— Ладно! Так я тебе и поверил! Меня, брат, не надуешь! Нешто птица сможет разговаривать, а они, — и он почтительно покосился в сторону попугая, — а они, поди, и ругаться умеют, как настоящий барин.

И прежде чем мальчики могли сообразить, он сдернул с головы картуз и низко поклонился попке.

Тут уж Сережа, Юрик и Бобка не выдержали и звонко расхохотались. А за ними расхохотался в своей клетке и попугай, привыкший во всем подражать людям.

— Однако и провел же нас Фридрих Адольфович, — начал Сережа, когда смех детей, а вместе с ним и попугая, утих немного. — Он хотел скрыть от нас свое сокровище. Отлично провел, надо отдать ему справедливость.

— А вот мы его за это сами проведем в свою очередь! — сердито проговорил Юрик, который чрезвычайно любил подшучивать над другими и не выносил, когда шутили над ним. — Я уже придумалславную шутку: возьмем и напугаем как следует нашу крысу. Отнесем попку на голубятню; пусть он погостит немного у голубков. А дверцу клетки оставим открытой. Пусть Фридрих Адольфович подумает, что попка, желая прогуляться, ушел сам из клетки. Хорошо?

— Очень хорошо! Очень хорошо! — вскричали мальчики в один голос.

— Только дастся ли он тебе в руки? — предположил с сомнением Сережа.

— Э, пустяки! — беспечно отвечал Юрик. Храбро открыв дверцу, Юрик просунул руку в клетку, но тотчас же с громким криком дернулся назад. Попка изо всех сил клюнул Юрика в палец.

— Ах ты скверная птица! — вскричал рассерженный мальчик, обтирая окровавленный палец носовым платком. — Вот подожди ты у меня.

И, вторично просунув уже обе руки в клетку, он быстро схватил попугая и, закрыв его с головой носовым платком, со всех ног кинулся с ним на голубятню. Попка, испуганный насмерть таким неделикатным обращением, кричал ни к селу ни к городу во всю свою птичью глотку, высовывая голову из-под носового платка:

— Милости просим! Спасибо! Спасибо! Спасибо!

Остальные три мальчика гнались по пятам и хохотали во все горло.

А через пять минут, когда красный, освеженный купаньем Фридрих Адольфович появился на пороге террасы, они снова, как ни в чем не бывало, сидели все трое на своих местах и озабоченно твердили, перекрикивая один другого: Есть — essen. Спать — schlafen. Бегать — laufen.

Наступил вечер. Птичница Аксинья, порядком таки уставшая за день, уже укладывалась на покой, прибрав и перемыв после ужина посуду. Митька — тот уже давно храпел, удобно растянувшись на лавке.

Помолившись Богу и положив несколько земных поклонов, Аксинья полезла на лежанку, где на ночь устраивала себе постель. На лежанке было тепло и уютно. Толстая птичница с удовольствием протянула усталые ноги и, закрыв глаза, сладко зевнула на всю избу. И вдруг, в ту самую минуту, когда приятная дремота уже подкралась к отяжелевшей голове Аксиньи, чей-то резкий, крикливый голос прокричал отчетливо на всю избу:

— Караул! Караул! Караул! Спасите!

Аксинья в ужасе вскочила с лежанки.

— Господи, помилуй! — испуганно озираясь, произнесла она. — Грабят кого-то, не то режут на голубятне. Митька, а Митька! — расталкивая своего приемыша, залепетала она. — Да проснись же ты ради господа! Не слышишь разве?

Когда, разбуженный толчками тетки Митька вскочил, протирая сонные глаза, сверху опять послышались крики, еще яснее и отчетливее прежних:

— Спасите, помогите! Караул! Фриценька! Караул, караул, караул!

И тотчас же к этим крикам присоединилось отчаянное гульканье голубей и такая возня, какой никогда не было еще на голубятне над птичницыной избушкой.

Но Аксинья не слышала уже ни возни, ни гульканья: она быстро набросила на себя платье и, перепуганная насмерть, со всех ног кинулась из избы в господский дом…

Как раз в это время все семейство Волгиных сидело за ужином. Юрий Денисович объявил детям новость, доставившую им большее удовольствие. Сегодня вечером лесничий прислал ему приглашение устроить назавтра пикник. Мальчики так и запрыгали от радости, даже по бледному личику слепой Лидочки пробежала радостная улыбка. Слепая Лидочка всегда радовалась каждому удовольствию, доставляемому ее братьям.

