли боеприпасы и оружие, в основном для того, чтобы чем-нибудь заняться. Джилл вцепилась в руль и не собиралась его отпускать.

— Знаешь, Флай, — нарушила наконец молчание Арлин, — нам насовали кучу лишнего. Как с таким барахлом незаметно влезть в чертов поезд, даже если он замедлит ход?

— Ничего, — отозвался я, — возьмем только самое необходимое.

— Помочь? — бросила через плечо Джилл.

— Да мы справимся, — успокоил ее Альберт.

— Надеюсь, вы не собираетесь выбросить мой пулемет? — с подозрением спросила девочка.

Альберт рассмеялся — первая оптимистическая реакция с тех пор, как мы стали свидетелями того, что я назвал про себя «ад на Земле».

— Мы скорее выбросим еду и воду, чем хорошее оружие, золотко, — пообещал он.

— Меня зовут не… — начала Джилл, но не договорила, увидев дружелюбное выражение его лица.

Для Джилл это было внове. Не удивлюсь, если мы вообще оказались первыми людьми в ее жизни, которые отнеслись к ней по-человечески.

Где-то на западе прогремел взрыв.

— Это гром? — спросила Джилл, повернув голову вправо, но ничего не увидев.

— Нет, — ответил я, — кто-то балуется хлопушками.

— Уж скорее что-то, — поправила меня Арлин.

— Вот, — почти шепотом, как бы самому себе, произнес Альберт, — тот великий город Зарагемли. Я сжег огнем вместе с жителями его.

Джилл неожиданно обернулась к Альберту и спросила:

— Ты считаешь, что монстры — это Божья кара человечеству?

— Нет, — возразил Альберт, — я считаю, что это испытание.

Арлин обещала не обсуждать религиозных вопросов с власть имущими. Теперь же обстоятельства изменились. Альберт был другом, а с другом она могла обсуждать все, что угодно.

— Ты хочешь сказать, что то, что нацисты сделали с евреями, тоже испытание? — зло спросила она.

— Самый важный урок гитлеровских преступлений, — спокойно ответил Альберт, — то, что евреи остались жить. Я называю это испытанием, потому что «тысячелетний рейх» пал, а евреи на Земле сохранились. Если бы они были уничтожены, тогда это можно было бы назвать Божьей карой.

Арлин сердито запыхтела, но промолчала. Ответ Альберта явно разозлил ее, однако она не могла придумать вразумительного довода против.

— В космосе, на Фобосе, — сказала она наконец, — мы видели гигантскую свастику.

Реплика повисла в воздухе, провоцируя мормона на ответ.

— И как ты думаешь, что это значит? — спросил он.

— Не знаю, — вздохнула Арлин. — Но из-за этого я ненавижу их еще больше.

— Я ровно так же ненавидел бы их, найди ты там крест или флаг Соединенных Штатов, который, я уверен, тоже ниспослан нам Господом, — сказал Альберт. — Символы, которые используют пришельцы, ничего не значат. Мы можем судить о них по их делам.

— Вот скукотища, — заныла Джилл. — Совсем как на уроке. Только, пожалуйста, не спрашивай меня, Альберт. Я понял, что самое время вмешаться в разговор.

— Альберт прав. Символы сами по себе ничего не значат, важен контекст. Странно только слышать это от верующего человека!

— Я вообще очень загадочная личность, — обронил мормон.

Маленький диспут, по счастью, отвлек нас от того грустного факта, что небо продолжало меняться: теперь оно было совершенно зеленым и навевало мысли о жирных лягушках и ряске. Лимонная вонь затопила все вокруг, и я чувствовал себя оказавшимся опять на Деймосе или на Фобосе. Я уже и забыл, что постепенно ко всему привыкаешь до такой степени, что перестаешь замечать.