Руперт проследил, чтобы коня накормили и удобно устроили, а затем пошел прогуляться с Майклом по лагерю, поговорить с Хьюго и Дадли, если сумеет их найти. Первый батальон, куда они пришли, располагался у дороги и состоял из марокканских ветеранов под началом полковника Керка. Все называли их «овечками Керка», потому что эмблемой полка была пасхальная овца, а может, и просто иронизируя над ними. Они посмотрели, как ветераны разуваются, удобней устраиваясь на ночлег, побродили еще немного и наконец увидели Дадли и Хьюго.
– Привет! Как дела, братец? – воскликнул Хьюго, ударяя его по плечу. – Как тебе нравится кавалерийская жизнь? Сказать по чести, я не думал, что когда-нибудь увижу тебя в военной форме, но она определенно тебе идет. Если бы в этой проклятой деревне были бы хоть какие-нибудь девицы, они бы охотно это подтвердили. Но здесь есть только сидр.
– Не отчаивайся, – добавил Дадли. – К сидру, который готовят в этой части страны, надо относиться с уважением. Моли Бога, чтобы наши овечки этой ночью не пронюхали про него.
– Ну, эти ребята в полном порядке, – сказал Хьюго, обводя рукой подразделение Керка. – Сейчас меня гораздо больше волнует то, как мы будем питаться в этом забытом Богом месте. Как твое жилье, Руперт? Хорошо ли готовит хозяйка?
– Еще не знаю, – ответил Руперт. – Я только разместил коней и пошел посмотреть, что происходит.
– Пока ничего...
– Мятежники, возможно, попытаются прорваться при первых проблесках зари, – сказал Дадли. – Говорят, что сегодня они потеряли тысячу людей, которые разошлись по домам, чтобы навестить жен и детей, как обычно делали по воскресеньям, и просто не вернулись. Герцог не станет тянуть время, рискуя потерять еще больше своих людей. Сейчас все отдыхают, но он поднимет их на марш, как только сможет.
– Тогда тебе придется сыграть свою партию, – сказал Хьюго, хлопая брата по плечу – Ну, ладно, мы должны на некоторое время отлучиться – разместить людей и лошадей и подумать о собственном жилье, а когда все будет сделано, приходите к нам ужинать. Ты тоже, Майкл. Попробуем этот знаменитый сидр, если наши желудки его выдержат.
Хьюго и Дадли ушли по своим делам, а Руперт и Майкл продолжили знакомство с лагерем. Слева от них проходила дренажная канава, глубокая и широкая, заполненная очень черной жидкой болотной грязью, имеющей довольно зловещий вид. С четырех концов лагеря были устроены площадки, отмеченные валунами, специально для часовых, которых выставили на всякий случай. Справа располагались другие пешие батальоны: пограничный батальон Трелони и гвардейский пограничный батальон Голдстрим, дальше – первый гвардейский, затем, с правого фланга – шотландский батальон Думбартона. Шотландцев можно было различить издали по белым бриджам и манжетам, они были известны как самые дисциплинированные из всех подразделений. Даже сейчас, когда обитатели всех остальных частей лагеря весело болтали, разжигая костры, чтобы приготовить пищу, люди Думбартона занимались маскировкой пространства перед палатками на случай ночной атаки. _
Руперты с Майклом остановили одного из солдат и спросили, к какому подразделению он принадлежит, на что тот ответил:
– Сэр, наш капитан – Макинтош, и он говорит, что готов поставить деньги на то, что сегодня ночью герцог будет атаковать, поэтому мы должны замаскировать свое расположение.
– Но ведь командующий так не думает, – сказал Руперт, полуспрашивая, полуутверждая.
Старый солдат сплюнул на землю, что могло быть или не быть комментарием. Фивершем был хорошим воином и, на взгляд Руперта, добрым и приятным человеком, но простые солдаты не любили его, потому что он был французом, хотя и прожил в Англии почти всю жизнь.
– Ничего не знаю, сэр, – безразлично сказал шотландец. – Я подчиняюсь приказам капитана Макинтоша.
Руперт и Майкл пошли дальше, миновали второй пост, а потом повернули назад и пошли по грязной дороге в деревню.
