И с брызнувшими из глаз слезами он бросился на шею толстенького маленького человечка, сделавшего такое доброе дело и, обливая слезами его лицо и руки, шептал:

— О, как я люблю вас, мой милый, добрый Фридрих Адольфович!

Быстро, как сон, пролетело лето. Сколько веселого, грустного, доброго и хорошего пришлось пережить детям Волгиным в это первое лето на их новом хуторке!

В день отъезда — чудный, ясный августовский день — вся хуторская семья с Дмитрием Ивановичем и Маей, пришедшими проводить Волгиных, и князем Виталием, их попутчиком до губернского города (князь в этот день уезжал за границу), сидели в последний раз за завтраком на террасе.

— Прощай, милый хуторок! — прошептал Сережа, оглядывая грустными глазами сад, поля и ближние пристройки усадьбы.

— Прощай до будущего лета! — вторил брату Юрик.

— Папа! Папа! А как же мы назовем его, наш хуторок? — неожиданно обратился с вопросом к отцу Бобка.

— Правда, правда! — подхватили хором остальные дети. — Ведь у него нет названия, у нашего хуторка!

— Нет, друзья мои! Я давно подыскал ему название, — произнес с значительной улыбкой Юрий Денисович, — название в честь его спасителя: нам надо твердо помнить, что кто-то, рискуя жизнью, спас от пожара ваш хуторок. Не правда ли?

— Да! Да! — горячо подхватили дети. — Ты прав, конечно! Юрка спас хуторок, пусть хуторок и будет называться его именем — Юркин хуторок! Юркин хуторок! Ах, как это звучит славно и красиво!

Юрка не проронил ни слова. Весь красный от смущения, он только горячо обнял отца.

— Как мне будет скучно без вас! — проговорила Мая, печально взглядывая на своих отъезжающих друзей.

— Мы приедем весною снова, не грусти, фея Мая! — утешали ее мальчики.

— Почему вас называют феей, милое дитя? — вмешался в разговор князь Виталий.

Ему объяснили, почему Маю называют феей.

— Вы, конечно, добрая фея при этом? — спросил князь Виталий снова, улыбаясь девочке своей доброй улыбкой.

— Не… не знаю… — смутилась та. — Должно быть, добрая… Я пою мои песенки…

— И какое же добро приносят они людям, ваши песенки? — спросил князь Виталий с прежней улыбкой.

Мая сконфузилась, отлично сознавая, что песни ее не могут принести никакого добра и пользы и что название доброй феи к ней поэтому не идет совсем.

— Не смущайтесь, дитя мое, — ободрил ее князь Виталий. — При малейшем вашем желании вы можете сделать много добра.

— Как? — с недоумением сорвалось с розовых губок девочки.

— Вы говорите сами, что за ваши звонкие песенки вас прозвали окружающие феей… Ну, а если вы будете приносить добро, например, помогать бедным семьям крестьян, обшивать их детишек, учить их грамоте, забавлять малышей, когда родители их заняты работой, — так не прослывете ли за это добрым ангелом среди них?

— Ах! — воскликнула Мая. — А я никогда не думала об этом…

— Да и вам самой покажется веселее и короче скучная зима в лесном домике за пошивом теплых юбочек и платьиц и за обучением грамоте ребят. Ведь вы умеете шить, Мая?

— Э, да! Я шью для моих кукол и читаю, как взрослая. Дедушка выучил меня читать и писать.

— Ну и прекрасно! А вы, в свою очередь, научите других грамоте. И вам будет веселее, да и пользу принесете ближним!

Мая молча взглянула на князя благодарными глазами, решив в глубине души исполнить его совет во что бы то ни стало.

Динь! Динь! Динь! — звенит, заливается колокольчик.

Топ! Топ! Топ! — гулко звучат по дороге копыта лошадей, и тройка бодрых, сытых лошадок уносит из хутора милую, дружную семью Волгиных.

Эта семья обогатилась теперь еще одним новым членом: Фридрих Адольфович Гросс уезжает вместе со своими воспитанниками в далекую столицу, чтобы уже никогда не разлучаться с горячо привязавшейся к нему семьей Волгиных.

А на крыльце хуторского домика стоят приказчик Андрон, лесничий и Мая.

Они машут платками и глядят вслед отъезжающей тройке, пока та совсем не скрывается из вида на повороте.

На этом повороте стоит столб с прибитой на ней дощечкой, обращенной к хутору.

А на дощечке выведено крупными черными буквами: