Едва Степка скрылся за углом третьего корпуса, подошел Ленька Клещов.
— Ну что, кореш, поговорили? Ты ему по науке. А он тебе — по соплям!.. Надо по-простому. Закуканить так, чтобы не сорвался. Держись меня. Я за тебя Степке горло перегрызу! Пусть все знают, что он у Ануш сад обнес.
ПАВЛИК МОРОЗОВ
Вечером, после ужина, второй отряд проводил костер. Как обычно, пригласили все отряды. С нетерпением зрители ожидали начала инсценировки «Павлик Морозов».
Готовили ее давно. Сценарий написал вожатый отряда Вася Яшнов. Павлика играл Степан Луговой, а на роль младшего брата, Феди, пригласили Вовку Иванова.
Костер в лагере — всегда радостное событие. А когда его готовит один из старших отрядов, то есть, что посмотреть.
Сам костер удался на славу. Сложенный из толстых сухих бревен колодцем, он горел ярко, не затухая. Костровые «для света» подбрасывали большие ветви с сухими листьями.
Впереди всех вокруг костра сидят и лежат на траве младшие. На их лицах пляшут багровые отсветы. За ними новые и новые ярусы зрителей. Дальние ряды теряются в темноте. Тревожный свет костра подчеркивает значимость того, что происходит на «сцене».
…Бесстрашный пионер Павлик Морозов разоблачает своего отца, продавшегося кулакам за деньги. Павлик, показывает, где кулаки прячут хлеб в ямах. Ему грозят. Но Павлик продолжает свое верное дело. Кулаки сговариваются убить его. Словно волки, подстерегают они его в лесу.
Ничего не подозревают братья. Идут спокойно. Несут в кузовках собранную в тайге клюкву.
— Паш! Ну дай свой галстук. Хоть подержу чуточку, — просит маленький девятилетний Федя. Он мечтает поскорей вырасти и, как брат, стать пионером.
— Ну, подержи, братка. Только не замарай, — говорит Павлик.
…Из-за деревьев выходит вожак кулацкой банды.
— Попался, змееныш! — рычит он, загораживая дорогу.
— Беги, Федя! Беги! — кричит Павлик, заслоняя собой братишку. Федя бросается в сторону. Над Павликом блеснул горбатый финский нож.
— Га-а-ады! — кричит смертельно раненный Павлик и падает на землю.
Бандит в слепой ярости бьет его ножом снова и снова…
— Будьте вы прокляты… волки… Все равно… везде… будут колхозы, жизнь… а вам… вам конец… — хрипит умирающий Павлик.
Второй бандит догоняет Федю. Падает малыш, убитый наповал зверским ударом… В судорожно сжатой маленькой руке, как флаг, алеет пионерский галстук…
Спектакль кончился. Ребята потрясены. Перед глазами — пионерский галстук в застывшей руке. Тишина. Слышно, как трещат поленья в костре. Все принято всерьез, как правда. Это и была правда, жестокая правда недавних дней. У многих бережно хранится дома сентябрьский номер газеты «Ленинские внучата» за позапрошлый 1932 год с портретом Павлика Морозова и словами о его подвиге. Сам Максим Горький сказал: «Память о нем не должна исчезнуть!»
И вдруг откуда-то сзади, из темноты, раздался насмешливый голос:
— Здорово! Честного играет. А сам — жулик!
Расслышал это только Степан. Ребята не поняли смысла слов. Но сам голос, раздавшийся в эту минуту, вывел их из оцепенения. Пионеры закричали, захлопали в ладоши… Поднялись с земли артисты: Степан Луговой и Вовка Иванов. Степан был бледен, губы у него дрожали.
Сергей оглянулся: он тоже понял, что кричали. Знакомый хрипловатый насмешливый голос раздался близко от того места, где стояли они с Лаурой. Но понять, кто кричал, Сергей не смог.
И тотчас к ним подбежал Вовка Иванов:
— Лаура!.. Я наврал тебе тогда, что всех знаю. Я не нарочно…
— О чем ты, Володя?
— Я же сказал тебе тогда, что тот, который это…. продал мне, не из нашего лагеря. Ты еще сказала, что это Ануш яблоки. Так я сейчас его видел. Он близко тут стоял.
— Понимаешь, Сережа… — начала Лаура. Но Сергей перебил:
— Понимаю. Слушай, Вовка. Найди его. А потом мне скажешь.