— А Фридрих Адольфович знает об этом? — спросил отца Бобка, так и сияя весь от удовольствия.

— Нет еще, друг мой, не знает. Он, вероятно, занят в своей комнате. Можешь пойти и объявить ему новость, — отвечал Волгин сыну.

Но Бобке не пришлось идти в комнату гувернера объявлять ему приятную новость. Он сам появился неожиданно на пороге с встревоженным, взволнованным. лицом.

— О, господин Вольгин, — заговорил Гросс вздрагивающим от волнения голосом. — У меня слюшилось несшастье, большая несшастье! У менэ пропал попка…

— Кто пропал? — переспросил в недоумении Юрий Денисович.

— Попка… Попагайка… Мой любимый попагайка. Молодой князь подарил менэ попагайка, а я хотел его подарить вашим детям… и ушил его говорить побольше, чтобы сделать один маленький суприз для ваших мальшик, и вдруг… Попка пропал, ушла из клетка…

— Слышишь, Сергей! — незаметно подтолкнул Бобка Сережу. — Он хотел его подарить нам, а мы-то…

— Этот попагайка для меня самый дорогой сувенир от князя Витеньки, — продолжал горевать Фридрих Адольфович, — и он погиб, его съела кошка… О, што за горе! Што за несшастье!

И на глазах бедного старика даже навернулись слезы.

— Милый, милый господин Гросс, — прозвучал трогательный, нежный голосок Лидочки, — . какой же вы, однако, добрый! Вы так любите вашего попугая и хотели отдать его моим братьям!

— О, да! Я любиль его! Я ушиль его говорийт слова каждое утро и хотэл его сделайт хороший подарок, и вдруг… Ви никто не догадался о его присутствии у менэ; я закривал дверь и ушил его, ушил его, ушил, ушил…

— Он его для нас учил, — снова зашептал Бобка, уже готовый в свою очередь удариться в слезы, — а мы его так обиде…

Мальчик не договорил: как раз в эту минуту в столовую ураганом ворвалась птичница Аксинья и, бухнувшись с размаху на колени перед Юрием Денисовичем, заголосила на весь дом:

— Батюшка-барин! Спасите! Помогите! Воры у меня на голубятню забрались, грабят кого-то, убивают! Пойдемте туды, голубчик-барин! Да людей кликните! Одни-то не ходите! Людей возьмите! Да скореича, чтобы они, чего доброго, не убегли!

— Кто? Что такое? Воры? Быть не может! — вскричал взволнованный не на шутку Юрий Денисович.

— Ей-богу же воры, барин, — с ужасом рассказывала птичница. — Я это лежу, а он-то как завопит: "Караул! Спасите! Помогите!". Да словно не человечьим голосом. А потом словно не по-нашенскому слово сказал.

— Это попка, — прошептал Сережа и взглянул на Юрика.

Бобка — тот давно уже трясся от страха, а Юрик стоял заметно побледневший, взволнованный и только покусывал дрожащие губы.

Вдруг Фридрих Адольфович ударил себя ладонью по лбу и радостно вскричал:

— Не пугайт, бога ради, не пугайт ви, Аксюшня… Это мой попагайчик кришал все тот слов, што я ево ушил! Не пугайт и идите все за мною!

И он со всех ног бросился бежать к избе Аксиньи. За ним последовал Юрий Денисович, за Юрием Денисовичем Юрик, за Юриком Сережа, за Сережей Бобка. Шествие замыкала Аксинья. Все они направились к домику птичницы на задний двор. По дороге к ним присоединились еще кухарка Матрена и веселая Евгеша.

По скрипучей лестнице и господа, и прислуга поднялись на голубятню, не без труда пролезли в крошечную дверку, и вдруг неожиданный смех, вырвавшийся из груди всех присутствующих, разом наполнил все углы и закоулки Волгинского хуторка. И нельзя было не рассмеяться при виде уморительного зрелища, представившегося глазам поздних посетителей голубятни. Посреди нее на полу важно расселись в кружок серые, белые и пегие голубки, тихо погулькивая и глядя любопытными глазами на попку, находившегося в середине этого круга. Он же преспокойно восседал на какой-то жердочке и, поминутно покручивая своей хохлатой головкою и пригибая ее книзу, точно раскланиваясь с окружавшими голубями говорил своим резким, пронзительным голосом: