Как та, другая дама, у которой Светлана тоже убирала квартиру. Ах, какая она ласковая и добрая! Уж лучше бы отыскивала пальчиком пыль, тогда, по крайней мере, все было бы ясно, все на своих местах. Ты госпожа, я прислуга. Я делаю, ты платишь. А тут тебя поглаживают, хоть мурлычь. И одаривают шмотками. Нет, не старыми тряпками, новыми, отличными шмотками, но не от себя отрывают, просто не нужны им, можно выбросить, а лучше -- дать тебе, осчастливить тебя. Ты же никогда такого не носила, может, даже не видела. И ты берешь. Вещи свои, что привезли, изнашиваются, купить новые пока не на что.

-- У вас была квартира? -- спросила как-то благодетельница.

-- Да.

-- Да?

-- Да.

-- И были деньги, чтоб мебель купить?

-- Были.

Ухмылка. Мол, говорить теперь можно всякое. Олимы из Союза небылицы рассказывают.

Так хочется подойти и крикнуть госпоже прямо в физиономию:

-- Да! Да! Были! И еще я умею читать и писать! А ты?

Но вместо этого Светлана спокойно кладет в пакет вещи, подаренные госпожой, в том числе новенькую светлосерую куртку с заклепками и молниями. Такую куртку когда-то Светлана привезла Анатолию из командировки.

-- Вот, -- сказала хозяйка очень мягко, не надменно, вежливо так сказала, наверное, она совсем неплохая женщина, -- купила сыну, а он не хочет носить. Может быть, мужу твоему пригодится для работы.

Светлана кладет в пакет вещи и говорит:

-- Спасибо.

Хорошо еще, что не сказала "Большое спасибо".

Тошно.

Тошно.

Но ничего, зато у тебя есть высокие машинные языки, радуйся. Еще недавно ты некоторых не знала и работать на них не могла. А теперь -- можешь. Значит, ты стала еще образованнее.

Ну и что от того, что ты умеешь писать программы? Кому-нибудь это интересно?

Если бы она не искала работу! Почти полтора года, с тех пор, как закончила ульпан -- ищет. Все удивляются: "Программист? Программисты всюду требуются". А она вот -- нет. Выходит, не нужна.

Был жаркий душный день. Она шла по улице Хайфы. Устала, хотелось пить, подошла к киоску купить воды.

-- Я угощаю, -- сказал вдруг кто-то рядом.

Светлана взглянула на того, кто хотел завязать знакомство. Подняла взгляд и отвернулась, она так устала, что не было сил отослать его подальше. Но вдруг сообразила, что они -- знакомы. Недолго учились в одном классе ульпана, осваивая азы иврита. Конечно, это он, именно ему Светлана завидовала, хотя и сама была в классе одной из лучших. Он, казалось, овладевал языком мимоходом, не напрягаясь. Открыл рот, вдохнул кислород, а с ним и все премудрости языка, и того, на котором говорили праотцы, и того, на котором сегодня шумит улица. "Учил раньше?" -- спрашивали его. Нет, говорил, не приходилось. Учил английский, немецкий, немного японский, а иврит -- нет.

Он бросил ульпан месяца через два, жаль было терять время, говорили, что поступил куда-то на курсы. Больше Светлана его не встречала. И вот:

-- Привет.

-- Привет.

-- Как живешь, Светлана?

Он помнил ее имя, а она забыла, как его зовут, и испытывала от этого неловкость, но спросить было еще более неудобно.

Они пошли по улице, разговаривая, потягивая воду через трубочки. В маленьком скверике стояли скамейки.

-- Сядем.

-- Давай.

Оказалось, он тоже программист и давно работает. И тоже сказал:

-- Программисты нужны.

А в их фирме? В их фирме, увы, уже набрали. Вот если бы полгода назад...

Светлана усмехнулась:

-- Знакомый ответ. Так всегда -- со мной. "К сожалению, уже не актуально".

Он не обратил внимание на иронию, стал спрашивать, где работала. На каких машинах, с какими языками. Похоже, ответы были интересны, он спросил, пишет ли она все это в автобиографии.

-- Конечно.

-- А куда посылала документы?

-- По всем газетным объявлениям. И без объявлений -- по адресам фирм.

-- И -- ничего?

-- Как видишь. Стандартный ответ: "К сожалению". У меня уже кипа таких бумаг.

