– Катерина говорит, что она всегда видит, когда он более обычного интересуется ее ответами, потому что разглядывает потупясь ногти на руках, как будто ему скучно, и он слушает ее с трудом.

– Значит, ты здесь, чтобы установить мир с кузеном в надежде окончить свои дни в удовольствии в Англии, – сказал Морис. – А на самом деле?

– Чтобы установить связь с Маром, – ответил Карелли, инстинктивно понизив голос. – Шевалье Сент-Георг решил поднять шотландских горцев, и я должен помочь ему. Поскольку нет никакой возможности появиться в Англии незамеченным, мы сочли удобным использовать такой повод. Мар тоже в Лондоне. Мы оба будем присутствовать на королевском приеме завтра днем. Мы не знаем, как много им известно о наших планах, хотя о чем-то они определенно пронюхали. Поэтому мы хотим отвлечь их внимание, показав свою лояльность.

– А затем? – поинтересовался Морис.

– В Шотландию. Ты поедешь с нами, Морис? Морис твердо встретил его взгляд.

– Нет, Карелли, нет. Я не такой, как ты. Я начал здесь, в Лондоне, хорошее дело и пока не могу его оставить.

– Хорошее дело? Твоя музыка? Как ты можешь беспокоиться о ней, когда здесь поставлен на карту трон Англии? – воскликнул с горечью Карелли.

Морис только печально посмотрел на него.

– О, брат, я бы хотел, чтобы ты понял меня. Как я могу беспокоиться о чем-то настолько незначительном, как вопрос о том, кто сидит на троне, когда на карту поставлена музыка?

Карелли не спускал с него непонимающего грозного взгляда.

– Короли и принцы однажды обратятся в пыль, но музыка будет жить вечно. Я люблю тебя, Карелли, и не виню в том, что ты не такой, как я. Не вини и ты меня.

Карелли колебался только минуту, а затем заключил своего брата в крепкие объятия.

– Морис, когда узнают, что я уехал, за тобой могут прийти.

Морис похлопал Карелли по плечу и восхитился силой мускулов под шелковым мундиром.

– Не волнуйся за меня, со мной будет все в порядке. Ничтожный немецкий мелкопоместный помещик, который завладел троном твоего короля, имеет только одно достоинство, это любовь к музыке. Я уже устроил свое приглашение ко двору. Меня не будут много беспокоить.

Карелли выпрямился.

– Ты можешь доставить письмо нашей матушке так, чтобы об этом не узнали?

– Думаю, да. Я дам ей знать как-нибудь.

Дневной прием обслуживался хорошо, и Карелли без труда нашел Джона, графа Мара, несмотря на то что не видел его раньше, так как граф был горбатым, из-за чего его походка казалась странной. Простолюдины прозвали его «пляшущий Джон». Это был маленький, коренастый, светловолосый человек с приятным лицом, но с небольшими мешками под глазами, которые часто можно видеть у сильно болевших людей. Он встретился глазами с Карелли в приемной и тут же отвел взгляд. Пока им не надо проявлять слишком большой интерес друг к другу.

Когда появился курфюрст, он показался Карелли почти таким же, каким он видел его последний раз в Ганновере – только постаревшим и пополневшим. От нервного напряжения руки Карелли покрылись потом. Что если курфюрст позовет стражу и заключит его в Тауэр? Но когда наступил момент встречи, маленький толстяк посмотрел на него с полным отсутствием интереса, и пустые глаза оглядели его лицо, видимо, не узнавая.

С Маром, однако, он обошелся не так. Курфюрст знал, кем он был, и когда Мар склонился в поклоне, курфюрст нарочно повернулся к нему спиной и ушел, оставив Мара смешно согнувшимся перед пустым местом. Среди придворных раздался смех, а Мар выглядел оскорбленным и удрученным. Но когда королевский прием окончился, Мар снова поймал взгляд Карелли и едва заметно кивнул с удовлетворением.

Когда позже они вернулись в комнаты венецианского посла, Диана отозвала Карелли в сторону и спросила:

– Этот маленький горбун – тот самый человек?

Карелли не решался сказать ей что-либо определенное, поскольку в дальнейшем она могла об этом сожалеть, но она нетерпеливо сжала его пальцы:

– Неужели ты думаешь, что меня будут допрашивать, милорд? Между прочим, я знаю уже очень много и мне было бы лучше знать все, чтобы чего-либо не выдать из-за незнания.

