Значительные промышленные и сельскохозяйственные капитальные вложения дали эффект, и это выразилось во впечатляющем подъеме социалистического сельского хозяйства. Общий объем сельскохозяйственного производства, практически неизменный в 1928-1934 годах - от 13,1 до 14,7 миллиарда рублей, увеличился затем до 16,2 миллиарда в 1935 году, 20,1 миллиарда в 1937 и до 23,2 миллиарда в 1940 году.(171)
Крестьянское население выросло со 120,7 до 132 миллионов с 1926 до 1940 год, и оно было способно обеспечить продуктами питания городское население, тоже увеличившееся за тот же срок с 26,3 миллиона человек до 61 миллиона.(172)
Потребление колхозников в 1938 году увеличилось по сравнению с потреблением крестьян при прежнем режиме по хлебу и муке на 125 процентов; картофелю - на 180 процентов; по фруктам и овощам - на 147 процентов; по молоку и молочным продуктам - на 148 процентов; по мясу и колбасе - на 179 процентов.(173)
"Колоссальная поддержка".
Коллективизация деревни сдерживала развитие мелкого коммерческого производства, разделяя общество на богатых и бедных, на эксплуататоров и эксплуатируемых. Кулаки и сельская буржуазия были репрессированы и ликвидированы как общественный класс. Развитие сельской буржуазии в стране, где 80 процентов населения еще жили в деревне, задушило бы и уничтожило Советский социализм. Коллективизация предохранила его от этой угрозы.
Коллективизация и плановая экономика позволили Советскому Союзу выжить в тотальной варварской войне, развязанной против него нацистской Германией. В первые годы войны потребление зерна снизилось наполовину, но, благодаря планированию, беспристрастно распределялись необходимые для выживания пайки. 47 процентов обрабатываемых земель страны приходились на оккупированные и разоренные нацистами районы. Фашисты разрушили 98 тысяч предприятий. Но с 1942 по 1944 год 12 миллионов гектаров новых земель было засеяно в восточной части страны.(174)
Благодаря преимуществам социалистической системы, производство сельскохозяйственной продукции достигло уровня 1940 года уже к 1948 году.(175)
Через несколько лет абсолютно новая система организации работ, полный переворот в технике и глубокая культурная революция завоевали сердца крестьян. Бетлхейм отмечает:
"Подавляющее большинство крестьян было очень предано новой системе ведения хозяйства. Доказательством этого служит то, что в областях, оккупированных немецкими войсками, несмотря на усилия нацистских властей, поддерживалась колхозная форма ведения хозяйства".(176)
Это мнение от человека, симпатизирующего коммунистической системе, можно дополнить свидетельством Александра Зиновьева, оппонента Сталина. Зиновьев в детстве был очевидцем коллективизации.
"Когда я вернулся в деревню, и даже много позже, я часто расспрашивал мою мать и других колхозников, не согласились бы они хозяйствовать в одиночку, если бы им представилась такая возможность. Все они категорически отказались".(177)
"Деревенские школы были, как правило, семилетними. Но, окончив их, легко было поступить в близлежащие технические училища, которые готовили ветеринаров, агрономов, механиков, трактористов, бухгалтеров и других специалистов, необходимых новой "агрокультуре". В Чухломе была школа-десятилетка, предлагавшая лучшие перспективы своим выпускникам. Все эти возможности были результатом невиданной культурной революции. Такой переворот был прямым следствием коллективизации. Помимо своих более или менее обученных специалистов, в деревни направлялись технические работники из городов; эти работники имели среднее или высшее образование. Структура сельского населения становилась ближе к структуре городского общества... Я был свидетелем этих перемен во времена моего детства... Эти чрезвычайно быстрые перемены в сельском обществе дали новой системе мощную поддержку масс населения, несмотря на все ужасы коллективизации и индустриализации".(178)
Выдающиеся достижения Советского режима обеспечили ему колоссальную поддержку рабочих и "отвращение от ужасов", проявленное эксплуататорскими классами: Зиновьев постоянно лавирует между этими двумя позициями. Он вспоминает, как студентом после войны беседовал с другим студентом-антикоммунистом:
"Если бы не было коллективизации и индустриализации, могли бы мы выиграть войну с Германией?
