– И ваше, сэр.

На этом они расстались. Руди и Ингольд продолжили свой путь, Кара и деревенские жители – свой. Пыль обоза осыпала двух странников, и какое-то время они были окружены белым туманом. Они шли мимо фургонов, среди женщин, детей, кур и коз. Ремесленники проходили мимо с тачками, полными инструментов, фермеры – с плугами на спинах, воины – с луками и алебардами. В слабом однообразном звоне колокольчиков собаки гнали овец вдоль обоза. Некоторые деревенские жители подняли руки, приветствуя путников. Старая бабка, вязавшая в задней части фургона, весело прокаркала:

– Неверной дорогой идете, мальчики!

Кара крикнула с осуждением:

– Мама!

Голос ее был едва слышен.

Руди ухмыльнулся.

– Невежественная колдунья! Что может быть опаснее? Она правильно оценивает свои скромные возможности.

Ингольд улыбнулся при воспоминании об этой скромной, некрасивой женщине.

– Как правило, полуобразованные маги даже хуже, чем необразованные, но у нее есть сердечная доброта, которой часто недостает колдуньям. Среди волшебников она исключение.

– Почему?

Ингольд пожал плечами.

– Кудесники – нехорошие люди, Руди. Доброта сердца – редкость для мага. Мы горды, как Сатана, особенно те, кто обучался. Должно существовать что-то, противостоящее впечатлениям от знания того, что ты можешь изменить судьбу Вселенной. Разве ты не ощущал эйфорию, приходящую с осознанием того, что ты можешь заплетать огонь в своих руках и изменять направление ветров?

Руди посмотрел на него с беспокойством и увидел глаза, знающие слишком много, и улыбку нехорошего веселья от того, что он прочел чужие мысли. Руди пробормотал с неохотой:

– Да, ну... я думаю... Ну и что?

Последнее стадо проходило мимо них. Беловатая пыль витала в воздухе. Каменистая пустота под невыразительным небом уходила в никуда.

– Так что, на самом деле? – Ингольд улыбнулся. – Если бы у экстаза власти не было страшной особенности! Совет и Архимаг держат под контролем души тех, кто обладает властью.

Руди вспомнил чувство, возникшее в его душе, когда он вызвал огонь. Эту быструю, ликующую искорку триумфа! И он вдруг увидел тропу, ведущую ко злу. Он искал знаний ради знаний, власти ради власти, оставляя Минальду в поисках своей судьбы и оставаясь в своей скрытой комнате, чтобы вникать в тайны кристалла. А Ингольд в это время был обращен к смерти и разорению Убежища. Он увидел в себе запас зла и необузданности.

Ужаснувшись, он подумал, чувствует ли Ингольд то же самое? А Лохиро? Перед ним предстал образ Архимага. Это был молодой и очень строгий человек с пустыми, сверкающими глазами. Боролся ли он с экстазом безграничных горизонтов? «Он должен был бороться, – подумал Руди. – Ведь он – Архимаг, самый могущественный колдун в мире, господин всех других. Ты действительно должен контролировать свои действия, – подумал Руди. – Власть! Уход от нее должен превзойти любое лекарство».

– И долго надо учиться в Кво? – спросил он.

– Большинство людей обитает там от трех до пяти лет, – сказал старик, отворачиваясь от облака пыли на дороге далеко позади них и внимательно вглядываясь вдаль. – Но, как видишь, не все кудесники обучаются там. Раньше были другие центры колдовства, крупнейшие из которых располагались вокруг Пенамбры. Другие маги познают учение странствующих чародеев, что, вероятно, и делала мать Кары. А третьи – приносящие огонь, искатели – действуют чисто инстинктивно, если действуют вообще. Но центр находится в Кво. Его башни – наш дом.

День близился к концу. Темнота сгущалась на востоке. В Убежище под молитвы Джованнин и заурядные заклинания Бектиса скоро будут закрывать огромные двери.

– Где Бектис приноровился к этому? – спросил Руди. – Он тоже учился в Кво?

– Да, он почти на десять лет старше меня. Он чувствует, что я вернулся.

– Так ты тоже учился магии в Кво?

– Ну, не совсем, – Ингольд мельком взглянул на Руди. Вечерние тени скрывали черты его лица в полумраке капюшона.

