Конечно, по долгу службы я направлял полученную информацию в Москву. Но зачастую мне в руки попадали документы, которые дипломату не нужны. Но КГБ в этих документах нуждался. Допустим, копия указа президента или распоряжение министра обороны нужны КГБ для изготовления аналогов.
Мне мои друзья эти бумаги давали, я же их дарил спецслужбам и пользовался у них авторитетом, что выражалось в том, например, что они разрешали мне пользоваться их шикарными автомобилями. Советские дипломаты ведь ездили на "волгах" и "москвичах", "мерседесов" и "доджей" не имели. В первую мою загранкомандировку как раз резидентура списывала машины. Я купил шестицилиндровый "форд" и приехал на нем в 1971 году в Баку - в то время, когда Г.Алиев вел кампанию против антиподов коммунистической морали и которые ездили на иномарках. Их было в городе 2-3 человека, которые вскоре были арестованы.
ЭЛЬЧИБЕЙ СТАЛ ДИССИДЕНТОМ ПОТОМУ, ЧТО НЕ ЗНАЛ РУССКОГО ЯЗЫКА
- У вас и с А.Эльчибеем были хорошие отношения?
- Мы учились в одном университете, он был на курс старше, мы близко познакомились на сборе хлопка. Нас разместили в пустой школе, спали мы на полу рядом, кто - в спальном мешке, кто - под одеялом. Часто вечера проводили вместе, обсуждая мировые проблемы.
- Он и тогда был диссидентом?
- Мы скептически относились к советской системе и считали Азербайджан колонией России. Диссидентом, правда, скрытым, был я - в связи с семейными обстоятельствами. Мой род сильно пострадал от сталинских репрессий. Бабушка шепотом рассказывала, какие страдания они, семья казахских беков, перенесли.
Моих родственников сослали в Казахстан, Сибирь. Одни погибли, другие бежали в Турцию. А бабушка, моя тетя Мирварид Дильбази и мать Ягуд Дильбази остались ни с чем в Баку. Бабушка советскую власть ненавидела и объясняла мне, что Ленин баба (дедушка Ленин)-преступник. При этом просила нигде этого не повторять, но фактически диссидентом меня сделала она. Эльчибей же вырос в пролетарской семье, советскую власть, по-видимому, любил, был в комсомоле и т.д. Раздоры с властью у него начались, как я понимаю, когда он приехал в Баку и, будучи несильно способным к языкам, не знал русского. Его возмущало, почему он для того, чтобы иметь успех, должен знать русский язык. Его национализм взял начало видимо оттуда.
В 1992 году в Турции, вечером за ужином Эльчибей напомнил мне забытый мной эпизод. В студенческие годы он был настолько беден, что ему не в чем было сфотографироваться для студенческого билета. И он попросил у меня для этого костюм. Я ему костюм дал, а обратно не взял - подарил. Это напомнило мне историю из "Капитанской дочки" Пушкина - с зипуном Гринева, который он подарил Пугачеву. А на дипломатическую службу я попал на волне экспансии СССР на Ближнем Востоке. Стране нужны были высококвалифицированные кадры, а в России их не хватало. В 1968 году приехал в Баку известный кадровик Петр Узлов и запросил личные дела всех арабистов. Он побеседовал со всеми и отобрал меня. Я поехал на дипломатическую работу, а Эльчибей на Асуанскую плотину - переводчиком. Ну как ему после этого любить советскую власть?
- Эльчибея вы знали хорошо. И плачевный конец его президентства предугадывали?
- Я испытывал огромную симпатию к правительству Народного фронта и дружеские чувства к Эльчибею делал все, чтобы оно удержалось, потому что это была первая антикоммунистическая и
националистическая власть Азербайджана.
Поначалу я был в восторге, но потом, по мере того, как поближе рассмотрел тех, кто сидел в аппарате президента, разочаровывался, хотя надежды и не терял. Я считал, что со временем эта власть трансформируется, муть отсеется и она станет нормальной цивилизованной национальной властью. Но, к сожалению, этого не произошло.
Скажу больше - я был весьма радикален. В дни, когда власть шаталась, я говорил о том, что Сурет Гусейнов - мятежник и власть имеет право подавить мятеж любыми средствами. Кстати, Г.Алиев показал, как это можно было сделать.
