старуху через левый бок на спину. Теперь она лежала на простыне.

Ноги старухи были согнуты в коленях, а кулаки прижаты к плечам.

Казалось, что старуха, лежа на спине, как кошка, собирается за

щищаться от нападающего на нее орла! Скорее, прочь эту падаль!

Я закатал старуху в толстую простыню и поднял ее на руки. Она

оказалась легче, чем я думал. Я опустил ее в чемодан и попробо

вал закрыть крышкой. Тут я ожидал всяких трудностей, но крышка

сравнительно легко закрылась. Я щелкнул чемоданными замками и

выпрямился.

- 43

По платформе два милиционера ведут какого-то гражданина в пи

кет. Он идет, заложив руки за спину и опустив голову.

Поезд трогается. Я смотрю на часы: десять менут восьмого. О,

с каким удовольсвием спущу я эту старуху в болото! Жаль только,

что я не захватил с собой палку, должно быть, старуху придется

подталкивать.

Франт в розовой косоворотке нахально разглядывает меня. Я по

ворачиваюсь к нему спиной и смотрю в окно.

В моем животе происходят ужасные схватки; тогда я стискиваю

зубы, сжимаю кулаки и напрягаю ноги.

Мы проезжаем Ланскую и Новую Деревню. Вон мелькает золотая

верхушка Буддийской пагоды, а вон показалось море.

Но тут я вскакиваю и, забыв все вокруг, мелкими шажками бегу

в уборную. Безумная волна качает и вертит мое сознание...

Поезд замедляет ход. Мы подъезжаем к Лахте. Я сижу, боясь по

шевелиться, чтобы меня не выгнали на остановке из уборной.

- Скорей бы он трогался! Скорей бы он трогался!

Поезд трогается, и я закрываю глаза от наслаждения. О, эти

минуты бывают столь же сладки, как мгновения любви!

Все силы мои напряжены, но я знаю, что за этим последует

страшный упадок.

Поезд опять останавливается. Это Ольгино. Значит опять эта

пытка!

Но теперь это ложные позывы. Холодный пот выступает у меня на

лбу, и легкий холодок порхает вокруг моего сердца.

Я понимаюсь и некоторое время стою, прижавшись головой к сте

не. Поезд идет, и покачивание вагона мне очень приятно.

Я собираю все свои силы и, пошатывась, выхожу из уборной.

В вагоне нет никого. Рабочий и франт в розовой косоворотке,

видно, слезли в Лахте или в Ольгино. Я медленно иду к своему

окошку.

И вдруг я останавливаюсь и тупо гляжу перед собой. Чемодана,

там где я его оставил, нет. Должно быть, я ошибся окном. Я пры

гаю к следующему окошку. Чемодана нет. Я прыгаю назад, вперед, я

пробегаю вагон в обе стороны, заглядываю под скамейки, но чемо

дана нигде нет.

Да разве тут можно сомневаться? Конечно, пока я был в уборной

чемодан украли. Это можно было предвидеть!

Я сижу на скамейке с вытаращенными глазами и мне почему-то

вспоминается, как у Сакердона Михайловича с треском отскакивала

эмаль от раскаленной кастрюли.

- Что же получилось? - спрашиваю я сам себя. - Ну, кто теперь

поверит, что я не убивал старуху? Меня сегодня же схватят, тут

или в городе на вокзале, как того гражданина, который шел, опус

тив голову.

Я выхожу на площадку вагона. Поезд подходит к Лисьему носу.

Мелькают белые столбики, ограждающие дорогу. Поезд останавлива

ется. Ступеньки моего вагона не доходят до земли. Я соскакиваю и

иду к станционному павильону. До поезда, идущего в город еще

полчаса. Я иду в лесок, вот кустики можжевельника, за ними меня

никто не увидит. Я направляюсь туда.

По земле ползет большая зеленая гусеница. Я опускаюсь на колени

и трогаю ее пальцами. Она сильно и жилисто складывается несколь

ко раз в одну и в другую сторону.

Я оглядываюсь. Никто меня не видит. Легкий трепет бежит по

моей спине.

