Мы видели уже, какое значение придавали евангелия происхождению Иисуса от Давида, к каким удивительным натяжкам приходилось прибегать, чтобы место рождения Галилеянина оказалось именно в Вифлееме. Снова и снова цитируют они различные места из священных иудейских книг, чтобы доказать мессианскую миссию Иисуса. Он сам протестует против обвинения, что он хочет нарушить иудейский закон:
«Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все» (Мф. 5:17; ср. Лк. 16:17).
Своим ученикам Иисус говорит:
«На путь к язычникам не ходите, и в город Сама-рянский не входите; а идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева» (Мф. 10:5).
Здесь пропаганда вне иудейства прямо запрещается. Аналогично, хотя мягче, высказывается Иисус у Матфея в ответе одной финикиянке (у Марка гречанке, но родом сирофиникиянке). Она обратилась к Иисусу с следующими словами:
«Помилуй меня, Господи, сын Давидов, дочь моя жестоко беснуется. Но Он не отвечал ей ни слова. И ученики Его, приступив, просили Его: отпусти ее, потому что кричит за нами. Он же сказал в ответ: Я послан только к погибшим овцам дома Израилева. А она, подойдя, кланялась Ему и говорила: Господи! помоги мне. Он же сказал в ответ: нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам. Она сказала: так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их. Тогда Иисус сказал ей в ответ: о, женщина! велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему. И исцелилась дочь ее в тот час» (Мф. 15:22–28).
Иисус дает себя в этом случае уговорить. Но вначале он очень немилостив к гречанке и только потому, что она не иудейка, хотя она называет его в духе иудейской веры в мессию, сыном Давида.
Так же иудейски звучит обещание Иисуса своим апостолам, что они в будущем царстве будут восседать на двенадцати тронах и судить двенадцать колен Израиля. Эта перспектива могла казаться очень привлекательной только иудею, да и то иудею в самой Иудее. Для пропаганды среди язычников она не имела никакого значения.
Но если евангелия сохранили такие сильные следы иудейского мессианства, то рядом с ними мы встречаем такие же сильные взрывы ненависти к иудейству, воодушевлявшей их авторов и редакторов. Иисус на каждом шагу полемизирует против всего, что было особенно дорого благочестивому иудею, против постов, против законов о пище, против субботы.
Язычников он ставит выше иудеев:
«Потому сказываю вам, что отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его» (Мф. 21: 43; ср. Мк. 7:27–30).
В другом месте Иисус просто проклинает иудеев:
«Тогда начал Он укорять города, в которых наиболее явлено было сил Его, за то, что они не покаялись: горе тебе, Хоразин! горе тебе, Вифсаида! ибо если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они во вретище и пепле покаялись, но говорю вам: Тиру и Сидону отраднее будет в день суда, нежели вам. И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься, ибо если бы в Содоме явлены были силы, явленные в тебе, то он оставался бы до сего дня; но говорю вам, что земле Содомской отраднее будет в день суда, нежеле тебе» (Мф. 11: 20–24).
Слова эти дышат ненавистью к иудеям. В них говорит уже не одна секта в иудействе против другой секты в среде того же народа. Нет, вся иудейская нация клеймится как низшая в моральном отношении, выставляется как особенно злобствующая и закоренелая в грехе нация.
Это же настроение замечается и в евангельских пророчествах относительно разрушения Иерусалима, скомпонованных, конечно, после этого события.
Иудейская война, раскрывшая таким неожиданным образом для римлян всю силу и опасность иудейства, этот бешеный взрыв дикого отчаяния, довели противоположность между иудейством и язычеством до крайней степени: они произвели такое же действие, как в XIX столетии июньская бойня и Парижская коммуна на классовую ненависть между пролетариатом и буржуазией. Все это углубило пропасть между иудео-христианами и язычниками-христианами и все больше лишало иудео-христианство почти всякой опоры. Разрушение Иерусалима лишило самостоятельное классовое движение иудейского пролетариата его основы. Такое движение предполагает независимость народа. Со времени разрушения Иерусалима иудеи существовали только на чужбине, среди врагов, которые ненавидели и преследовали всех их одинаково, богатых и бедных без различия, и заставляли их держаться вместе. Милосердие имущих к бедным соплеменникам достигало поэтому в иудействе высокой степени развития, чувство национальной солидарности в многих случаях побеждало классовую вражду. Так иудео-христианство теряло свою пропагандистскую силу. Христианство с того времени становится все больше языческим христианством, все больше превращаясь из партии в иудействе в партию вне иудейства, и даже в противоположность иудейству; христианство и юдофобство становились все больше тождественными понятиями.
Но вместе с падением иудейского государства потерял всякую почву и иудейский национальный мессианизм. Он мог еще сохранять некоторое практическое значение, он мог еще вызвать несколько предсмертных судорог национального отчаяния, но гибель иудейской столицы нанесла ему смертельный удар, как реальному фактору политического и социального развития.
Но это не имело никакого значения для мессианских чаяний язычников-христиан, которые отмежевались от иудеев и которых не затронула их судьба. Свою жизнеспособность мессианская идея сохраняла только в форме идеи распятого мессии, в форме внеиудейского, «переведенного на греческий язык» мессии, Христа.
Христиане сумели даже превратить трагическое событие, означавшее банкротство иудейских мессианских чаяний, в торжество своего мессии. Иерусалим стал теперь врагом Христа, разрушение Иерусалима являлось теперь местью Христа иудейству, страшным доказательством его победоносной силы. Лука рассказывает о въезде Иисуса в Иерусалим:
«И когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем и сказал: о, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих, ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего» (Лк. 19:41–44).
Сейчас же вслед за этим Иисус снова заявляет, что дни разрушения Иерусалима, дни гибели беременных и питающих сосцами матерей, будут днями отмщения (См: Лк. 21: 22–23).
Но разрушение Иерусалима имело еще и другие последствия для христианского мышления. Мы уже указали, что христианство с этих пор приобретает мирный характер. Только у иудеев сохранялась еще в начале императорского периода сильная демократия. Другие народы того времени сделались уже неспособными к борьбе и трусливыми, а так же как и пролетарии среди них. Разрушение Иерусалима уничтожило в империи последний оплот демократии. Всякое восстание было осуждено теперь на неудачу. И христианство становилось с тех пор все больше языческим христианством, оно делалось все более покорным, даже рабски послушным.
Но повелителями в империи были римляне. Прежде всего нужно было приобрести их расположение. Если первые христиане были пламенными иудейскими патриотами и врагами чужеземного господства и эксплуатации, то христиане-язычники присоединили к юдофобству почитание Рима и императорской власти. Эта новая черта нашла свое выражение в евангелиях. Возьмем хотя бы известный рассказ о провокаторах, которых подослали к Иисусу «книжники и первосвященники», чтобы поймать его в государственной измене:
«И, наблюдая за Ним, подослали лукавых людей, которые, притворившись благочестивыми (т. е. последователями Иисуса), уловили бы Его в каком-либо слове, чтобы предать Его начальству и власти правителя. И они спросили Его: Учитель! мы знаем, что Ты правдиво говоришь и учишь и не смотришь на лице, но истинно пути Божию учишь; позволительно ли нам давать подать кесарю, или нет? Он же, уразумев лукавство их, сказал им: что вы Меня искушаете? Покажите Мне динарий: чье на нем изображение и надпись? Они отвечали: кесаревы. Он сказал им: итак, отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Лк. 20: 20–25).