– Я уже проголодался, – произнес Руперт. – Наверное, костры для ужина уже разожгли, не пойти ли нам... – он остановился по сигналу вестового.
– Милорд, меня просили пригласить вас на западный двор, – сказал тот.
Это было место, где Фивершем расположил свою штаб-квартиру. Когда молодые люди прибыли, там кипела бурная деятельность. Они спросили у встречных знакомых, входящих и выходящих из палатки, что происходит, и узнали, что планы изменились: армия остается на месте, но на случай ночного прорыва разведывательные патрули разосланы во все стороны. Спустя несколько минут Руперт быстрым шагом направлялся к своему жилью, но не ужинать, а оседлать коня – он получил приказ присоединиться к разъезду капитана Комптона, который должен был состоять из двух кавалерийских взводов лорда Оксфорда и взвода драгунов. Этим силам предстояло охранять деревню Чедзой, расположенную на полпути между лагерем и Бриджуотером. Небольшая группа всадников под началом Оглсторпа направлялась дальше на север, чтобы патрулировать перекресток дорог на Бат и Бристоль.
Руперт злился, потому что был голоден.
– Зачем мы здесь нужны, если мятежники собираются прорываться на север? Неужели я должен остаться голодным и без сна за здорово живешь?
– Ничего страшного, не волнуйтесь, милорд, – сказал Майкл. – В любой деревне есть таверна. И как только мы прибудем на позицию, провалиться мне на этом месте, если я не добуду что-нибудь поесть, хотя бы хлеба и сыра.
– Похоже, об этой кампании нечего будет рассказать нашим детям, – продолжал ворчать Руперт. – Вот у Хьюго истории – это да! А я что расскажу? Одна-единственная бойня. Похоже, больше у нас сражений не будет. Мы так и будем маршировать по западной части страны, пока все мятежники не дезертируют один за другим и не предоставят герцога самому себе.
– Ну, ничего-ничего, милорд. Будут и другие кампании.
Несмотря на полнолуние, когда ночи должны быть ясны, как божий день, на землю упал странный густой туман, приглушающий все звуки, убивающий чувства, прячущий все, что отдалено на шаг или два. Руперт ощущал себя плывущим в море молока, погруженным в безвременье. Это могло быть пугающим, будь он один, но люди и лошади вокруг вселяли в него уверенность. Самсон, его конь, видел ничуть не больше, чем хозяин, но ноздри его трепетали, вынюхивая запахи в этом странном белом воздухе, а чуткие уши почуяли бы опасность гораздо раньше Руперта. Пока Самсон искал дорогу, осторожно переступая ногами, Руперт мог не бояться даже в самую глухую ночь.
Часы на церкви в Чедзое приглушенно, где-то далеко за его спиной, пробили час ночи. Вся земля вокруг деревни была возделана вплоть до самого берега другой дренажной канавы под названием Ленгмур. Руперт даже порадовался, потому что, по крайней мере, заборы не дадут ему свалиться в канаву в этом жутком тумане и темноте. Ленгмур был не шире Сухого Рейна, но в середине плескалась вода, и было неизвестно, насколько глубока канава и сколько в ней грязи. Они шли вдоль забора до перекрестка, отмеченного камнями, где на посту стояли четверо его людей.
«Наверное, пора обойти посты, – думал Руперт в полусне, – чтобы убедиться, что часовые не спят». Он и сам почти спал. Он прекрасно понимал, как тяжело оставаться одному в темноте, когда рядом единственное живое существо – лошадь, и как легко провалиться в небытие. Кроме того, туман был сырым и холодным, руки и ноги у него начали мерзнуть, а движение хоть немного согревало бы его. Руперт разбудил Самсона и отправился проверять караул.
Тут все и случилось. Острый неприятный звук прорезал туман, и Самсон насторожился. Что могло вызвать столь резкий звук, который даже туман не смог ослабить? Безусловно, мушкетный выстрел. А может, пистолет? Похоже, один из его караульных попал в беду. Руперт пришпорил Самсона, а сквозь туман навстречу ему пронеслась темная фигура: мужчина на коне, явно спешивший. Руперт было потянулся к мечу, но узнал своего постового.
– Маньон, в чем дело? – позвал он, инстинктивно понижая голос.
