Вместе с этим, однако, дано было и зерно сближения с остальным, неиудейским миром. Национальный мессианизм должен был быть отвергнут остальным миром, к подчинению которого он стремился.
Зато классовая вражда к богатым и пролетарская солидарность представляли идеи, приемлемые не только для иудейского пролетариата. Мессианские чаяния, сводившиеся к избавлению, спасению всех бедных, должны были встретить живой отклик среди бедняков всех наций. Не национальный, а только социальный мессия мог разбить рамки иудейства, только он мог победоносно пережить страшную катастрофу Иудейского государства, завершением которой явилось разрушение Иерусалима.
С другой стороны, коммунистическая организация могла удержаться только там, где она находила подкрепление в вере в грядущего мессию и избавление им всех угнетенных. На практике все эти коммунистические организации, как мы еще увидим ниже, сводились к обществам взаимопомощи. Потребность в последних в Римской империи со времени первого столетия нашей эры чувствовалась всюду и становилась тем более настоятельной чем больше возрастала всеобщая бедность и чем быстрее разлагались последние остатки первобытного коммунизма. Но мстительный и подозрительный деспотизм закрывал всякого рода союзы: мы видели уже, что Траян боялся даже разрешать вольные пожарные команды. Если Цезарь еще щадил иудейские организации, то после и они потеряли свое привилегированное положение.
Общества взаимопомощи могли продолжать свое существование только как тайные общества. Но кто согласился бы ради получения пособия ставить на карту свою жизнь? Или кто пожертвовал бы ею из чувства товарищеской солидарности в такое время, когда исчезло почти всякое социальное чувство? Все, что оставалось от этого социального чувства, от преданности обществу, не встречало более возвышенной идеи, чем идея мессианского возрождения мира, т. е. общества. А более эгоистические элементы среди пролетариев, тянувшиеся к обществам взаимопомощи только ради личной выгоды, побеждали личный страх надеждой на личное воскресение со следующей за ним богатой наградой. Такая идея, которая поддерживала бы дух преследуемых, не являлась необходимостью в эпоху, когда общественные условия самым могучим образом стимулировали социальные инстинкты и чувства, так что отдельная личность неудержимо повиновалась им, несмотря на риск сильного ущерба для себя, несмотря даже на риск потери жизни. Напротив, идея индивидуального воскресения имела огромнейшее значение при ведении опасной борьбы против могущественной власти в такое время, когда все социальные инстинкты и чувства, вследствие прогрессирующего разложения всего общества, были до крайней степени придавлены не только среди господствующих, но и среди угнетенных и эксплуатируемых классов.
Пустить корни вне иудейства мессианские чаяния христианской общины могли только в коммунистической форме, тесно связанной с идеей распятого мессии. Только при помощи веры вмессию иввоскре-сение могла коммунистическая организация поддерживать свое существование и распространяться в пределах Римской империи как тайное общество. Соединившись, эти два фактора — коммунизм и мессианизм — стали непобедимыми. То, чего тщетно ждало иудейство от своего мессии из царского дома, удалось распятому мессии, вышедшему из рядов пролетариата: он покорил Рим, он подчинил себе цезарей, он завоевал мир. Но он завоевал его не для пролетариата. В своем триумфальном шествии пролетарская, коммунистическая организация взаимной помощи мало-помалу превратилась в могущественнейший аппарат господства и эксплуатации всего мира.
Глава 3. Иудо-христиане и язычники-христиане
1. Агитация среди язычников
Первая коммунистическая христианская община была организована в Иерусалиме. У нас нет никакого основания подвергать в этом случае сомнению свидетельство Деяний апостолов. Но вскоре возникли общины и в других городах с иудейским пролетариатом. Между Иерусалимом и другими частями Римской империи, именно восточной половины ее, поддерживались самые оживленные сношения, уже при помощи хотя бы сотен тысяч, быть может, даже миллионов паломников, которые из года в год направлялись в Иерусалим. А многочисленные, неимущие тунеядцы без семьи и крова непрерывно кочевали с места на место, как они это делают и теперь в Восточной Европе, оставаясь на каждом новом месте, пока не истощались благотворительные источники. В соответствии с этим находятся предписания, даваемые Иисусом апостолам:
«Не берите ни мешка, ни сумы, ни обуви, и никого на дороге не приветствуйте. В какой дом войдете, сперва говорите: мир дому сему; и если будет там сын мира, то почиет на нем мир ваш, а если нет, то к вам возвратится. В доме же том оставайтесь, ешьте и пейте, что у них есть, ибо трудящийся достоин награды за труды свои; не переходите из дома в дом. И если придете в какой город и примут вас, ешьте, что вам предложат, и исцеляйте находящихся в нем больных, и говорите им: приблизилось к вам Царствие Божие. Если же придете в какой город и не примут вас, то, выйдя на улицу, скажите: и прах, прилипший к нам от вашего города, отрясаем вам; однако же знайте, что приблизилось к вам Царствие Божие. Сказываю вам, что Содому в день оный будет отраднее, нежели городу тому» (Лк. 10:4-12).
Заключительная угроза особенно характерна для мстительности нищего, который разочаровался в своих ожиданиях. Он готов сжечь за это весь город, но поджог этот должен произвести за него мессия.
Апостолами считались все странствующие агитаторы новой организации, а не только те двенадцать, имена которых переданы нам преданием как людей, которым Иисус поручил благовествовать его учение. В упомянутом выше «Дидахе» («Учение двенадцати апостолов»), относящемся к второму столетию, говорится еще об апостолах, которые действовали в общине. По-видимому, их было гораздо больше, чем желательно было общинам.
«И всякий апостол, который придет к вам, да будет принят, как Господь. И останется он не больше, чем один день, но если нужно, то и два дня. Если же останется он три дня, то это — лжепророк. И если апостол уходит, то он ничего не должен брать с собой, кроме хлеба, но не больше, чем потребно до следующей ночевки. Если же он требует денег, то это — лжепророк» (11:4–6).
По-видимому, добрые апостолы в некоторых общинах оставались слишком долго и обременяли их требованием денег.
Именно эти «тунеядцы и заговорщики», исполненные, как им казалось, священного духа, распространяли основы новой пролетарской организации, именно они несли «благую весть», евангелие[48] из Иерусалима, в соседние иудейские общины, а затем все больше и дальше, до самого Рима. Но как только евангелие покинуло почву Палестины, оно попало в совершенно новую социальную среду, которая придала ему совершенно другой характер.
Наряду с членами иудейских общин апостолы встретили там находившихся с ними в самом тесном общении иудейских «попутчиков»,[49] «боявшихся бога язычников», которые поклонялись иудейскому богу, посещали синагогу, но не решались проделывать все иудейские обряды. В лучшем случае они еще соглашались на церемонию купания, крещения; но они и слышать не хотели об обрезании отказывались признавать законы о пище, субботний отдых и другие внешние формы ритуала, которые слишком резко отделили бы их от их «языческой» среды.
Социальное содержание евангелия должно было встретить хороший прием в пролетарских кругах таких «боящихся бога язычников». Через их посредство оно было принесено и в другие, неиудейские пролетарские слои, где имелась благоприятная почва для учения о распятом мессии, поскольку это учение возвещало социальное обновление и организовало учреждения взаимопомощи. Напротив, эти круги относились ко всему специфически иудейскому не только отрицательно, но даже с антипатией и с насмешкой.
