От нетерпения я весь дрожу. Я не могу сообразить, что мне

делать: мне нужно было взять перо и бумагу, а я хватал разные

предметы, совсем не те, которые мне были нужны. Я бегал по ком

нате: от окна к столу, от стола к печке, от печки опять к столу,

потом к дивану и опять к окну. Я задыхался от пламени, которое

пылало в моей груди. Сейчас только пять часов. Впереди весь

день, и вечер, и вся ночь.

Я стою посредине комнаты. О чем же я думаю? Ведь уже двадцать

минут шестого. Надо писать. Я придвигаю к окну столик и сажусь

на него. Передо мной клетчатая бумага, в руке перо.

Мое сердце еще слишком бьется, и рука дрожит. Я жду, чтобы

немножко успокоиться. Я кладу перо и набиваю трубку.

Солнце светит мне прямо в глаза. Я зажмуриваюсь и трубку

закуриваю.

Вот мимо окна пролетает ворона. Я смотрю из окна на улицу и

вижу, как по панели идет человек на механической ноге. Он громко

стучит своей ногой и палкой.

- Так, - говорю я сам себе, продолжая смотреть в окно.

Солнце прячется за трубу противостоящего дома. Тень от трубы

бежит по крыше, перелетает улицу и ложится мне на лицо. Надо

воспользоваться этой тенью и написать несколько слов о чудотвор

це. Я хватаю перо и пишу:

"Чудотоворец был высокого роста."

- 36

Я быстро поворачиваю к ней голову. Старухи в кресле нет. Я

смотрю на пустое кресло, и дикая радость наполняет меня. Значит,

это все был сон? Но только где же он начался? Входила ли старуха

вчера в мою комнату? Может быть это тоже был сон? Я вернулся

вчера домой, потому, что забыл выключить электрическую печку. Но

может быть, и это был сон? Во всяком случае, как хорошо, что у

меня в комнате нет мертвой старухи, и значит, не надо идти к уп

равдому и возиться с покойником!

Однако, сколько же времени я спал? Я посмотрел на часы: поло

вина десятого, должно быть утра.

Господи! Чего только не приснится во сне!

Я опустил ноги с кушетки, собираясь встать, и вдруг увидел

мертвую старуху, лежащую на полу за столом, возле кресла. Она

лежала лицом вверх, и вставная челюсть, выскочив изо рта, впи

лась одним зубом старухе в ноздрю. Руки подвернулись под тулови

ще, и их не было видно, а из-под задравшейся юбки торчали кост

лявые ноги в белых, грязных шерстяных чулках.

- Сволочь! - крикнул я и, подбежав к старухе, ударил ее сапо

гом по подбородку.

Вставная челюсть отлетела в угол. Я хотел ударить старуху еще

раз, но побоялся, чтобы на теле не остались знаки, а то еще по

том решат, что это я убил ее.

Я отошел от старухи, сел на кушетку и закурил трубку. Так

прошло минут двадцать. Теперь мне стало ясно, что все равно дело

передадут в уголовный розыск, и следственная бестолочь обвинит

меня в убийстве. Положение выходит серьезное, а тут еще удар

этот сапогом.

Я подошел опять к старухе, наклонился и стал рассматривать ее

лицо. На подбородке было маленькое темное пятнышко. Нет, при

драться нельзя. Мало ли что? Может быть, старуха еще при жизни

стукнулась обо что-нибудь? Я немного успокаиваюсь и начинаю хо

дить по комнате, куря трубку и обдумывая свое положение.

Я хожу по комнате и начинаю чувствовать голод все сильнее и

сильнее.

От голода я начинаю даже дрожать. Я еще раз шарю в шкапике,

где хранится у меня провизия, но ничего не нахожу, кроме куска

сахара.

Я вынимаю свой бумажник и считаю деньги. Одиннадцать рублей.

Значит, я могу купить ветчинной колбасы и хлеб, и еще останется

на табак.

Я поправляю сбившийся за ночь галстук, беру часы, надеваю

куртку, выхожу в коридор, тщательно запираю дверь своей комнаты,

кладу ключ себе в карман и выхожу на улицу. Надо раньше всего

поесть, тогда мысли будут яснее, и тогда я предприму что-нибудь

с этой падалью.