— Ага! Я быстро, — и Вовка пошел по рядам…
Когда костер уже заканчивался, он вернулся расстроенный:
— Нет нигде. Но это точно, Сережа. Он тут недалеко стоял. И еще крикнул что-то. А потом все захлопали.
— Ну ладно, Вовка. Гуляй. Никуда он не денется.
— Ты знаешь его? — спросила Лаура, когда Вовка отошел.
— Кажется, знаю. Завтра точно скажу.
После костра к Андрею Андреевичу зашел сельский почтальон Аббас и вручил письмо. Он хотел уже надорвать конверт, как заметил странно длинный адрес. Прочел внимательно и улыбнулся.
«…Начальнику пионерского лагеря «Металлист»… — все, как обычно. Но ниже круглым женским почерком приписано: «Вручить Алексею Клещову». И еще ниже, совсем уже мелко: «В собственные руки!!!»
— Ишь ты, «в собственные». Да еще с тремя восклицательными знаками, — удивился Андрей Андреевич. — Значит, есть в этом надобность, — он положил письмо на подоконник и, продолжая улыбаться, вышел из домика — нужно обойти корпуса лагеря перед сном.
НОЧНОЕ ДЕЖУРСТВО
После отбоя Сергей заступил на дежурство. В первую смену, с десяти до двенадцати ночи. Подошла Лаура.
— Угомонились девочки? Чего они распищались?
— Неизвестный положил ежика на кровать…
— Ну а ты что? — улыбаясь, спросил Сергей. Шутки с безобидными ежами ему давно знакомы. Сам когда-то пугал.
— Сюда положила, — показала она беретку, в которой, свернувшись колючим клубком, лежал ежик. — Вот он.
— Давай выпустим? С гостинцем, — Сергей наколол на колючки ежа яблоко. Лаура опустила его на кучу сухой травы. Долго стояла тишина. Невидимый в темноте ежик не шевелился. Хитрый! Потом зашелестело.
— Домой поехал. Подарок нести, — тихонько засмеялась Лаура.
Они шли вдоль изгороди, которой обнесен лагерь. У Лауры Сережкин электрический фонарик. Плечо Сережки ощущало приятную тяжесть малокалиберной винтовки ТОЗ на ремне. Лучше бы, конечно, берданку, с которой ходит медбрат Леня Дашков. Из той уж если бабахнешь! Но «бабахать» за всю смену никому не приходилось. Это только в крайнем случае. Да и малокалиберная винтовка — тоже оружие. Две доски просаживает. Навылет.
В лесу у подножья горы трещат цикады. Где-то далеко соревнуются два лягушачих хора. Над кустами светлячки прочерчивают зеленые трассы. Красиво! Один угодил прямо на беретку Лауры. И мерцает. Как звездочка.
Маршрут Сергея с Лаурой — по двум сторонам лагеря, вдоль дороги. С противоположной стороны ходят другие. Иногда они встречаются на углу. Перекинутся двумя словами и разойдутся снова. Спать не хочется совсем.
Лаура дежурит в первый раз. Девочек совсем не назначают. Только она добилась.
— Разве я хуже, чем мальчик? — сказала она начальнику. — Я сильная. Я ничего не боюсь… мои, как это называется?.. Свер-стни-ки — там, в Испании, знаете что делают?.. Там, правда, опасно…
Лаура шла молча. Сергей услышал, как она вздохнула.
— Я знаю, о чем ты думаешь.
— О чем, амиго?[1]
— Об отце. Как он там…
— Да, амиго, да, — и опять замолчала надолго. — Понимаешь, Сережа. Вот мы тут. В лагере. Все у нас есть. И Советская власть. И Красная Армия… Бояться нам нечего. А там…
— Ты боишься за отца?
— Правда если: боюсь немного… Хоть он сильный. И очень смелый. И опытный… Его, знаешь, как товарищи уважают! Но я сейчас о другом думала. Хочу туда…
Лауре было всего четыре года, когда ее отец, испанский коммунист Хосе Веласкес, спасая семью от преследований диктатора Примо де Ривера, покинул родную Астурию.[2] Здесь, в великой Советской России, нашел он приют и работу, защиту и кров для жены и дочери. Лаура плохо помнит свой родной город Овьедо. С первого класса она училась в русской школе в одном из маленьких городков Донбасса, где отец работал в шахте. Выросла среди русских и украинцев, она хорошо говорила на этих языках. А испанским владела в совершенстве. Отец требовал, чтобы дома жена и дочь разговаривали по-испански. «Человек, забывший родной язык, — не испанец!» — говорил он.
