Но сегодня, хотя глаза Ральфа по привычке наблюдали за женой, на его лице застыло отстраненное выражение, а в голове царил полный хаос. Ральфа потрясло открытие, что он слишком мало знает собственную жену, но еще более ошеломительны были порывы ревности, овладевшие им. Он любил Мэри и, следовательно, должен был доверять ей, однако ему не удалось сразу же отбросить, как нелепость, мысль о том, что Мэри действительно служит вместе с Ламбертом католические обедни, таким образом подвергая страшной опасности и своего мужа, и всю семью. Его мозг продолжал лихорадочную работу: если Мэри обманывает его в одном, может быть, она обманывает его еще в чем-то? Ральф хотел избавиться от ужасающих мыслей, но не знал, как это сделать.
Наконец Мэри, искоса взглянув на него, заметила странное выражение на лице мужа, но не поняла, что оно может означать, и спросила:
– Что случилось? Вы хотите о чем-то поговорить?
– Да, Мэри.
– О чем же?
– Мэри, мне надо... – Ральф остановился, а Мэри терпеливо ждала, не сводя с него глаз.
Она выглядела такой юной, похожей на ребенка в своей белой, обшитой кружевом ночной рубашке, с распущенными волосами, плащом укрывающими ее. Заведя руку под массу волос, Мэри перекинула ее через плечо бессознательным жестом, от которого сердце Ральфа переполнилось любовью. Она была его женой, ее живот уже начинал округляться, в нем росло будущее дитя. Ральф любил ее. Внезапно он решил, что неприятности касаются только его одного, и не следует перекладывать их на жену. Такая молчаливая, смуглая и замкнутая, Мэри была чужой в доме Морлэндов. Она походила на пленницу и безропотно переносила тяготы плена, поэтому Ральф не мог заставить ее нести еще и ношу победителя.
– Нет, ничего. Ложись в постель, дорогая.
Она еще минуту смотрела на Ральфа, а затем послушалась его, тут же забыв о странном эпизоде. Обняв жену в темноте, Ральф думал: «Даже если это правда, я не хочу ничего знать, а если ложь – не желаю стыдиться. Во всяком случае, я не могу сказать ей об этом. Она заслуживает снисходительности».
На следующее утро он надолго закрылся в кабинете с Эдуардом.
Четыре дня спустя портной принес, новые костюмы для детей. Морлэнды устроили нечто вроде семейного праздника, созвав своих друзей на ужин, после которого предполагались танцы. Двое старших мальчиков были торжественно освобождены от старой одежды, причем желающих сделать это вызвалось так много, что они скорее мешали, нежели помогали. Мальчики облачились в мужскую одежду. Портной потрудился на совесть, не забыв ничего, от широкополых шляп до меховых муфточек. Затем Ральф преподнес детям свой особый сюрприз – две заранее заказанные шпаги, довольно короткие и тщательно уравновешенные; опоясав мальчиков перевязями, Ральф приказал им пройтись вокруг зала, чтобы все могли полюбоваться их великолепием.
– Они кажутся такими высокими, – проговорила Мэри, и голос ее заметно дрожал, ибо сейчас мальчики уже не были похожи на ее детей.
– И гораздо более симпатичными, чем в своих платьицах, – добавил Ральф. – Думаю, надо сжечь эту безобразную старую одежду – как считаете, мальчики?
– Да, да, сожжем ее! – закричали дети. Этот крик стал сигналом ко всеобщему ликованию, и вскоре дети уже маршировали под предводительством Ральфа, несущего отвергнутые платьица на кончике шпаги и потряхивающего ими, как знаменами побежденных врагов. Дети шагали за ним, Нед и Эдмунд горделиво задирали подбородки и не спускали ручонок с эфесов своих шпаг, подобно маленьким полководцам, а остальные пристроились на ними, исполняя на своих детских дудочках импровизированный марш. Даже серьезный малыш Мартин топал позади, отбивая такт тамбурином.
Гости и слуги тоже присоединились к нм, и вся процессия направилась на двор, где уже стояла жаровня, в которой сожгли платьица под аккомпанемент насмешливой речи Ральфа. Последовал ужин – особый ужин, первый, на котором удостоились чести присутствовать Нед и Эдмунд. Они сидели очень прямо и тихо, порозовев от гордости, рядом со своим отцом, и были слишком возбуждены торжественностью события, чтобы дотронуться до еды. Сабина надулась, так как ей не позволили ужинать за общим столом, и в детской, оставшись вместе с Ральфом и Мартином, она так бурно выражала свое недовольство, что Лии пришлось наказать девочку, не дав ей засахаренные сливы, которые Лия спрятала в карман в столовой, чтобы утешить детей.
