«Вслед за тем он опять отправился странствовать, причем христиане снабдили его в достаточном количестве деньгами на дорогу. Всюду они следовали за ним и везде заботились, чтобы он не чувствовал ни в чем недостатка. Таким образом, он провел очень много лет».
Наконец его исключают из общины будто бы за то, что он ел недозволенные вещи. Это лишило его всяких средств к существованию, и он поэтому старался вновь вернуть себе свое имущество, что ему, однако, не удалось. Тогда в качестве странствующего философа-киника и аскета он объездил Египет, Италию, Грецию, чтобы в конце концов в Олимпии после окончания игр, перед специально приглашенной для этого публикой, закончить свою жизнь театральным образом, взойдя в полночь при лунном сиянии на горящий костер.
Мы видим, что эпоха, в которую зародилось христианство, производила очень оригинальные типы. Но мы поступили бы несправедливо по отношению к таким людям, как Перегрин, если бы смотрели на них только как на шарлатанов. Против этого говорит уже его добровольная смерть. Чтобы использовать самоубийство как средство рекламы, для этого требуется кроме непомерного тщеславия и страсти к сенсации, во всяком случае, еще и доля презрения к миру и отвращения к жизни или сумасшествие. Пусть поэтому Протей, как его изображает Лукиан, является не действительной личностью, а карикатурой, но, без сомнения, это гениальная карикатура.
Сущность карикатуры заключается не в простом искажении данного явления, а в одностороннем выделении и преувеличении его характернейших и определяющих моментов. Настоящий карикатурист вовсе не должен быть только комическим шутом; он должен уметь «смотреть в корень вещей» и ясно отличать в них все существенное и имеющее значение.
Так и Лукиан отметил у Перегрина те стороны его личности, которые должны были стать характерными для всего класса «святых и совершенных», представителем которых он выступает. Ими могли руководить самые различные мотивы, отчасти возвышенные, отчасти сумасбродные, они могли быть даже в высшей степени самоотверженными людьми, но во всем их отношении к общине скрывалась уже эксплуатация ее, на которую указывал Лукиан. И если такое явление, как обогащение всяких неимущих «святых» при помощи коммунизма общины, в его время представляло еще преувеличение, то уже очень скоро оно должно было стать действительностью, которая далеко оставила за собой самые грубые преувеличения сатирика, осмеявшего его начатки.
Если Лукиан выдвигает на первый план «богатства», приобретаемые пророками, то другой язычник, современник Лукиана, осмеивает их сумасбродство.
Цельс изображал, как «пророчествуют» в Финикии и Палестине: «Существуют много людей, которые, не имея ни имени, ни звания, с величайшей легкостью и по всякому ничтожному поводу ведут себя в святилищах и вне их, как будто они охвачены пророческим экстазом. Такое же зрелище представляют и другие люди, странствующие, как нищие, и обходящие города и военные лагери. Все они знают одни и те же слова и сейчас же готовы пустить их в ход: «Я, мол, бог», или «сын бога», или «дух бога». «Я пришел, потому что приближается конец мира, и вы, люди, неправедности своей ради, идете к своей гибели. Но я спасу вас, и вы скоро увидите, как я возвращусь назад, облеченный силой небесной. Блажен тот, который чтит меня теперь. Всех других я предам вечному огню, и города, и страны, и людей. Те, которые не хотят верить в предстоящий им страшный суд, будут некогда тщетно раскаиваться и вздыхать! Тем же, которые поверили в меня, я обеспечу вечную жизнь». К этим страшным угрозам они примешивают еще странные, полубезумные и безусловно непонятные слова, смысл которых не может разобрать ни один рассудительный человек, так темны они и так мало говорят, зато первый попавшийся дурак или шут гороховый может толковать их, как ему угодно… Эти мнимые пророки, которых я не один раз слышал собственными ушами, уличенные мною во лжи, признавались мне в своих слабостях и соглашались, что они сами придумали свои непонятные слова».
