– Да, я знаю, – отозвалась Аннунсиата. – Длинная комната с тремя окнами и стульями около них. Мы можем устроиться у среднего окна, где он непременно нас увидит.

– Думаю, нам следует одеть черное, будто мы в трауре, – сказала леди Нитсдейл, взглянув на пышный наряд Аннунсиаты. – Это произведет на него более благоприятное впечатление и может тронуть его сердце.

Аннунсиата с удивлением посмотрела на нее, и на лице ее отразилось сомнение, но она согласилась с планом.

На следующее утро Аннунсиата надела черное платье, как они и договорились, но не унизилась до скучного однообразия. Платье из черного атласа было задрапировано так, чтобы показать юбку, простеганную черным атласом и отделанную малиновым кантом. Лиф был обшит гагатовыми бусинами, а в центре она носила крест с жемчугом и аметистами, который подарила ей ее мать и который когда-то принадлежал Анне Болейн. Вокруг шеи она надела бриллиантовое ожерелье, подаренное ей королем Карлом II. Графиня считала уместным напомнить курфюрсту, что пользовалась расположением тех, кто владел троном по праву до него.

Георг-Луис, наконец, появился из своих апартаментов в сопровождении четырех слуг и направился через зал в приемную. Его глаза остановились сначала на Аннунсиате, потом на леди Нитсдейл, а затем курфюрст быстро устремил взор на дальнюю дверь. Аннунсиата догадалась, что он решил не заметить их. Она приготовилась твердо стать на его пути и обратиться к нему, но ее опередила леди Нитсдейл, которая бросилась на колени перед курфюрстом и, ухватившись за него, безумно умоляла о прощении на очень плохом французском.

Аннунсиата была раздражена, но попыталась по возможности сгладить неловкую ситуацию. Она заговорила на немецком, объяснив, что женщина на коленях – графиня Нитсдейл, и сообщила, что они обе хотели бы вручить ему прошение. Леди Нитсдейл, все еще лепечущая на французском, старалась засунуть свое прошение в карман Георгу-Луису. Курфюрст, не обращая на нее никакого внимания, довольно грубо оттолкнул руку Аннунсиаты и хотел пройти дальше, обойдя коленопреклоненную фигуру леди Нитсдейл, которая в отчаянии ухватилась за фалды его мундира и держалась за них так крепко, что решительный шаг курфюрста протащил ее от середины комнаты до дверей приемной.

Сцена получилась постыдной. Курфюрст пытался избежать скандала. Потом сопровождавшие его слуги схватили бедную женщину сзади, разняли ей руки, освободив тем самым курфюрста, который быстро скрылся в приемной. Двери приемной поспешно захлопнулись за ним. Прошение леди Нитсдейл выпало из его кармана и было смято закрывшейся дверью.

Аннунсиата попробовала встретиться с курфюрстом на следующий день, надеясь, что без леди Нитсдейл у нее больше шансов на успех, но когда курфюрст увидел ее, он нахмурился и сказал:

– Мне нечего вам сказать. Мятежников надо вешать. Таков закон.

В тот же день графиня узнала, что прошение, поданное в палату лордов, отклонено, и что курфюрст был разгневан на пэров, которые осмелились предположить, что он простит мятежников. Все это не вселяло надежд. Аннунсиата всю ночь просидела с отцом Ринардом в молитвах, обсуждая планы спасения Карелли. На следующее утро она послала Даниэля в отдаленный район Лондона купить напильник. «Если не будет помилования, – думала она, – тогда надо организовать побег».

За три дня до казни Аннунсиата приняла посетительницу, молодую женщину в густой вуали, которая назвалась миссис Фриман, веками освященным псевдонимом для незнакомок.

– Ты можешь предположить, кто она и чего хочет? – спросила Аннунсиата Хлорис.

– Ее рост, рыжие волосы и голос нельзя не узнать, моя госпожа, – ответила Хлорис. – Это сама Божественная Диана, а потому, можно легко догадаться, чего она хочет.

– Что-нибудь в отношении Карелли, – сказала Аннунсиата. – Она в истерике?

– Нет, моя госпожа, но взволнована, должна вам заметить.

– Хорошо. Может быть, у нее есть какая-нибудь идея. Приведи ее сюда.