После ужина все перешли в длинный зал, где остаток вечера предполагалось провести за пением, танцами и весельем. Начались танцы, и Ральф удивленно и несколько раздосадованно наблюдал, как все юноши собрались вокруг Аннунсиаты, добиваясь ее благосклонности и пренебрегая остальными девушками. «Нехорошо это выглядит», – думал Ральф, пробираясь между ними к Аннунсиате. С одной стороны, подобное пренебрежение было обидно для кузин Кэти и Элизабет, а с другой стороны, Кит-младший, уныло стоящий неподалеку, наблюдал эту сцену глазами смертельно раненного пса. Аннунсиата же явно наслаждалась своей властью, расточая улыбки налево и направо, и Ральф с трудом скрыл усмешку, пробившись через свиту поклонников к Аннунсиате и подавая ей руку.
– Джентльмены, боюсь, мне придется разочаровать вас, пригласив мисс Аннунсиату Морлэнд. Первый танец она обещала мне, и кто осмелится оспаривать право хозяина дома Морлэндов?
Ральф вывел девушку в центр зала, а ее поклонники со смехом разошлись в поисках партнерш; даже Кит, радуясь, что Аннунсиата будет танцевать с человеком, которого ни в коем случае нельзя было считать соперником, охотно отправился приглашать Кэти. Аннунсиата гордо прошлась в первой паре, счастливо сияя оттого, что удостоилась чести танцевать с самим Ральфом. Повернувшись лицом к своему партнеру, девушка улыбнулась, и сердце Ральфа моментально растаяло от этой улыбки. «Боже, как она прекрасна! – думал Ральф. – Эти темно-карие, почти черные глубокие глаза, таинственные и сияющие, опушенные длинными темными ресницами; тонко очерченное личико с высокими скулами, прямым, гордым носиком и маленьким подбородком... А ее губы – полные, изящной формы, слегка изогнутые в улыбке и такие чувственные! Да одних ее губ и глаз достаточно, чтобы любой мужчина в мире мгновенно влюбился в нее! А Аннунсиате еще нет и пятнадцати лет!»
Ральф усмехнулся в ответ на обращенный к нему взгляд Аннунсиаты.
– Благодарю вас за приглашение, – произнесла она.
– Мне было необходимо предотвратить драку, – насмешливо заметил Ральф. – Как вам не совестно уводить всех мужчин из-под носа своих кузин? Бедняжкам Кэти и Элизабет было не с кем танцевать.
– А, кузины! – беспечно отозвалась Аннунсиата. – У них нашлись бы партнеры – после того, как я выбрала бы, с кем буду танцевать.
Ральф рассмеялся.
– Вы злая маленькая озорница! Как спокойно вы говорите об этом! Но если вам не жаль кузин, пожалели бы несчастного Кита. Он страдает, видя, как вы кокетничаете напропалую со всеми мужчинами в зале. Почему бы вам не стать полюбезнее с ним?
– О, с ним так скучно! – нахмурившись, ответила Аннунсиата.
– Что за глупости! Он благовоспитанный и умный молодой человек.
– Он думает только о своих книгах.
– Неправда, он любит охотиться, танцевать, и... – да ему нравится все то же, что и вам. Он не только умен, но и привлекателен – так чего же еще вам желать? По правде говоря, Кит слишком хорош для вас.
– Еще чего! – Аннунсиата вспыхнула, поняв, что ее возглас вызвал у Ральфа усмешку.
– Во всяком случае, не стоит кокетничать с другими, если вы должны выйти замуж за Кита.
– Мы не обручены, – быстро заметила Аннунсиата.
– Конечно, нет, но каждому известно, что с самого рождения вы были предназначены в жены Киту. Он ждет этого, и все ждут вашей свадьбы.
Аннунсиата пренебрежительно пожала плечами.
– Возможно. Но он не... – о, не знаю, как сказать, Ральф. Он скучный, не такой, как Эдуард.
– Эдуард? – переспросил Ральф, взглянув туда, где его дядя танцевал с хорошенькой молодой дамой, дочерью соседа Морлэндов, разрумянившейся от удовольствия. – Эдуард – совсем другое дело, – он бросил быстрый взгляд на лицо Аннунсиаты, успев заметить задумчивое выражение, промелькнувшее на нем при упоминании имени его дяди. – Вы не можете выйти замуж за Эдуарда, даже если он захочет жениться на вас.