И тут мы снова встречаем все то же причудливое сочетание пророка и шарлатана, но мы опять-таки были бы слишком несправедливы, если бы назвали сущность этого явления исключительно шарлатанством. Оно указывает только на общее состояние всего населения, создававшее для всяких шарлатанов прекрасное поле деятельности, но которое в то же время в легко возбуждающихся натурах должно было вызывать религиозную экзальтацию и экстаз.
Апостолы и пророки в этом отношении принадлежали к одной и той же категории. Но в одном существенном пункте они отличались друг от друга: апостолы не имели никакого определенного места жительства, они постоянно кочевали с места на место, и отсюда их имя apostolos, вестник, странник, мореплаватель; напротив, пророки являлись местными знаменитостями.
Апостольство — более раннего происхождения и развилось гораздо раньше, чем христианское пророчество. До тех пор, пока община была мала, она не могла содержать постоянного агитатора. Как только истощались ее средства, он должен был отправляться дальше. Кроме того, пока число общин было незначительно, возникала необходимость прежде всего основывать новые общины в городах, где их еще не было. Распространение организации в новых, еще не охваченных ею областях и поддержание связи между ними — вот главная задача этих странствующих агитаторов, апостолов. Преимущественно им христианская организация обязана своим интернациональным характером, который так много способствовал укреплению ее жизнеспособности. Местную организацию, предоставленную собственным силам, легко было уничтожить. Напротив, государственная власть при тех средствах, которыми она распоряжалась в то время, не в состоянии была преследовать христианские общины одновременно во всех концах и углах империи. Всегда оставались такие, которые могли оказать материальную помощь преследуемым и гонимым и доставить им убежище.
Все это являлось главным образом делом вечно странствующих апостолов, число которых временами должно было быть очень значительно.
Местные агитаторы, посвящавшие себя исключительно агитации, стали возможны только тогда, когда отдельные общины приобрели такие размеры, что средства их позволяли им содержать своих собственных агитаторов.
Чем больше увеличивалось число городов, в которых находились христианские общины, тем обширнее становились отдельные общины, тем больше укреплялись пророки, тем больше суживался круг деятельности апостолов, которые главным образом подвизались в городах, где или совсем не было еще общин, или где они были еще незначительны по своим размерам. Значение апостолов при таких условиях сильно уменьшалось.
Но вместе с этим между ними и пророками должна была выработаться известная противоположность. Средства общины были очень ограниченны: чем больше брали из них для себя апостолы, тем меньше оставалось на долю пророков. Последние поэтому должны были стремиться к тому, чтобы еще больше умалить значение апостолов, ограничить приношения, на которые те имели право, а с другой стороны, увеличить свое собственное значение и фиксировать свои права на приношения со стороны верующих.
Эти стремления очень ярко обнаруживаются в уже цитированном нами несколько раз «Учении двенадцати апостолов», составленном между 135 и 170 гг. Там сказано следующее: «И всякий апостол, который придет к вам, да будет принят, как Господь. И останется он не больше, чем один — день, но если нужно, то и два дня. Если же останется он три дня, то это лжепророк. И если апостол уходит, то он ничего не должен брать с собой, кроме хлеба, но не больше, чем потребно до следующей ночевки. Если же он требует денег, то это — лжепророк».
«Всякого пророка, который говорит по наитию духа святого, не искушайте и не испытывайте. Всякий грех простится вам, но этот грех не отпустится. Но не всякий, говорящий по вдохновению, есть пророк, а только тогда, когда он поступает по-божески. И по поступкам их узнаются истинный пророк и лжепророк. Не есть пророк тот, кто движимый-духом Господним, требует для себя трапезы (для бедных, Гарнак) и вкушает ее, ибо это лжепророк. И всякий пророк, учащий истине, если он поступает не так, как учит, есть лжепророк. И всякий пророк, испытанный и истинный, который поступает так по отношению к земному таинству церкви, но не учит поступать так, как он сам поступает, да не будет судим у вас. Судить его будет Господь. Так поступали и древние (христианские) пророки».
