Прошла еще женщина деловой походкой, темная улица, пульсирует красный фонарик на асфальте на перекрестке; уходящая девочка в светлых джинсах, задумчивая походка...
Примерно такой мой фильм. Камеру мне одолжили на время, потому что японцы очень добрые люди.
(Лекция)
Профессор Токийского университета иностранных языков Масаджи Ватанабе попросил меня выступить перед студентами. Мне кажется, он подумал так: в любом случае – хорошая будет лекция или не очень, но польза очевидная, потому что я носитель языка, к тому же товарищ пишущий и под настроение разговорчивый (что видно было хотя бы из моей предыдущей встречи с профессорами Такуя Хаара, Минору Нитта, а также самим Ватанабе, когда я говорил без умолку около пяти часов, выпил все, какое было в холодильнике, пиво, а потом с Ватанабе еще посетил бар «Джон Монджиро», где он член – словом, он уже знал, кого приглашает), к тому же я филолог по образованию и приехал по частному приглашению, а значит, свободный человек, не замухренный инструкциями, отбором, проверками, не инкубаторский.
Естественно, что я начал с «гласности» и «перестройки», с терминов, которые у всех на слуху, о том, что на всем пространстве тоталитарной империи вдруг отчетливо поняли: «все у нас плохо, все у нас не так, и того нет, и сего не хватает, и там ошибки, и там напортачили, загрязнили, и уничтожили, и безнадежно отстали», и так далее... Но о «нехватках» я говорил вскользь, потому что это долго и скучно, а разглагольствовал больше о том, чего предостаточно: о молодой, молодежной и свежей культуре. О том, что есть такое понятие, как «официальная культура», которая остается и которая сдаваться явно не собирается, и которую не надо путать с искренней и настоящей. О том, где искать последнюю и на что, прежде всего, следует обращать внимание.
Я говорил о самиздате, и о таком, например, явлении, как русский рок, о популярных рок-музыкантах, о художниках-авангардистах. О демонстрациях в поддержку Бориса Ельцина, который одним из своих лозунгов выдвинул борьбу с коррупцией и привилегиями. Что я тогда искренне удивился активности народа – я-то думал, что в людях уничтожена всякая надежда на всякие изменения, но оказалось, что это не совсем так. В Москве расклеивали листовки «Борис, борись!», митинговали, спорили. Я сам участвовал в одной демонстрации, хотя это, в общем, было опасно, а для меня могло бы быть и чревато. Я с огромным трудом получил разрешение на отъезд и в те самые дни оформлял, и должен был вот-вот получить пусть и краткую (всего на три месяца), свою вожделенную, первую, заграничную, и не какую-нибудь, а японскую визу... Мы с друзьями держали плакат с надписью: «Слуги народа в общую очередь!» (текст художника Ю.Непахарева).
Говорил об обществе «Память», о прямых столкновениях с ними, о том, что подобные типы, члены «патриотических» обществ», - порождение всего темного и гадкого, что есть в человеке и, безусловно, в немалой степени порождение того же «развитого» соцстроя, когда специально ищут врагов, чтобы сваливать на них свои недостатки... И в связи с развитием подобных излишне почвенных взглядов нельзя было не обратить внимание и на то, как по всей стране очень быстро распространилось множество странных книжонок, в одной из которых, к примеру, обсуждался совершенно серьезно вопрос, что если сбросить на ненавистный антисемитам Израиль атомные, водородные и нейтронные бомбы, то вступятся ли другие страны, или же нет? И автор приходит к выводу, что не вступятся и можно, значит, действовать смело...Студенты даже как-то недоверчиво зароптали. Пугал я, стало быть, их коричневой чумой, черной опасностью, советским, или даже можно сказать, российским, а если точнее, то русским фашизмом. Прибавим сюда мощную армию, практически не затронутый никакими «перестройками» аппарат КГБ, где работают еще те, кто бил диссидентов ногами, прибавим общий уровень жизни, и поймем всю опасность подобных тенденций.
Потом мы пили на кафедре «пивцо» (как говорил Ватанабе), среди книг отборнейших, о такой библиотеке можно только мечтать – на полках стояли и В.Хлебников, и А.Ахматова, и журнал «Аполлон», и весь «Континент», и весь А.Солженицын...
