Сейчас, перед длинной дорогой, он сидел на своей тахте, куря длинный чубук. Перед ним стоял портрет Кико, лежали чунгури мальчика, его учебные тетрадки, его маленький, точно игрушечный, кинжал. Все эти вещи так живо напомнили князю его бичо-джана, что он закрыл глаза рукою и под наплывом ужасного горя тихо застонал.

Легкий шорох в углу заставил его прийти в себя и очнуться.

— Батоно-князь, — услышал он звонкий голосок Шуши, — по дороге за поворотом в усадьбу стелется облако пыли. Кто-то из гостей едет навестить батоно.

— Прими их порадушнее с бабушкой Илитой, Шуша. Мне самому не до гостей теперь: надо выезжать, ты знаешь. Солнце уже садится.

— Но, батоно… Может быть, гости привезли вести о бичо-джане, нашем соколе милом…

— Да, да, ты верно говоришь, — ответил князь. — Зови их в дом, Шуша.

Шум колес фаэтона и звуки лошадиных подков стали доноситься яснее. Вот близко, совсем близко коляска. Вот остановилась… Вот фыркнули кони… и в эту же минуту громкий радостный крик Шуши и счастливый возглас Илиты прорезали вечернюю тишину.

Что-то ударило в сердце князю… Как юноша, вскочил он с тахты и бросился к дверям. И вдруг замер, увидев на пороге Кико.

— Кико! Мой бичо-джан! Ты ли это?! — крикнул князь.

— Я здесь, отец! Я вернулся! Твой бичо-джан!..

И Кико упал на руки обезумевшего от счастья князя Павле…

Долго-долго они не могли вдоволь насмотреться друг на друга, не могли вдоволь наговориться. Все рассказал отцу Кико, но на просьбы князя поведать, кто были похитители его, маленький князь отвечал молчанием.

— Я дал клятву, отец, и ты не должен мешать мне сдержать ее, как подобает истинному князю Тавадзе, — произнес с достоинством мальчик.

Князь понял сына и больше не расспрашивал его ни о чем.

Нечего и говорить о том, каким желанным гостем явился капитан погибшей "Белой звезды" в усадьбе Тавадзе. Он вернул князю его сокровище. Он вернул отцу его бичо-джана, его маленького Кико.

Пробыв несколько дней в поместье, капитан собрался в обратный путь.

— Останьтесь подольше у нас, — предлагал ему князь Павле.

Но капитан отказался: ему необходимо было ехать.

Когда наступило время отъезда, князь решил было осыпать капитана богатыми подарками. Кроме того, узнав из рассказа капитана, что он человек небогатый, князь предложил ему огромную сумму денег, и был очень огорчен, когда тот отказался и от подарков, и от денег.

— Нет, князь, я не могу принять от вас награды. Ваш сын сделал для меня больше, князь. Он спас меня от позорной смерти, — заявил капитан и еще раз подробно рассказал князю о взбунтовавшейся команде "Белой звезды", о пении маленького Кико, усмирившего ярость матросов, из которых, вероятно, немногие спаслись в ту ужасную ночь.

Капитан уехал, и в поместье Тавадзе жизнь опять текла по-прежнему. Только теперь князь Павле уже ни на минуту не оставлял сына, все опасаясь, не грозит ли ему какая-нибудь новая опасность, не явятся ли за ним опять его похитители.

Илита, Шуша и все слуги тоже не спускали глаз с чудом возвращенного им любимого маленького господина.

Старая Илита чуть не ослепла, выплакав все слезы по своему орленку за это ужасное время разлуки. А Шуша, которая со дня похищения Кико вовсе разучилась смеяться, теперь вновь хохотала при виде своего любимца, сидевшего на тахте подле князя-отца.

"Нет ничего тайного, что бы не сделалось явным", — говорит Евангелие, и это оправдалось в истории маленького Тавадзе.

Кико продолжал хранить свою тайну и ни единым словом, ни единым намеком не выдал, кто был виновником его похищения.