Аннунсиата никогда не видела Диану ди Франческини, но слышала о ней как о певице от Карелли, который достаточно сообщил о ней, чтобы Аннунсиата смогла догадаться о многом остальном. Графиня ожидала встретить надменную, поверхностную, тщеславную и очаровательную женщину, настолько упоенную своей красотой, что она смогла отвергнуть любовь Карелли. Когда высокая молодая незнакомка откинула вуаль, Аннунсиата увидела, что красота и гордость не были преувеличением, но в рассказах о ней совсем не упоминались ее ум и чувства. В больших синих глазах застыло страдание, а губы, научившиеся не дрожать, выражали решительность.

Диана, со своей стороны, не ожидала, что графиня так красива и так человечна. Семидесятилетняя женщина находилась для Дианы за пределами понимания, а потому должна быть для нее чужой и трудной в общении. Но она увидела женщину, подобную себе, гордую и с чувством собственного достоинства. Они разглядывали друг друга с искренним интересом, с которым одна признанная красавица рассматривает другую.

– Вы пришли, я полагаю, по поручению, касающемуся моего сына Чарльза, – начала Аннунсиата. – Простите за то, что не соблюдаю весь необходимый этикет, но если речь идет о жизни моего сына, нельзя терять ни минуты. У вас есть новости или какой-нибудь план?

– Благодарю вас за искренность, мадам. Я, в свою очередь, тоже буду откровенна. Я люблю вашего сына и хочу ему помочь бежать из Тауэра. Он не должен умереть, мадам, в этом я убеждена.

– Однако вы отвергли его, – заметила Аннунсиата.

Она хотела знать, можно ли верить этой молодой женщине. Диана выпрямилась во весь рост.

– Я певица, мадам. Лучшая певица в Венеции, а значит и во всей Италии. Меня знают как Божественную Диану. От этой чести я не откажусь даже ради Карелли, которого люблю. Я больше никогда никого не полюблю. Но я могу любить, оставаясь свободной. Вы можете это понять?

Аннунсиата поняла ее. Это была женщина, которой она могла доверять.

– Вы говорите о побеге, я тоже об этом думала. Сейчас нет никакой надежды на отмену смертного приговора. До сих пор у меня был только один план. Я собиралась пронести напильник в его камеру и веревку. Ночью он должен был выбраться.

– Я прошу простить меня, мадам, но мне кажется, что мой план лучше. Но он потребует вашей помощи, – прервала ее Диана.

Ее глаза горели воодушевлением. Аннунсиата указала на стул.

– Пожалуйста, сядьте и расскажите мне о нем.

Аннунсиата, Диана, Алессандра и две служанки, Хлорис и Катерина, явились в Тауэр для встречи с Карелли вечером двадцать первого. Аннунсиата сомневалась, нужно ли вовлекать в заговор Алессандру, но Диана сказала, что на нее можно положиться, так как, выполняя всю жизнь поручения Дианы, она стала быстрой и послушной, и ей нет надобности объяснять детали заговора, что даже к лучшему. Аннунсиата оделась официально и сообразно своему возрасту. Она была хорошо укутана и вдобавок одела толстый плащ, который, как она упомянула, необходим ей, чтобы держать в тепле ее «старые кости». Хорошо, что она и раньше жаловалась охране на холод и сырость Тауэра, потому что плащ много скрывал. Очень хорошо, что графиня была изящной, так как она умудрилась одеть два комплекта одежды и при этом не выглядела громоздкой.

Алессандра и две служанки болтали с охраной, пока Аннунсиата и Диана оставались в камере с Карелли. По указанию Дианы все три женщины приходили и уходили в камеру несколько раз, чтобы охрана перестала обращать на них внимание. Тем временем Аннунсиата с трудом уговаривала Карелли бежать.

– Будет нечестно вовлекать в такое дело Диану. Это может оказаться опасным для нее, – возражал он.

Аннунсиата начала раздражаться.

– Ради Бога, Карелли, разве тебе не дорога жизнь? Неужели ты хочешь умереть ради удовольствия курфюрста? Зачем позволять ему казнить тебя за то, в чем ты невиновен? Диана согласилась сама, и ей не грозит опасность – иммунитет венецианского посла защитит ее, даже если кто-нибудь и заподозрит ее, в чем я очень сомневаюсь. Ты не должен умереть. Неужели ты хочешь разбить ее сердце и мое?