По дороге в магазин мне приходит в голову: не зайти ли мне к

Сакердону Михайловичу, и не рассказать ли ему все, может быть

вместе мы скорее придумаем, что делать. Но я тут же отклоняю эту

мысль, потому что некоторые вещи надо делать одному, без свиде

телей.

В магазине не было ветчинной колбасы, и я купил себе полкило

сарделек. Табака тоже не было. Из магазина я пошел в булочную.

В булочной было много народу, и к кассе стояла длинная оче

редь. Я сразу нахмурился, но все-таки в очередь встал. Очередь

подвигалась очень медленно, а потом и вовсе остановилась, пото

му что у кассы произошел какой-то скандал.

Я делал вид, что ничего не замечаю, и смотрел в спину моло

денькой дамочки, которая стояла в очереди передо мной. Дамочка

была, видно, очень любопытной: она вытягивала шейку то вправо,

то влево и поминутно становилась на цыпочки, чтобы лучше разгля

деть, что присходит у кассы. Наконец она повернулась ко мне и

спросила:

- Вы не знаете, что там происходит?

- Простите, не знаю, - сказал я как можно суше.

Дамочка повертелась в разные стороны и, наконец, обратилась

ко мне:

- Вы не могли бы пойти и выяснить, что там происходит?

- Простите, меня это нисколько не интересует, - сказал я еще

суше.

- Как не интересует? - воскликнула дамочка, - Ведь вы же сами

задерживаетесь из-за этого в очереди!

Я ничего не ответил и только слегка поклонился. Дамочка вни

мательно посмотрела на меня.

- Это конечно, не мужское дело стоять в очередях за хлебом,

сказала она. - Мне жалко вас, вам приходится тут стоять. Вы дол

жно быть холостой?

- Да, холостой! - ответил я, несколько сбитый с толку, но по

инерции продолжал отвечать довольно сухо и, при этом слегка кла

няясь.

Дамочка еще раз осмотрела меня с ног до головы и вдруг, при

тронувшись пальцем к моему рукаву, сказала:

- Давайте я куплю, что вам нужно, а вы подождите меня на ули

це.

Я совершенно растерялся.

- 38

Но Сакердон Михайлович, не отвечая мне, кинулся к керосинке,

схватил занавеской кастрюльку и поставил ее на пол.

- Черт побери! - сказал Сакердон Михайлович. - Я забыл в кас

трюльку налить воды, а кастрюлька эмалированная, и теперь эмаль

отскочила.

- Все понятно, - сказал я, кивая головой.

Мы опять сели за стол.

- Черт с ними, - сказал Сакердон Михайлович. - мы будем есть

сардельки сырыми.

- Страшно есть хочу, - сказал я.

- Кушайте, - сказал Сакердон Михайлович,- пододвигая мне сар

дельки.

- Ведь я в последний раз ел вчера с вами в подвальчике и с

тех пор ничего не ел, - сказал я.

- Да, да, да, - сказал Сакердон Михайлович.

- Я все время писал, - сказал я.

- Черт побери! - утрированно вскричал Сакердон Михайлович,

Приятно видеть перед собой гения.

- Еще бы! - сказал я.

- Много, поди, наваляли? - спросил Сакердон Михайлович.

- Да, - сказал я, - исписал пропасть бумаги.

- За гения наших дней, - сказал Сакердон Михайлович, поднимая

рюмку.

Мы выпили. Сакердон Михайлович ел вареное мясо, а я сардель

ки. Съев четыре сардельки, я закурил трубку и сказал:

- Вы знаете, я ведь к вам пришел, спасаясь от преследования.

- Кто же вас преследовал? - спросил Сакердон Михайлович.

- Дама, - сказал я. Но так как Сакердон Михайлович ничего ме

ня не спросил, а только налил в рюмку водку, то я продолжал:

- Я с ней познакомился в булочной и сразу влюбился.

- Хороша? - спроаил Сакердон Михайлович.

- Да, - сказал я, - в моем вкусе.

Мы выпили, и я продолжал,

- Она согласилась идти ко мне пить водку. Мы зашли в магазин,

но из магазина мне пришлось потихоньку удрать.