- Бери, что хочешь, читай, - сказал Ватанабе, - потому что здесь у меня много всего, а времени не хватает, и это все зря...
Он хотел сказать, что это как бы ни к чему, и пропадает без дела – ошибся слегка, но вообще-то он прекрасно говорит по-русски, со смешливыми интонациями и, как грузин, часто переспрашивает: «Да?»
- А твоя жена печатает стихи в русском журнале? Молодец, да?.. Я думаю, она необычная женщина, да? Я еще, когда Макико училась у нас, замечал, что она особенная. Что-то в ней такое... Сейчас мы закусим, да?
Множество японских закусок из упаковок: сушеные крабы, кальмары полосками, лентами, сыр, орешки, рыбки – специально под пиво:
- Мы любим все это, да?
Масаджи Ватанабе не раз бывал в России. Он следит за русской литературой, занимается переводами. Он изучает развитие философской мысли в России. Его жена написала книгу о периоде оттепели, о людях, о поэтах и писателях того времени, с которыми она была лично знакома. Приходили аспиранты и мы говорили с ними. Это была уже «встреча с аспирантами кафедры русского языка». И при всем при том «пивцо» и немного виски. Поинтересовались, какие у меня впечатления о Токио, о Японии... Я вспомнил, как гулял по каким-то наклонным улицам, и у меня было чувство, что я в Крыму, в зажатой горами Ялте – здесь, правда, горы не нависают над городом, их можно увидеть вдалеке с высоты десятого этажа, но улицы узкие, дома впритык... Там, на перекрестке, под пальмой, у выпуклого отражателя, делающего картину еще более необычной и занимательной, я вспомнил роман В.Аксенова «Остров Крым». Я тогда подумал, что будь Крым автономен и проживай в нем татары (если бы их не выслали всех во время войны), то Ялта была бы еще больше похожа на Токио... При условии, конечно, полной автономии, как в романе... Здесь я увидел, что японцы действительно на гребне мирового прогресса. Рассказал о Квинтурии. (Ребятам, между прочим, идея такого государства понравилась)...
Оказалось, что у Ватанабе есть мечта – пересечь Россию, на мотоцикле.
- Это было бы здорово, да?
Я представил обтекаемую «Ямаху» («Судзуки», «Хонду»), шлем-скафандр, и Ватанабе, крепкий, широкий, шпарит через Сибирь... У него есть опыт. Нередко он делает на мотоцикле сотни километров, потому что живет в Кобе, значительно к югу от Токио, на том же острове Хонсю. Он любит скорость...
И уж коли выплыла в разговоре Сибирь, то я рассказал им о бичах. Опять же, не очень понятно к чему, или захотелось проиллюстрировать «русскую мысль», или был просто под градусом, но рассказал... Я сам работал в геологической партии, можно сказать, даже бичем, потому что для геологов, «белой кости», все рабочие – это бичи, включая и тех, кто действительно ими являются, хотя сами бичи таковыми себя не считают. Я видел, как алкаши, забулдыги, в тайге превращаются в умелых людей, способных жить и трудиться в экстремальных условиях. И каждый имеет внутренний мир, и это подчас очень приличные люди. Все они ходят заработать, чтобы вырваться из тяжелых жизненных обстоятельств, но для начала их обманывает начальник партии: «Ел не ел, Блевалов – распишись!.. И распишешься», - как говорил один так называемый бич. – Вычеты и приписки, «мертвые души» и воровство начальничков – там обычное явление. А затем, глубокой осенью, возвращение в город, скажем, в Иркутск, где тебя никто не ждет, где ты никому не нужен – ни профсоюзу той же геологосъемочной экспедиции, хотя и с зарплаты сезонных рабочих они берут профсоюзные взносы, ни городским, ни, тем более, областным властям проблемы тысяч и тысяч подобных людей как бы и не касаются...И вот возвращается в подобную обстановку человек с клеймом «бич», и что ему остается? Водка, самогонка, одеколон, деньги пропил, или обокрали, и опять старая история: жди весны, ночуя по чердакам, подвалам или там, где трубы теплоцентрали. А в Иркутске хо-лод-но!...
