– Зачем приезжала тётя? – спросила Жижи госпожу Альварес.

– Да просто так… Ей нужен был адрес врача, который лечил госпожу Бюффери, когда у неё болело сердце.

Жижи на мгновение задумалась.

– До чего же он длинный, – сказала она.

– Кто длинный?

– Адрес врача. Бабушка, дай мне порошок, у меня мигрень.

– Но у тебя вчера уже была мигрень. Мигрень не продолжается двое суток.

– Наверное, у меня необычные мигрени, – сказала обиженная Жижи.

За эту неделю Жижи стала резковатой, говорила, возвращаясь с занятий: «Учителя ко мне придираются», жаловалась на бессонницу и проявляла склонность к лени, за чем бабушка внимательно наблюдала, но не вмешивалась. Как-то днём, когда Жижи чистила мелом свои белые полотняные ботинки, без звонка появился Гастон Лашай: волосы длиннее обычного, лицо загорелое, летний костюм в переливающуюся клетку. Он остановился перед Жильбертой, которая сидела на кухонной табуретке, надев ботинок на левый кулак.

– О… Бабушка оставила ключ в дверях, это на неё похоже.

Гастон Лашай молча смотрел на неё, Жижи медленно покраснела, положила ботинок на стол и натянула юбку на колени.

– Значит, сегодня вы проникли к нам как грабитель, дядюшка! Надо же, как вы похудели. А что же ваш знаменитый повар, который служил у принца Уэльского, он вас больше не кормит? Теперь, когда вы похудели, ваши глаза кажутся больше. Правда, и нос тоже…

– Мне надо поговорить с твоей бабушкой, – прервал её Гастон Лашай. – Иди к себе в комнату, Жижи.

На мгновение Жижи застыла с раскрытым ртом, потом спрыгнула с табуретки. Её крепкая шея напряглась, как у дующего в трубу архангела.

– «Иди к себе»! «Иди к себе»! – повторяла она, наступая на Гастона. – А если я бы вам такое сказала? Кто вы, собственно, такой, чтобы запирать меня в моей комнате? Хорошо, я уйду. И обещаю вам: пока вы здесь, я оттуда больше не выйду.

Она захлопнула за собой дверь и демонстративно щёлкнула задвижкой.

– Гастон, – смущённо пробормотала госпожа Альварес, – я потребую, чтобы Жижи извинилась перед вами, да, я потребую, а если придётся…

Гастон Лашай, не слушая, смотрел на захлопнувшуюся дверь.

– А теперь, тётушка, я хочу поговорить с вами по очень важному делу.

– Подведём итоги, – сказала тётя Алисия. – Значит, вначале он сказал: «Я буду баловать её, как…»

– Как не баловал ни одну другую женщину!

– Да, но всё это весьма туманно, типично по-мужски. Я бы предпочла, чтобы он сделал какие-нибудь уточнения.

– Уточнения тоже были, Алисия. Он же сказал, что даст Жижи состояние, чтобы она была не зависима ни от кого, в том числе от него самого, а сам будет при ней чем-то вроде опекуна.

– Да… да… Неплохо, неплохо… И всё-таки туманно, очень туманно…

Тётя Алисия ещё лежала в постели, седые локоны рассыпались по розовой наволочке. Занятая своими мыслями, она машинально завязывала и развязывала ленточку на своей ночной рубашке.

Госпожа Альварес, бледная и печальная в своей утренней шляпке, как луна, выглядывающая из облаков, скрестив руки, опиралась локтями об изголовье кровати.

– А ещё он сказал: «Я не хочу ускорять события. Прежде всего, я друг Жижи, её лучший друг. Я дам ей время привыкнуть ко мне». И добавил: «Я всё же не дикарь». Я никогда не сомневалась, что он джентльмен, истинный джентльмен.

– Да… да… Но джентльмен – это тоже довольно туманно. А что Жижи, ты говорила с ней?

– А что мне оставалось делать? Не могла же я в подобной ситуации обращаться с ней как с ребёнком, от которого прячут конфеты. Я сказала ей всё как на духу. Я сказала, что Гастон – это чудо, это божество, это…

– Н-да… – недовольно протянула Алисия. – Я на твоём месте объяснила бы ей, какую счастливую карту она вытянула, какую блестящую победу одержала, над какими соперницами может восторжествовать…

Госпожа Альварес сложила ладони.