-- Да, -- сказал он, -- я знаю. Так и с другими, многим так отвечают. Похоже, что пол-Израиля только и делает, что сожалеет.

-- Думаю, больше.

Она на минуту расслабилась, вот-вот готова была заплакать. И тогда можно утешить. Но нет. Ей не нужны утешения, нужна работа. Кажется, он понял, сказал просто:

-- Светлана, нельзя опускать планку. Опустишь, потеряешь форму, подняться будет трудно, если вообще возможно. Программисты, в самом деле, требуются. Здесь, кажется, начали понимать, что советские программисты кое-что стоят, на них можно делать деньги. Значит, надо еще искать, закончить курсы.

-- Легко сказать... Здесь самое главное -- возраст. Мне уже почти сорок.

-- На вид тебе не дашь и тридцати.

Ах, какой он умница!

Светлана понимала, что это неправда или, во всяком случае, полуправда. Для своих "почти сорока" она выглядела неплохо, но ведь не настолько. Но этот незамысловатый комплимент помог ей справиться с собой, желания плакать уже не было, даже смогла пошутить:

-- Увы, прежде чем посмотреть на меня, они почему-то смотрят мои бумаги. И у них почему-то не возникает желания пригласить меня для знакомства.

-- Странные люди. Я бы на месте работодателя требовал прежде всего фото.

-- О! Тогда я бы посылала снимки, что делала еще в Союзе.

Они еще поболтали немного, было Светлане с ним легко и просто, будто все, что давило, отпало, исчезло. Пусть всего на полчаса, и за то ему спасибо. И нужно идти.

Он проводил Светлану до автобусной остановки, вынул записную книжку, спросил номер ее телефона. Вырвал листок, написал на нем что-то, протянул Светлане:

-- А это мой. Звони.

Светлана сунула бумажку в карман. Пусть. Все равно ведь звонить не станет. Зачем?

Перед тем, как она поднялась в автобус, он сжал ее руку выше локтя.

-- Держись. И не опускай планку.

Две недели спустя мама позвала ее к телефону. Звонил он. Назвался по имени, имени его она так и не вспомнила ни тогда, ни после, и голос в трубке был непохож, но Светлана сразу поняла, что это -- он.

-- Светлана, -- сказал он, -- в нашей фирме открываются курсы. Профиль не совсем твой, но это то, что сейчас нужно. Занятия по вечерам, тебе будет удобно. Попытайся. Без ссылки на меня.

Она попыталась. Ее приняли.

Светка спросила с надеждой:

-- Мама, ты пойдешь на курсы и бросишь свои сортиры?

-- Нет, Света, пока нет.

-- Почему?

-- Курсы -- это еще не работа. И нет гарантии, что работа будет.

-- Зачем же тогда учиться?

-- Чтобы была надежда на работу.

-- Как все это сложно, -- выдавила Светка и замолчала.

Вот так, она учится. Едет с занятий, почти ночь. Работы нет.

А как с надеждой?

Сложно. Конечно, сложно.

Ехали ради детей. А нужно ли это детям?

Там, в Союзе, Светка была совсем другой, ласковое открытое дитя. А здесь -- вся в шипах. Здесь она уже и не Светка, даже имя другое -- Лиора, так она решила.

-- Поменяли родину, -- сказала девочка, склонив на бок свою хорошенькую головку и глядя насмешливыми глазами на недовольного папу, -- почему бы не поменять имя? "Светлана" -- в Израиле не звучит. Они это даже выговорить не могут. И услышат "Светлана", сразу ясно, что я русская, так нас всех называют, ты же знаешь. Кстати, мама, -- она повернулась к Светлане, выражение лица ее не изменилось, в глазах была насмешка, -- я и тебе советую поменять имя. Лиора, Ора, Орли -- куча имен со словом "свет".

Только и осталось ей, Светлане, что стать вдруг Лиорой. Или тогда уж Орли, чтобы не путали с дочкой.

Лучше не думать... А как отгонишь эти мысли, когда едешь в автобусе, за окном в тусклом свете фонарей темные силуэты зданий, а перед глазами все равно Светка, Светка-Лиора. Тронула эту рану -- больно. Обступают картины, звучат слова. Выходишь из автобуса, но все это остается с тобой, в тебе. Твоя девочка, твой теплый человечек -- когда-то. Теперь -- вдруг повзрослевший непонятный человек. С ней чувствуешь себя беспомощной и виноватой. Что будет?