Шоссе — главная и по существу единственная улица селения. Вдоль него цепочкой растянулись дома и сады. Дома, что выше, добротней и красивее, белокаменной грудью наступают на шоссе, выставив вперед железные копья оград. Кажется, что они вот-вот тронутся с места, подомнут под себя узенький, выложенный серыми каменными плитами тротуарчик, перешагнут через кювет и плюхнутся на горячую щебенку шоссе, загородив всем дорогу. Это дома бывших богачей: владельцев магазинов, бойни, сельского старосты, крупных спекулянтов, торговцев фруктами и рыбой. Но таких домов немного. Большинство домишек прячется в глубине садов, будто стыдясь своего убогого вида, своей бедности и преждевременной старости. От шоссе они отгородились темными, в мальчишеский рост высотой, заборами из веток колючего кустарника, кое-где — потемневшим от времени редким штакетником.

Хотя еще только восемь часов утра, солнце уже высоко поднялось, высушило росу на кустах и травах, а теперь старательно прогревает синевато-зеленый тонкий слой воды у морского берега, громадные зонты орехов, величественные пирамиды медноствольных сосен, взъерошенные шапки мелколистной акации.

Слышен шум многих голосов. Всплески песен. Растянувшись, идут к морю пионеры лагеря «Металлист». Отрядные колонны по четыре то сжимаются в плотный прямоугольник, то растягиваются, как мехи огромной гармошки. Путь длинный. Никому не хочется соблюдать равнение, идти в ногу. Большинство ребят в одних трусиках, без маек. Девочки — в коротких синих шароварах и белых майках или блузках.

Сотни одетых в тапочки, а то и просто босых ног, поднимая легкие облачка пыли, шагают по шоссе. На головах белые панамки, почерневшие от солнца и пыли широкополые соломенные шляпы, пышные восточные тюрбаны из полотенец. Взоры устремлены вперед, туда, где за лентой шоссе, за кустарником, за высокими соснами, скрывается оно — самое лучшее, ласковое, вечно желанное, манящее к себе прохладой море.

Там, где шоссе круто виляет вправо, почти вплотную к подступившим горам, на узеньком тротуаре перед новой калиткой из желтых дощечек стоит невысокая женщина в коричневой юбке и просторной кофте. Из-под порыжевшего темного платка на висках выбиваются седые прядки волос. Глубокие прямые морщины на лбу и щеках придают ее лицу какой-то величавый и вместе с тем скорбный вид. Отдельно живут большие выпуклые с голубоватыми белками черные молодые глаза. У колючего заборчика торчат из земли два почерневших столбика — следы бывшей здесь когда-то скамейки. На одном из столбиков — круглая плетеная корзина, прикрытая белой тряпочкой.

— Здравствуйте, тетушка Ануш! — кричат малыши головного отряда. Все знают ее. Где, как не у тетушки Ануш, могут малыши купить самые дешевые в селенье фрукты? И можете быть уверены — ни одно яблоко не окажется червивым, ни одна слива — гнилой. А если у тебя нет денег, а тебе приглянулось румяное яблоко, это тотчас заметят черные проницательные глаза Ануш:

— Бери, милый, — скажет она. — Этот яблук так на тебя и смотрит… Деньги не нада… что деньги — пыль…

И сколько бы ни отнекивался сконфуженный мальчишка, она все равно всунет ему яблоко за пазуху.

Тетушка Ануш улыбается, отвечает на приветствия, но глаза беспокойно оглядывают все новые и новые ряды пионеров и не находят кого-то.

Вот с ней поравнялся третий отряд. Вожатый Вася Яшнов, блеснув цыганскими глазами, скомандовал:

— Три… четыре!

— Тетушке Ануш — привет! — дружно выкрикнули ребята. Ануш вся засветилась. Закивала головой. Пробежала глазами до последнего ряда и спросила:

— Вася! Где Сережа? Где все?

Вася улыбнулся. Он знал, что словом «все» у тетушки Ануш называются лагерный горнист Сергей Синицын и трое его друзей — ее любимцы.

— Сейчас придут!

— Они вам при… — выкрикнул какой-то пионер. Но осекся: сзади его легонько стукнули по шее. А вожатый так глянул на хвастуна, что тот и не подумал жаловаться на подзатыльник.

Прошел последний отряд, и тогда из-за кустов китайской розы выскочили все четверо: Сергей, Арка, Боб и Лаура.

— Зачем прятались? Испугать хотели? — с напускной строгостью спросила Ануш.