– Да, это был тот самый человек. Мы уезжаем сегодня ночью, герцогиня, переодетыми.

Диана рассмеялась.

– Как ты можешь остаться незаметным, если возвышаешься над обыкновенными людьми?

– Я еду в качестве одного из слуг Мара. Невзрачная одежда, поношенный плащ и темный парик.

– Но ты ступаешь, как лорд, как солдат. Пойдем, у нас есть немного времени. Позволь мне обучить тебя походке слуги. И ты должен немного сгорбиться, подогнуть колени, опустить плечи, чтобы не выглядеть таким высоким. Посмотри, вот так.

Карелли наблюдал, ошеломленный, и позволил ей преподнести ему урок.

– Откуда ты знаешь это? – поинтересовался он.

– Ты забыл, что я оперная певица, милорд. А следовательно – уже наполовину актриса. Помнишь «Арисию», где я должна была играть девушку-служанку, выгнанную из дворца?

Он подошел ближе и взял ее за руки, на этот раз она разрешила ему.

– Что ты будешь делать, когда я уеду? – спросил он.

Она высоко держала голову, но смотрела на него без высокомерия. Ее глаза были ясными и добрыми.

– В Лондоне много дел, много нужно сделать и увидеть. Конечно, я снова посещу двор, а Морис возьмет меня на пьесу и в оперу. Кто знает, возможно, когда узнают, что я в Лондоне, меня попросят выступить? Ты можешь вернуться и увидеть, что я стала событием для Лондона.

– Я удивлюсь, если этого не произойдет. Послушай, Диана, мне надо что-то сказать тебе. Ты знаешь, что мы уезжаем нынче ночью, чтобы поднять знамя восстания в Шотландии за шевалье. Ежегодно Мар устраивает большую охоту в Бремаре, на которую он приглашает всех ведущих шотландских лордов. В этот раз, когда они соберутся, он зачитает воззвание и поднимет знамя. То, что мы делаем, опасно и если битва и смерть минуют нас, всегда остается опасность плена и казни. Я могу никогда не вернуться.

– Ты вернешься, – решительно выговорила Диана, и ее глаза засверкали.

– Но если нет, – твердо продолжил он, – я хочу иметь счастье сказать тебе, что я люблю тебя. Что я и делаю, Диана, моя герцогиня.

Она смотрела на него твердо. Перед ней стоял высокий, красивый мужчина с большими темными глазами. Неожиданно она поняла, какая честь для нее то, что он выглядит перед ней таким покорным.

– Я почти в два раза старше тебя, и, возможно, это кажется нелепым, но...

– Это не кажется нелепым, – нежно сказала она и повернулась к нему лицом.

Их поцелуй был спокойным и нежным, поцелуем двух взрослых людей, а не мужчины и ребенка. Этим все было сказано, и он удалился, чтобы подготовиться, к отъезду, оставив Диану в задумчивости.

Этой ночью Мар незаметно выехал из Лондона и из Грейвсенда отплыл на бриге для перевозки угля, в сопровождении генерала Гамильтона и нескольких слуг, включая Карелли и его слугу Сэма. В Ньюкасле они пересели на судно, принадлежавшее Джону Спенсу из Лейта, который доставил их к Ильи в Файфе. Оттуда они продолжили путь верхом. С этого времени между главными лордами Шотландии усилилась переписка, и 26 июня в Бремаре началась ежегодная охота. Каждый день после состязаний устраивались пиршества с обильным возлиянием. Мар произносил зажигательные речи об окаянном Союзе, о скорби и страдании королевства и о надежде на избавление, когда шевалье будет восстановлен на принадлежащем ему по праву троне. Месяц спустя после отъезда из Лондона Мар поднял знамя и восстание началось.

Замок Бирни – холодное убежище от августовской жары, – нравился Сабине. Она чувствовала здесь себя так, будто родилась в нем. Они все, как обычно, приехали сюда из Аберледи на лето, но в этом году охота не устраивалась частично из-за событий на севере от Бремара, частично из-за беременности Сабины, которая могла родить в любой момент. Это была ее восьмая беременность, а единственным выжившим ребенком остался Хамиль, которому исполнилось уже десять лет. Аллан Макаллан сомневался в полезности ее путешествия в Бирни в такое время, но Сабина жаждала свежего воздуха и свободы среди обширных вересковых пустошей.