Быть может, князь никогда не узнал бы тайны, если бы не выдал ее старый Гассан.

Дал ли Гассан обещание, что в случае спасения сделает доброе дело, или просто совесть заставила его покаяться во всем, но когда после гибели "Белой звезды" его действительно прибило к берегу, первое, что он решил сделать, это отправиться к алазанскому помещику князю Павле Тавадзе и рассказать ему историю похищения Кико.

Ясным осенним вечером он появился в Алазанской долине и чистосердечно рассказал князю Павле Тавадзе все случившееся с его сыном, как и кем он был похищен, где и кем спрятан, а затем продан ему, Гассану. Ничего не скрыл Гассан, в до мельчайших подробностей передал в длинном своем рассказе. И когда князь, призвав сына, спросил, так ли все это, — Кико, не умевший лгать и запираться, молча кивнул головою. Потом он бросился к отцу, умоляя его не наказывать похитителей ради Като и Горго, которые были так добры к нему.

Но если бы князь и пожелал найти Вано и его семью в горном гнезде, то уже не смог бы. Узнав о возвращении к отцу алазанского наследника и боясь возмездия со стороны князя, Вано, забрав семью, исчез навсегда из горной башни над Койсу.

Это было давно, все, что здесь рассказано мною. Тогда бичо-джан был еще прелестным десятилетним мальчуганом. Князь Кико Тавадзе теперь — богатый владетель своих алазанских поместий и горных пастбищ. Он давно женат, у него уже большие дети. Но он добр и благороден по-прежнему. Много помогает он беднякам, и двери его дома всегда раскрыты настежь для всех нуждающихся в его помощи и совете.

Князя Павле и Илиты давно нет в живых. Веселая Шуша превратилась в домовитую и хорошую хозяйку. Она вместе с мужем, управляющим князя, живет тут же в усадьбе и часто рассказывает своим и княжеским детям историю бичо-джана, маленького алазанского князя.

Эту историю, переложенную в песню, сам князь Николай Тавадзе поет в часы досуга под звонкие струны чунгури, заставляя сладко сжиматься сердца слушателей…

Это все странно и неожиданно вышло… Жоржик, милый, славный, жизнерадостный Жоржик, получил внезапно предписание выступать со своим полком. Куда выступать — неизвестно. Только месяц назад его выпустили вместе с другими счастливцами, молоденькими офицерами из юнкерского училища. Только месяц назад они все, радостно взволнованные, удостоились слышать напутственное слово обожаемого Монарха, и счастливый, ликующий Жоржик, надев впервые блестящие, новенькие офицерские погоны, вспыхивая до ушей, небрежно козырял отдававшим ему честь солдатам. И вот выступление. Секретное предписание полку.

Еще как будто вчера только звучали драгоценные слова Государя, которых никто из них никогда не забудет: "Служите верой и правдой Мне и Родине". Только как будто вчера Государь поздравил их с производством, а сегодня уже в поход, прямо на театр военных действий и, по всей вероятности, в самое крошево стычек и битв. Неприятель… сражения… Может быть, отличия… может быть… Но черные мысли не посещают белокурой, под первый номер остриженной, головы Жоржика. Им нет места среди светлых, жизнерадостных грез, полных самых радужных надежд. Так давно накипела желчь против врагов дорогой Родины, так рвалась душа отплатить, наказать их за нечестное отношение к единокровному славянству; так неудержимо тянуло туда, вперед, постоять за правое дело, встать как один человек на защиту попираемой славянской чести.

Еще там, в училище, загорелось в связи с последними событиями пламя в груди. Как жадно следили все они за этими событиями, последовавшими за сараевским убийством! Как горели молодые умы! Как бились и трепетали молодые сердца! И вот, наконец, атмосфера разрядилась. Австрия представила ноту сербскому правительству, неприемлемую в некоторых ее пунктах свободным народом, уважающим свою национальную честь.