— Что вы! Разве мы вас испугали? — смеясь, ответила Лаура.

— Нет, Лара. Я не пугалась. Я думала: куда делись?.. Вот, Сережа, бери, — она сдернула белую тряпочку.

Корзина была полна крупных и таких спелых, что насквозь просвечивали косточки, белослив. Все взяли по сливе. От одного прикосновения зубов в рот потек сладкий, как мед, густой сок.

— Во! — подняв большой палец кверху, за всех ответил Сережа. — Не белосливы, а сказка! Спасибо.

— Бери! Все бери. На море неси. Угощать товарищей будешь. Вам собирала… Только корзинку принеси… Хорошая корзинка. Еще мой Анастас делал, — лицо Ануш потускнело, как всегда, когда она вспоминала своего умершего мужа.

— Спасибо, тетушка Ануш! Мы ребятам дадим. После моря так есть хочется! — благодарила за подарок Лаура.

— Ну, ты… давай, — легонько подтолкнул Арку Сергей.

Арка понимающе мигнул Сережке. Уже с серьезным лицом повернулся к Ануш и спросил:

— А что слышно от Карпуши, тетушка Ануш?

— Прислал, Арутюша, — улыбнулась Ануш, — вечером Аббас принес…

— Ну пойдемте. Я почитаю… А ребята здесь подождут.

— Зачем здесь? Все идем! Вместе письмо слушать будем.

— Нельзя сейчас. У нас дело. Подождать надо, — отозвался Сергей.

— Ну, надо — подожди. После приходи слушать.

— Придем. Мы позже придем, — пообещала Лаура.

Только Ануш с Аркой скрылись за деревьями сада, Сергей с Бобом побежали к розовому кусту. Через две минуты у калитки уже вовсю шла работа. К старым столбикам Сергей с Бобом прибивали спинку скамейки. Потом большими гвоздями прибили широкую, гладко выструганную доску — сиденье. Через полчаса скамейка была готова. Все трое посидели на ней. Попробовали, удобно ли прибита спинка из узких реек, и остались довольны. Сергей коротко свистнул. Из сада донеслось:

— Иду-у-у! Не провожайте меня, тетушка Ануш. Мне быстро…

Из калитки выскочил ухмыляющийся Арка. Глянул на новую скамейку. Плюхнулся на нее. Поерзал. Закинул ногу на ногу. Блаженно откинулся на спинку, раскинув руки. Хмыкнул что-то неопределенное. Вскочил, перелетел через кювет и рысью, подскакивая и лягаясь йогой, как жеребенок, пустился догонять товарищей.

Юность и молодые годы Ануш прошли далеко от этих мест. Родилась она в семье бедного крестьянина и была у отца четвертой дочерью. С раннего детства узнала нужду и тяжелый крестьянский труд. Здесь же, и маленьком армянском селенье на берегу стремительной горной реки Занги, встретила она спокойного кряжистого сапожника Анастаса Хачикяна. Вышла замуж и переехала с мужем в Ереван.

Но и там, в этом большом шумном городе, где полновластными хозяевами были чиновники царя и местные богатеи, жилось не лучше, чем в селе.

Они мечтали собрать денег, уехать из города и купить маленький клочок земли, построить на ней свой домик, вырастить сад.

Но год шел за годом, а, как ни старались Анастас и Ануш, их заработков хватало лишь на то, чтобы не голодать вместе с детьми и платить хозяину за квартиру.

И все же мечта о своей земле не покидала Ануш ни днем, ни ночью. Ей часто снились чудесные сны.

…Стоят деревья в весеннем наряде. Белыми, розовыми цветами опушены ветви. Меж ними играет теплый ветер. Тихо, беззвучно слетают невесомые лепестки и атласным ковром устилают землю. А на ветвях, там, откуда они только слетели, уже наливаются соком, набирают силу, на глазах зреют под южным солнцем, сами похожие на маленькие солнца, золотистые мандарины. Нежно румянятся бока яблок. Большие, черные, маслянистые сливы, похожие на громадные капли застывшей смолы, висят гроздьями и гнут к земле тонкие ветки… Богатый урожай. Сказочный! Не удержать его обессилевшим ветвям. И заботливые руки ставят под них подпорки… подпорки… Белые, не успевшие потемнеть от дождей и солнца палки, колья заплетаются колючими ветвями кустарника — вырастает невысокий заборчик. А за ним, в глубине сада, встает дом. Маленький, построенный своими руками. С веселыми окошками. На открытой веранде играют дети…