Я считаю, что неожиданное бегство Эльчибея в Келеки - это загадка, которая может иметь множество толкований. Я лично предлагал Эльчибею вооружить всех нас, чтобы мы, как в Чили, дрались до последнего. Он ничего не ответил и тайно уехал в Келеки. Утром я пришел на работу, а мне говорят: "Ну и где твой президент?".
МОСКОВСКИЙ МУТАЛИБОВ
- Если бы Аяз Муталибов слушал мои советы, возможно, сидел бы сейчас в кресле президента. Хотя по подсказке управлять страной невозможно. Я ему объяснял, что не надо быть московской марионеткой - с ними надо вести другую политику. Но он не слушал, он все время получал из Москвы телефонные указания. И однажды сказал такую фразу: "Ты учти, военные еще не сказали своего слова".
Хочу рассказать историю, о которой раньше не упоминал. Мы с Муталибовым находились в Иране, с официальным визитом. Муталибов вел себя как преданный сторонник Горбачева. Встречи в Тегеране закончились, и мы уехали в Мешхед.
В это время произошел путч ГКЧП. Муталибов от радости аж взвился. Я его умолял: "Ни слова журналистам, приедем, разберемся".
Приехали мы в Тебриз, там и проявилось коварство иранских спецслужб. Они убедили Муталибова дать интервью у памятника Шахрияра - по чисто культурным вопросам. Мы стоим в стороне, Муталибов сидит один под юпитерами. Журналисты раз спросили его о культуре, второй, а на третий - о ГКЧП. И его понесло - он поддержал ГКЧП, обругал Горбачева. Я был в шоке, но не мог же я, раскидав юпитеры, оттаскивать президента от телекамер советники такими полномочиями не обладают.
Потом позвонил В.Поляничко: "Ура, наша взяла!". И Муталибов: "Я же говорил, Вафа, что военные не сказали своего слова". Когда приехали в Баку, вечером я уже знал, что путч ГКЧП провалился. Прихожу на работу, включаю телевизор, а там читают письмо Муталибова в поддержку ГКЧП. Врываюсь к нему в кабинет, вслед за мной - Фуад Мусаев. Президент немедленно приказал прекратить трансляцию, но было поздно - Народный фронт записал передачу на пленку.
- А что, к Муталибову можно было вот так свободно зайти?
- Он был несамостоятельным человеком, позволил, чтобы его окружение им управляло. Но все они меня ревновали к президенту, потому, что мой уровень был гораздо выше, они и дали к концу правления Муталибова установку его помощникам не пускать меня к нему. "Друзья" Муталибова говорили ему: "Да кто такой Джеймс Бейкер, чтобы вы его провожали?". Я объяснил ему тогда, что Бейкер госсекретарь США. Муталибов понял, поехал с ним в аэропорт в одной машине и оставил у Бейкера о себе хорошее впечатление. Об этом сказал мне Бейкер на встрече с ним в феврале этого года.
- А вот в кабинет к Г.Алиеву, говорят, заходят только по его вызову.
- Это действительно так. Но Г.Алиев в плане работы и по отношению ко мне был самым демократичным из президентов, с которыми я работал. Многие люди, положение и должность которых были выше моей, просили меня решать с ним их вопросы. У него характер такой - если ты пару раз обратился к нему по поводу какой-то ерунды или с личными просьбами, он серьезно относиться к тебе уже не будет. А я звонил ему в три часа ночи, его будили, и он брал трубку.
Когда хотели протащить Францию в сопредседатели Минской группы ОБСЕ и оставить за бортом США, я узнал об этом в предновогоднюю ночь, позвонил ему домой, и он приехал на работу. После этого нашли министра иностранных дел Г.Гасанова. За 15 минут мы составили текст ноты протеста и успели отправить ее в срок до истечения года. И после длительной борьбы добились того, что США также стали сопредседателем.
- Вы узнали про новость с Францией и Россией по российскому телевидению? Ведь часто наши внешнеполитические чиновники узнают о случившемся по ТВ.
- Мне позвонили из посольства. А рассказываю об этом к тому, что мне Г.Алиев доверял - знал, что я никогда не позвоню к нему с личной просьбой. И потому у меня была возможность общаться с ним по 5-6 раз в день.
- Он и раньше вас знал, если взял к себе из команды Эльчибея?