- Нет.
- Могли ли мы удержать страну в должном порядке без сталинской твердости?
- Нет.
- Могли ли мы сохранить безопасность и независимость нашей страны, не построив промышленность и вооруженные силы?
- Нет.
- Итак, что ты предлагаешь?
- Ничего".(179)
"Коллективизационный геноцид".
В восьмидесятые годы правые извлекли на свет некоторые темы, использовавшиеся еще нацистами во времена их психологической войны против Советского Союза. С 1945 года начались попытки по реабилитации нацизма утверждением того, что "Сталинизм - такое же варварство, как и нацизм". Вслед за Юргеном Хабермасом, Эрнст Нолте заявил в 1986 году, что ликвидация кулаков при Сталине может быть сравнима с ликвидацией евреев при Гитлере!
"Традиционный антисемитизм не есть первопричина Освенцима. В основе Освенцима лежит не просто "геноцид", но, прежде всего, реакция, порожденная страхом перед ужасами русской революции. Эта копия была куда более абсурдной, чем оригинал".(180)
Следовательно, нацистов мучились от страха, вызванного сталинскими преступлениями; уничтожение евреев было всего лишь "реакцией" на этот "страх". В свое время Гитлер сделал подобное заявление: вторжение в Советский Союз было мерой "самообороны" против жидо-большевизма. И кто-то еще удивляется, почему фашизм возрождается в Германии.
Советское определение, "ликвидация кулачества как класса", предельно ясно показывает, что именно капиталистическая эксплуатация, организованная кулаками, есть то, что подлежит искоренению, а не физическая ликвидация кулаков, как живых людей. Обыгрывая слово "ликвидация", праздные писаки, вроде Нолте и Конквеста, заявляют, что выселение кулаков являлось их "уничтожением".
Стефан Мерль, немецкий исследователь, описывает те неблагоприятные условия, в которых оказались первые высланные в Сибирь кулаки после экспроприации во время первой коллективизационной волны в январе-мае 1930 года.
"С началом весны положение в пересыльных лагерях ухудшилось. Распространились эпидемии, унесшие много жизней, особенно среди детей. По этой причине все дети в апреле 1930 года были отосланы из лагерей назад, в их родные деревни. К этому времени уже 400 тысяч человек было выслано на Север; до лета 1930 года умерло от 20 до 40 тысяч человек".(181)
Здесь Мерль сообщает нам, что большой число "жертв сталинского террора времен коллективизации" погибло вследствие эпидемий, и что партия быстро отреагировала, чтобы защитить детей.
Мерль считает, что осенью 1930 года высылки "проходили в менее варварских условиях". Большинство было выслано в Сибирь и Казахстан, "регионы со значительным дефицитом рабочей силы".(182) В 1930-1935 годах Советский Союз испытывал дефицит рабочей силы, особенно в новых развивающихся районах. Режим старался использовать все доступные силы. Трудно понять, почему надо было убивать в предыдущие год-два людей, которые могли работать в Сибири и Казахстане. Тем не менее, Мерль считает, что 100 тысяч глав кулацких семей первой категории, попавшие в систему ГУЛАГ, погибли. Но в первую категорию было определено партией только 63 тысячи семей кулаков, а осуждались на расстрел только виновные в террористической и контрреволюционной деятельности. Мерль продолжает:
"Еще 100 тысяч человек, возможно, лишились жизни в начале 1930 года из-за изгнания из их домов, высылки на Север и казней". Затем он уточняет, что эти сто тысяч человек "погибли в местах высылки к концу тридцатых годов". И снова без точных указаний и ссылок.(183)