Я низко склоняю голову и негромко говорю:

- Во имя Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки

веков. Аминь...

................................................................

................................................................

На этом я временно заканчиваю свою рукопись, считая, что она

и так уже достаточно затянулась.

Конец мая и первая половина июня

1939 года

- 34

" ... и между нами происходит

следующий разговор."

К. Гамсун

На дворе стоит старуха и держит в руках стенные часы. Я про

хожу мимо старухи, останавливаюсь и спрашиваю ее:

- Который час?

- Посмотрите, - говорит старуха. Я смотрю и вижу, что на ча

сах нету стрелок.

- Тут нет стрелок, - говорю я.

Старуха смотрит на циферблат и говорит мне:

- Сейчас без четверти три.

- Ах, так. Большое спасибо, - говорю я и ухожу.

Старуха кричит мне что-то вслед, но я иду не оглядываясь. Я

выхожу на улицу и иду по солнечной стороне. Весеннее солнце

очень приятно. Я иду пешком, щурю глаза и курю трубку. На углу

Садовой мне попадается навстречу Сакердон Михайлович. Мы здоро

ваемся, останавливаемся и долго разговариваем. Мне надоедает

стоять на улице, и я приглашаю Сакердона Михайловича в подваль

чик. Мы пьем водку, закусываем крутым яйцом с килькой, потом

прощаемся, и я иду дальше один.

Тут я вдруг вспоминаю, что забыл дома выключить электрическую

печку. Мне очень досадно. Я поворачиваюсь и иду домой. Так хо

рошо начался день, и вот уже первая неудача. Мне не следовало

выходить на улицу.

Я прихожу домой, снимаю куртку, вынимаю из жилетного кармана

часы и вешаю их на гвоздик; потом запираю дверь на ключ и ложусь

на кушетку. Буду лежать и постараюсь заснуть.

С улицы слышен противный крик мальчишек. Я лежу и выдумываю

им казни. Больше всего мне нравится напустить на них столбняк,

чтобы они вдруг перестали двигаться. Родители растаскивают их по

домам. Они лежат в своих кроватках и не могут даже есть, потому

что у них не открываются рты. Их питают искусственно. Через не

делю столбняк проходит, но дети так слабы, что еще целый месяц

должны пролежать в постелях. Потом они начинают постепенно выз

доравливать, но я напускаю на них второй столбняк, и они все

околевают.

Я лежу на кушетке с открытыми глазами и не могу заснуть. Мне

вспоминается старуха с часами, которую я видел сегодня во дворе,

и мне делается приятно, что на ее часах не было стрелок. А вот

на днях я видел в комиссионном магазине отвратительные кухонные

часы, и стрелки у которых были сделаны в виде ножа и вилки.

Боже мой! Ведь я еще не выключил электрической печки! Я вска

киваю и выключаю ее, потом опять ложусь на кушетку и стараюсь

заснуть. Я закрываю глаза. Мне не хочется спать. В окно светит

весеннее солнце, прямо на меня. Мне становится жарко. Я встаю и

сажусь в кресло у окна.

Теперь мне хочется спать, но я спать не буду. Я возьму бумагу

и перо и буду писать. Я чувствую в себе страшную силу. Я все об

думал еще вчера. Это будет рассказ о чудотворце, который живет в

наше время и не творит чудес. Он знает, что он чудотворец и мо

жет сотворить любое чудо, но он этого не делает. Его выселяют из

квартиры, он знает, что стоит ему только махнуть пальцем, и ква

ртира останется за ним, но он не делает этого, он покорно съез

жает с квартиры и живет за городом в сарае. Он может этот сарай

превратить в прекрасный кирпичный дом, но он не делает этого, он

продолжает жить в сарае и, в конце концов, умирает, не сделав за

свою жизнь ни одного чуда.

Я сижу и от радости потираю руки. Сакердон Михайлович лопнет

от зависти. Он думает, что я уже не способен написать гениальную

вещь. Скорее, скорее за работу! Долой всякий сон и лень! Я буду

писать восемнадцать часов подряд!