– Я учился в Кво почти семь лет, – продолжал он, – и узнал много о волшебстве, власти и материи во Вселенной. Но, к несчастью, никто там не сумел отучить меня от тщеславия и глупости. Я считал себя всемогущим, словно Бог. В результате мой первый поступок по возвращении домой легкомысленно привел в движение вереницу событий, уничтоживших всех членов моей семьи, любимую девушку и несколько сотен других совершенно невинных людей, большинство из которых я знал всю свою жизнь. Тогда я удалился в пустыню и стал отшельником. Именно в пустыне, Руди, я стал волшебником, мне кажется, я говорил когда-то, – тихо продолжал Ингольд, – настоящее волшебство имеет очень мало общего с магией.

На это Руди нечего было ответить.

Брат строго-настрого запретил Минальде возвращаться в лагерь беженцев. Через неделю после своего первого визита Джил снова спустилась вниз. Она была осторожна, как охотник, выслеживающий леопарда. Она хорошо помнила предостережения Майо.

Дорога все еще была под неусыпным наблюдением защитников Пенамбры, хотя каждый день гибли сотни людей. Стражник Калдерн, крупный, обманчиво медлительный деревенский житель с севера, побывал в лагере. Он сказал, что их осталось совсем немного, они жмутся к своим жалким кострам и варят пойманную в ловушку лису. Майо он не видел. Узнав об этом, Минальда заплакала.

Стоя в кромешной тьме под неподвижными деревьями, Джил была переполнена предчувствием опасности, ей казалось, что за ней ведется неусыпное наблюдение.

Ее окружало гнетущее, мрачное царство влажной коры тускло-коричневого цвета, черных сосновых иголок под бременем снега, голых кустов с изогнутыми ветками, торчащими из сугробов, словно руки окоченевших трупов. Уже три дня не было снегопада. Земля была превращена в грязное месиво там, где жители Пенамбры добывали пищу и ставили ловушки. Она чувствовала запах лагерных костров в неподвижном воздухе. Почему ей казалось, что за ней наблюдают? Какие подсознательные ключи, удивлялась она, так плохо настраивали ее напряженные нервы? Или это просто мнительный страх перед Белыми Рейдерами?

«Ледяной Сокол понял бы, – подумала она. – Он бы не только почувствовал опасность, если это была опасность, но и установил бы, откуда она исходит». Но Ледяной Сокол остался в затопленных речных долинах и преодолевал свои трудности.

Сквозь тишину леса до нее донеслись звуки с дороги: хлюпанье копыт в подмерзшей слякоти, скрип кожи, голоса мужчин и женщин, легкое бряцание кольчуг. Это были хорошо знакомые ей звуки, она успокоилась немного и поспешила к дороге. Фуражный обоз возвращался из долин.

С высокой насыпи она увидела скользящих в подмерзшей грязи, старающихся изо всех сил лошадей. Она узнала Януса, идущего впереди обоза. Его лошадь тянула телегу, нагруженную грязными, покрытыми плесенью мешками с зерном и закопченными свиными тушами. Дорога здесь была плохой. Красные Монахи и воины Алвира, на чью долю это выпало, помогали вытаскивать колеса, тонущие в жидкой, доходящей до колен грязи. Все фургоны были наполнены до краев.

Янус остановился и поднял руку, объявив о привале. Джил бросилось в глаза, что за неделю поисков он сильно похудел. Бессонные ночи и изнурительный труд оставили отпечаток на лице Януса. Его квадратное лицо с рыжеватой щетиной было покрыто сажей. Он шагнул вперед, проверяя дорогу палкой, которая сразу же утонула в слякоти. Как и его воины, он был весь покрыт полузасохшей, полузамерзшей грязью. Жестом он собрал отряд и поручил мужчинам подобрать сосновые сучья и ветки и уложить их на дорогу. Надо было что-нибудь соорудить, чтобы не торчать здесь до следующей недели.

Мужчины и женщины разбрелись, карабкаясь по замерзшей насыпи, исчезая во тьме леса. Когда они спускались к речным долинам, их было больше и они не были так измождены. Одежда их обветшала. Янус стоял среди оставшихся собратьев и тревожно смотрел на чащобу. Он тоже почувствовал опасность. Увидев Джил, он немного расслабился.