– Победа! Соперницы! Ты думаешь, она похожа на тебя? Да ты совсем её не знаешь. В ней нет ни капли злости…

– Спасибо.

– Я хочу сказать, что она не тщеславна. То, что я ей рассказала, не произвело на неё никакого впечатления – я была просто потрясена. Ни радости, ни волнения. Всё, чего я смогла добиться от неё, это: «Да? как это мило с его стороны…» Под конец, правда, она поставила мне одно условие…

– Так, так, очень интересно, – пробормотала Алисия.

– …она хочет сама ответить на предложение господина Лашая и объясниться с ним наедине. В общем, она намерена решить этот вопрос сама.

– Представляю себе, что из этого выйдет. Твоя внучка совершенно безответственна. Она попросит у него луну с неба, а он уж сумеет поставить её на место. Он придёт в четыре?

– Да.

– Он ничего не прислал? Ни цветов, ни подарков?

– Ничего. По-твоему, это плохой признак?

– Вполне в его духе. Проследи за тем, чтобы малышка принарядилась. Она хорошо выглядит?

– Сегодня не очень. Бедняжка…

– Перестань, перестань, – сурово сказала Алисия. – Хныкать ты будешь потом, когда она всё испортит.

– Ты почти ничего не ела, Жижи.

– У меня нет аппетита, бабушка. Можно мне выпить ещё немного кофе?

– Конечно.

– А капельку ликёра?

– Ну конечно. Ликёр даже очень полезен для желудка.

В открытое окно проникали уличный шум и жар нагретой мостовой. Жильберта купала кончик языка в рюмке с ликёром.

– Видела бы тебя тётя Алисия, – дружелюбно сказала госпожа Альварес.

На губах Жильберты промелькнула горькая улыбка. Старое клетчатое платье стягивало ей грудь, свои длинные ноги она вытянула под столом.

– Почему всё-таки мама сегодня с нами не ужинала? У неё правда репетиция в «Опера-Комик»?

– Правда, раз она так нам сказала.

– А мне кажется, она просто не хотела ужинать сегодня дома.

– Почему ты так думаешь?

Не отрывая глаз от залитого солнцем окна, Жильберта пожала плечами.

– Сама не знаю, бабушка.

Допив свою рюмку, Жижи встала и начала убирать со стола.

– Оставь, Жижи, я уберу сама.

– Почему, бабушка? Это же моя обязанность.

Она взглянула прямо в глаза госпожи Альварес, и та была вынуждена отвести свой взгляд.

– Мы поздно обедали, сейчас почти три, а ты ещё не одета…

– Кажется, впервые в жизни мне понадобится целый час, чтобы переодеться.

– Я тебе не нужна? Ты хорошо завита?

– Да, бабушка, хорошо. Когда позвонят, не открывай, я открою сама.

Ровно в четыре часа Гастон Лашай трижды позвонил в дверь. Озабоченное детское личико выглянуло из комнаты: Жижи прислушивалась. После повторных нетерпеливых трелей Жильберта выбежала на середину гостиной. Она так и осталась в старом клетчатом платье и хлопчатобумажных чулках. Потерев щёки кулачками, она наконец направилась к двери.

– Здравствуйте, дядюшка Гастон.

– Ты что, не хотела мне открывать, злючка?

Они задели друг друга плечами, вежливо извинились, потом неловко рассмеялись.

– Садитесь, пожалуйста, дядюшка. Представьте себе, у меня не было времени переодеться. Не то что у вас. Какая красивая саржа, я такой никогда не видала.

– Ты ничего в этом не понимаешь, это шевиот.

– Да, правда. Что я такое говорю.

Она села напротив него, натянула юбку на колени, и они посмотрели друг на друга. Жильберта внезапно утратила свою детскую самоуверенность, и в её расширившихся синих глазах промелькнуло какое-то жалобное выражение.

– Что с тобой, Жижи? – спросил Лашай вполголоса. – Скажи мне что-нибудь… Ты знаешь, зачем я пришёл?

В ответ она лишь кивнула головой.

– Так да или нет? – спросил он ещё тише.

Она откинула за ухо локон и решительно проглотила слюну.

– Нет.

Лашай разгладил усы и отвёл взгляд от синих потемневших глаз, от родинки на розовой щёчке, от изогнутых ресниц, губ, которым была неведома его власть, тяжёлых пепельных волос, шеи, литой как колонна, крепкой, не похожей на женскую, без единого украшения…