«Не берись за это, – мрачно сказала она себе. – Дело прежде всего».

Она открыла внутренние ворота немного шире.

В слабом свете звезд, появившихся в узком прямоугольнике открытых наружных ворот, она увидела десятифутовый проход. Чернильные тени, теснящиеся по углам и в своде крыши, были неподвижны. Здесь не было Дарков. Джил почувствовала бы их. Она подняла факел, и хотя пламя его трепетало в потоке воздуха, оно не обнаружило ничего, что вызывало бы беспокойство. Девушка напряглась, как кошка, бесшумно скользнув вниз по тоннелю, и встала в открытых дверях.

Впервые с тех пор, как Джил пришла в Ренвет, покрывало облаков разорвалось. Холодный лунный свет изменил мир за стенами Убежища, превращая снега в алмазы, а тени – в бархат. Иней лежал, как кружево, на черном камне ступеней. Три вереницы следов тяжелых ботинок вели вниз по ступеням через замерзшую грязь дорожки к хранилищам, построенным на этой неделе и заполненным в последние два дня.

Джил устало вздохнула. Все ясно.

Майо и жители Пенамбры появятся в Убежище в ближайшие дни, и провизию перенесли в хранилища, чтобы освободить место для новеньких. Стража, люди Алвира и отряды Церкви должны были защищать хранилища.

Следы еще не замерзли. Калдерн мог легко соблазниться. После неудачной ночной атаки Убежища Дарки больше не пытались сломать ворота, и пост у ворот обычно передавался капитану караула. Другие караульные знали, где найти своего командира. «Кто бы мог предположить, – подумала Джил, – что кто-то на самом деле оставит ворота открытыми и отважится похитить провизию?»

Их было трое, подумала она, считая следы, а четвертый отвлекал командира. Значит, это шайка. Не мужчина или женщина, опасающиеся голода, а организованная банда, которая украла бы столько, сколько смогла, и спрятала под замок, придерживая до весеннего голода.

Это было ясно, как лунный свет.

Джил стояла в алмазной ночи.

Давно, вспоминала Джил, когда она была школьницей, у нее никогда не было желания причинить кому-либо вред. Она страстно хотела только знаний, спокойствия ума и сердца. Она хотела думать, разгадывать загадки, воссоздавать прошлые времена и искать правду за полемикой тех, кто лгал о мертвых. Она предпочла знания мужьям, которых могла бы иметь, если бы когда-нибудь попыталась найти их. Джил предпочла их покою семьи, когда ее родителей охватил ужас избранного ею пути. Но с того времени утекло много воды.

Джил бесшумно шагнула во мрак ворот. Прислонившись к массивным железным переплетам двери, она закрыла ее.

Гаснущее пламя ее факела бросило тусклую позолоту на кольца и рычаги, управляющие замками. Она слышала приглушенное щелканье механизма глубоко внутри тонн подвешенного в воздухе железа. Взяв факел из стенного держателя, Джил поспешила обратно в проход, будто торопясь убежать от того, что она сделала. Она двигалась бесшумно. Дарки могли проскользнуть через открытые ворота и затеряться во мраке Убежища. Ярость, вызванная безответственностью людей, рисковавших не столько своими собственными жизнями, сколько жизнью каждого обитателя Убежища и неприкосновенностью последнего Убежища на земле ради денег, была сильнее страха перед Дарками.

За недели, прошедшие с тех пор, как стражники попросили ее стать в их ряды, Джил истребила дюжины Дарков. Ледяной Сокол сказал, что убийство – ее призвание. Она не была уверена в том, что хотела принять этот бросающий в дрожь комплимент. Ведь он говорил о ее черствости и бессердечии, о предпочтении убивать, нежели быть убитой. Но у нее было сейчас такое чувство, будто она разрезала линию жизни и оставила троих людей тонуть. Она была рада, что не видела их лиц и не знала, кто они.

Выходя из внутренних ворот, она услышала странный звук. Что-то похожее на шуршание ткани или жалобный стон со свистом пронеслось над ее головой. Недели, проведенные со стражниками, сослужили ей хорошую службу, и Джил чудом сумела отклонить голову от свинцовой трости. Удар, мощный и беспощадный, обрушился на плечо. Острая боль пронзила девушку, и она упала на землю. Факел выпал из ее руки, и Джил оказалась в кромешной тьме.

Она услышала звук шагов и, собравшись с силами, взмахнула мечом. Раздался крик, и чье-то окровавленное тело рухнуло на Джил, корчась в агонии. Джил пришла в неистовство от подобной бесцеремонности, нестерпимая боль жгла плечо.

Понемногу глаза привыкли к темноте. Бородатый, которого она смутно припоминала, пританцовывал невдалеке. В руке у него был короткий меч. Ближе к ней стоял еще один преступник с гримасой на одутловатом лице. Его мучил приступ рвоты. Не вдаваясь в раздумья, Джил попыталась подняться на ноги, но бородатый, не упуская своего шанса, кинулся к ней, нанося клинком сверху вниз зверский удар. Сквозь завесу темноты и боли Джил узнала удар «гробовая наживка», дурацкий прием, и ее реакция была мгновенной. Она собралась с силами и достала его в выпаде. Кровь хлынула одновременно из груди и изо рта. В его остекленевших глазах застыло выражение боли и дилетантского, почти комического удивления.

Коротконогой толстяк бросил свой меч и пустился бежать. Она не ощущала ничего, кроме холодного странного отчуждения, смешанного со слабым презрением к его трусости. Первый из нападавших все еще барахтался на полу, дико вскрикивая на той же высокой ноте и судорожно хватаясь за ногу. Джил медленно повернулась и увидела, что отрубила ему левую ногу, которая лежала где-то в четырех футах от жертвы все еще в зеленой кожаной сандалии с золотой перевязью. Это было последнее, что она запомнила перед тем, как потеряла сознание.

– Что с ней? Она выживет? – голоса вокруг нее были смутны и невнятны.

– Ингольд? – прошептала Джил ватными губами.

– Все в порядке, голубка, – успокоил ее Гнифт, ласково поглаживая по голове. – Просто прекрасно.

Джил вздохнула и закрыла глаза из-за дымной боли тусклого света. И все-таки Ледяной Сокол оказался прав: она слишком дорого заплатила за то постыдное решение захлопнуть ворота перед носом трех жалких жуликов. Все эти рассуждения о ценности человеческой жизни – пустая болтовня. Если задуматься, она убила человека, даже не спросив себя, что я делаю? Хотя в момент борьбы она понимала, что спасает собственную жизнь.

Рассеянно она подумала: «Наверное, четыре и, может быть, еще один», – если эта сволочь истечет кровью.

Джил зарыдала так же, как тогда, когда лишилась девственности. Она пересекла черту, которую не пересечешь дважды, и больше не могла оставаться той, что была прежде.

– Не плачь, малышка, – увещевал Гнифт, вытирая слезы на ее щеках своей загрубелой ладонью. – Все позади. Незначительное повреждение ключицы. Сущий пустяк.

Но она, казалось, не могла заставить себя остановиться, сотрясаясь в рыданиях не от боли, но от чувства потери и ощущения безысходности.

Мир медленно возвращался. Она лежала на своей собственной койке в казарме. Узкая комната, освещенная расплывчатым желтым сиянием жировых светильников, была набита ее друзьями-стражниками; туго забинтовав плечо и стянув его ремнем, Гнифт собирал грубые хирургические инструменты. Его яркие, как у эльфа, глаза излучали нежность и сострадание. Рядом стояла Мелантрис с окровавленным полотенцем в руках, а над ними обоими возвышался Калдерн, заменивший Ледяного Сокола на посту капитана ночной стражи.

– Ты здорово все сделал, – сказала Мелантрис. – Чисто. Я же говорила, она сильно ударила, Гнифт. Отхватила ногу и сильно задела другую лодыжку. – Ее холодные бездушные глаза вернулись к Джил. – Ты била одной рукой?

Джил кивнула, судорожно вздохнув. Ей вдруг стало интересно, плакал ли ее отец, когда убил своего первого японца? Джил удивилась спокойствию своего ответа.

– Да, одной. Так что же все-таки произошло, Калдерн?

Рослый капитан почесал затылок.

– Какая-то нелепица, – он произносил слова врастяжку, – прибежал парень и стал просить о помощи, мол, убийство на дороге, позвать больше некого. Я, дурак, поверил и пошел за ним, а потом потерял его из виду. Прости, Джил!